Юрий Гришко: «Сожалею о потере великой империи»

В канун Дня города в Липецке на площади Революции был смонтирован реконструированный памятник борцам за установление Советской власти. Вместо привычной липчанам массивной бетонной фигуры постамент заняла скульптурная композиция из современных металлополимеров. Сделали реконструкцию автор оригинального памятника Юрий Гришко и его коллега Игорь Мазур.

Сохранились ли спустя годы прежние идеалы, что вдохновляет на творчество сегодня, над чем работать интереснее — монументальной композицией или малыми скульптурными формами, — об этом и многом другом журналист «Липецкой газеты» побеседовал с народным художником России, академиком Российской академии художеств, Почетным гражданином города Липецка Юрием Гришко.

— Юрий Дмитриевич, в 1967 году, когда появился памятник, страна жила романтикой революции, сегодня же отношение к событиям 1917 года в обществе, мягко говоря, неоднозначное. Тем не менее концепция скульптурной композиции на площади Революции почти не претерпела изменений. Не хотите поступаться принципами?

— Концепцию нового памятника утверждал заказчик — администрация Липецка. Я предлагал другое решение. Вот, смотрите(Гришко показывает макет),в центре площади — величественная статуя Свободы, рядом фриз с динамичными фигурами борцов за нее. Такой вариант, по моему мнению, смотрелся бы гораздо актуальнее. Однако руководство города настояло на том, чтобы сохранить первоначальный облик памятника.

Изменилась лишь пластика памятника. Я сделал фигуру революционера более плавной, уйдя от резких линий в традициях шестидесятых, а стяг приобрел объем. Форма должна быть адекватна времени, в котором живет художник. Понимаю, что революция сегодня не в моде. Но как бы там ни было, это часть нашей истории. Образ рабочего, восставшего против несправедливости, для меня по-прежнему не потерял актуальности. Если каждый, глядя на памятник, задумается хотя бы на минуту о том, способен ли он изменить свою жизнь, значит, мы работали не зря.

— Не стоит идеализировать Советский Союз. Хватало всего – бюрократизма, разгильдяйства и откровенной глупости партийных чиновников. Самое главное, что в советские времена и простой человек труда, и художник чувствовали себя востребованными и жили достойно. Конечно, партия крепко держала нас в ежовых рукавицах идеологии. Но, с другой стороны, каждый мастер, входивший в Союз художников, был социально защищенным. Он знал, что обязательно получит заказ. Теперь же уникальная система художествен­ного фонда, этого своеобразного творческого кооператива, разру­шена. Каждый выживает как может. Был выбран самый пещерный, самый звериный вариант капитализма, и отголоски «лихих девяностых» аукаются до сих пор. Я скучаю по Советскому Союзу, той неповторимой атмосфере творчества, и не стыжусь этого.

— А как же гонения на художников-нон­кон­формистов, «бульдозерная выставка», жесткий прессинг худсоветов? Все это вам не мешало самовыражаться?

— Я уверен, что сформированная у нас уникальная система худсоветов за короткие сроки подняла планку советского изобразительного искусства на качественно новый уровень. Ее целью было помочь человеку творчески вырасти, раскрыть свой потенциал, а вовсе не загнать в прокрустово ложе соцреализма. Художников готовили к выставкам первоклассные мастера, делали детальный разбор произведений, помогали найти свой стиль. Сегодня молодежь осталась практически наедине со своими проблемами, и это неправильно. А конфликты художника и власти были всегда, думаю, именно благодаря этому противостоянию наши авангардисты так мощно выразили себя в искусстве. Самое интересное получается тогда, когда работаешь на сопротивление.

— Рисовать я любил с детства: изображал в тетрадке родственников, по клеткам копировал портреты Ле­нина и Пушкина, но о карьере скульптора, признаться, никогда не мечтал. Все решил случай. После школы в 1950 году я собрался по­ступать в Саратовское художе­ственное училище. Насмотрелся в театре сказок с эффектными де­корациями и решил стать теат­ральным художником. Однако в тот год в училище на это отделение не было приема. Предложили по­ступить на отделение скульпторов. А до этого я лепил очень мало. Ну, ду­маю, попробую, год ведь жалко терять. Меня взяли как молодого и перспективного.

В Ли­пецк попал тоже, можно сказать, случайно. Вскоре, после того как в 1954 году была образована Ли­пецкая область, здесь появился оргкомитет Союза художников России, в который вошел мой од­нокашник. Он-то и стал звать меня в Липецк, обещая создать все условия для творчества. И я, де­мобилизовавшись в конце 1958 года из армии, приехал сюда.

— Да нет, не сразу… В начале 60-х, наблюдая раз­ливку стали в одном из цехов Новолипецкого металлургического завода, я сделал композицию «Проба чугуна». Обнаженный по пояс рабочий с мощным торсом, сидя на корточках, держит в ру­ках ковш с металлом. Выставком отобрал эту работу на Всесоюзную выставку молодых художни­ков, проходившую в 1961 году в Москве. Она получила премию ЦК комсомола. Ее в числе лучших работ приобрел музей имени Пуш­кина. Но на этом история не за­канчивается. Увидев ее на выстав­ке в пушкинском музее, московский архитектор Гаспарян внес скульптуру в свой про­ект площади перед кинотеатром в Магнитогорске. Предполагалось сделать ее семиметровой, из бронзы. Когда Гаспарян связался со мной и предложил заняться этим, я, честно говоря, смутился. Слишком мало опыта было у меня для такой большой работы. Взве­сив все «за» и «против», отказал­ся. Как меня потом ругала мой на­учный руководитель Ирина Блюмель: мол, упустил такой замечательный шанс заявить о себе на всю страну. Но дороги назад уже не было.

— А кто был вашим наставником в творчестве, под влиянием каких мастеров формировался ваш авторский стиль?

— Конечно, упомянутая выше Ирина Федоровна Блюмель, замечательный скульптор и педагог. Сейчас ее уже нет в живых. В начале шестидесятых она преподавала в Высшем художественном училище имени Строганова. Увидев мои вещи, сразу сделала предложение стать ее аспирантом, к сожалению, по семейным обстоятельствам я не смог его принять. Но благодаря ей я познакомился с выдающимися художниками, такими, как Шаховской, Лавинский, Вахромеев, Пологова, Соколова, Чернов, Александров. Они были моими товарищами, наставниками и многое для меня открыли в искусстве. Из мировых классиков отмечу Микеланджело, Донателло, Родена, Бурделя, Майоля.

— Я считаю, что памятников в Ли­пецке должно появляться больше. Мы в этом отстаем от других об­ластных центров. Вот только уровень работ должен соответствовать статусу нашего города.

А интересных задумок много. Я в свое время предложил сделать в Верхнем парке Ли­пецка своеобразный сад скульптур наших выдающихся земляков. Каждый липецкий скульптор мог бы принять участие в этом проекте. Если в год уста­навливать по одной-две скульпту­ре, то это обойдется в доступную сумму, а горожане получат замечательное место для отдыха. Но, увы, эта идея пока не находит отклика у властей.

— Судя по работам в вашей мастерской, в последнее вре­мя вы больше тяготеете к скульптуре малых форм…

— Да, по своей природе я — ка­мерный художник. Такая форма, пожалуй, самая главная моя ху­дожественная находка. В неболь­шую скульптуру можно вложить не меньший смысл, чем в масштаб­ный памятник. С другой стороны, малые формы привлекательны тем, что их проще и дешевле от­лить, перевезти, ведь нужно же участвовать в выставках.

Вот серия скульптур­ных портретов выдающихся дея­телей истории и культуры. В ней писатели Чехов, Толстой, При­швин, художники-передвижники Репин, Суриков, Серов. А вот скульптурные портреты хороших знакомых — ху­дожников Вилена Дворянчикова и Александра Вагнера, актера Виталия Пономарева, глав­ного режиссера драматического театра Владимира Пахомова. В каждом стараюсь показать чело­века с какой-то особенной сторо­ны, раскрыть его характер. К 250-летнему юбилею Российской академии художеств я сделал несколько вещей из большой серии «Деятели РАХ». Над серией «Художники России» я работаю уже в течение многих лет. Это портретные композиции с изображением художников-академиков, которых я давно и хорошо знаю, искренне люблю: скульптора Юрия Чернова, братьев Сергея и Алексея Ткачевых, Альбины Акритас. А еще есть работа, посвященная президенту Академии художеств Зурабу Церетели, который сделал для нее невероятно много. Невозможно не восхищаться его талантом, энергией, обаянием. Все это я постарался выразить в его скульптурном портрете.

— За долгие годы творчества вы удостоены многочисленных почетных званий. Какое из них для вас наиболее ценно?

— Пожалуй, «Народный худож­ник России». В семьдесят пять иной раз начинаешь задумываться, а не зря ли прожил жизнь, и это звание, признание твоих заслуг греет душу. А вообще, бирюльки все это. Нигде в мире нет ничего подобно­го. Талант — вот единственный кри­терий, по которому должен оцени­ваться художник. Если он есть, не нужны никакие звания. Главное для меня — чтобы мои работы, а их уже больше полутора тысяч, нравились лю­дям. Их отзывы — главная награда. Вот недавно, в мае этого года, принял участие в международной выставке в Белгороде «На соискание премии «Прохоровское поле». Моя работа «Осенние цветы», посвященная погибшим на войне детям, была отмечена премией в номинации «скульптура». Было приятно, не скрою, получать ее. Сейчас готовлюсь к всероссийской выставке, посвященной Году Космоса. Буду в сентябре представлять на ней своего парящего Икара. Делаю эскиз, а сам волнуюсь, как студент. Это ощущение и дает мне новые силы, побуждая к работе.