— Я внимательно слушаю вас, — ответил собеседник, смотря прямо в глаза севшей напротив него дамы. — Что вас беспокоит? Можете не стесняться: всё, что вы мне расскажете, останется между нами.
Человек, в толстой вязки бежевом свитере, сидевший в кресле напротив[/][b] женщины, своим мягким вкрадчивым голосом располагал к беседе.
— Да нет,- я уже давно не боюсь ничего рассказывать. Я уже столько прошла психологов, что в пору самой приём начинать вести.
— Я смотрела программу по телевизору, где вы рассказывали, что обладаете эксклюзивной новой методикой лечения навязчивых состояний, с которыми больной сам не может справиться.
Но вы говорили вскользь, что берётесь за лечение и других…эээ «фобий», с которыми человек сам не может бороться.
— Да. У меня большая практика по лечению различных психологических заболеваний. Алексей Павлович, слегка повернувшись на кресле, показал жестом на грамоты в золочёных рамках, висящие на стене.
Женская мысль текла по видимой только ей дорожке, и на начальном этапе Алексей не мешал этому. Он знал, что картина скоро начнёт складываться в его голове, как пазл.
— Сколько я денег вбухала за консультации и лечение,- благо работаю начальником департамента в очень крупной фирме.
Хотя, в начале каждого лечения казалось, что болезнь уходит. Но проходило несколько месяцев, а иногда и больше, и всё опять возвращалось на круги своя.
Но самое худшее не это даже, а то, что он перестаёт со мной разговаривать. Он закрывается в свою ракушку и даже не слышит, что я ему рассказываю, а для меня это — самая страшная мука.
— Извините. Я уже столько раз рассказываю одно и то же, что попав в кабинет думаю, что про меня уже все всё давно знают.
» Про меня «,- подумал доктор. Люда на подсознательном уровне высказала, что проблема не только у мужа, а у неё самой.
Они излучали столько света, доброты и тепла, что человек, написавший такую красоту, казался мне богом.
Тогда я ещё не знала, кто художник, а лишь запомнила фамилию на раме и как дура стояла и шептала её.
Подружка пригласила меня на фуршет, на который её позвал мало известный ей человек,- вот она для спокойствия меня и прихватила.
Я стала сомневаться, что в таком месте могут жить люди, но из-за двери раздавались громкие голоса, и Ленка позвонила.
Дверь открыли, и мы попали в большой зал со стеклянной крышей. Народа было человек двадцать, и большинство из них были мужчины намного старше нас.
Я не запомнила ни одного имени, которые мне назывались, хотя, как я поняла, все они были известными художниками.
— Хвалить не буду, он этого не любит, но это наше ВСЁ, — прошептал мне на ушко Ленкин ухажор и растворился в толпе.
Я стояла, как дура, и вновь, так же как в ЦДХ, повторяла одно и тоже: Стрельников, Стрельников, Стрельников…
— Людочка,- вывел меня из состояния транса, приятный мягкий голос. На меня смотрел мой Бог, имя которого я повторяла как ненормальная. Он смотрел на меня добрыми, немного грустными глазами.
В эту ночь мы лишь мило беседовали, вернее, я его слушала, а он говорил про неведомую интересную жизнь художника.
Я окончила институт, и мне очень повезло с работой. Я устроилась на крупную фирму и быстро двигалась по карьерной лестнице. Работа для меня значила многое, впрочем, так же, как и сейчас.
Я решила, что пока не будет достатка (ведь его титулы и известность почти не приносили денег) то спешить заводить ребёнка не стоит.
Ужин всегда стоял на столе, а я в своих постоянных мыслях о работе, не заметила, когда Федя стал меняться.
Внешне он оставался почти таким же, как всегда, но мне казалось, что, пока меня нет, к нему бегают молоденькие девочки. Хотя это было на уровне чувств: лишь один раз я почувствовала еле уловимый запах чужих духов, не придав тогда этому значение.
Прошло немного времени, и я уже в деталях представляла, как в моё отсутствие мой любимый кувыркается в кровати с белокурой нимфеткой.
Такого момента упускать было нельзя, и я стала осматривать квартиру, в которой мы жили, и которая находилась прямо под мастерской.
Сначала осторожно, а потом с каким-то остервенением, я переворачивала всю квартиру в надежде найти признаки измены.
Мне стало стыдно, и я с ужасом думала: что буду говорить своему любимому, когда он вернётся через пару часов домой?
Зачем я искала признаки его измены, зачем мне это было надо? — ведь он любит меня, и каждый день я вижу его безграничную любовь в его милых карих глазах.
И вот я внутри: кажется, что в мастерской всё так же, как и в прежние мои редкие посещения, — почти такой же кавардак, какой я сотворила внизу.
У него всё лежит на своих местах, и Фёдор даже в темноте может найти нужный ему холст, кисточки или краску.
В углу свалены старые рамы и ещё бог весть что. К стене возле двери прижаты несколько старых работ на подрамниках.
В центре стоит мольберт, а на нём новое полотно: невеста в шикарном подвенечном платье с букетом невесты в руках и венком из живых цветов на голове.
Правда, лицо немного покруглее, с красивыми пухленькими ярко розовыми губами, да и маленький, чуть вздёрнутый носик, — явно не его.
В растерянности я сажусь на стул, стоящий рядом с мольбертом, и вижу своё отражение в зеркале именно в таком ракурсе, как и девушка на картине.
Свежий ветерок приводит в себя, и я слезаю вниз, наконец-то обратив внимание на единственную здесь закрытую вещь.
Из сундука на пол летят несколько платьев, юбок, кофт, несколько пар изящных туфель на платформе и высоком каблуке, а также сапоги с высоким голенищем и тоже на высоченном каблуке.
Ну и девку он себе нашёл — каланчу, — психую я, продолжая выкидывать остатки со дна сундука: нижнее дамское бельё разных фасонов и расцветок и тоже большого размера.
— Людочка, я пришёл,- услышала я голос внизу. По всей видимости, он стоит в прихожей внизу и не видит, что творится в комнатах.
Мне стало страшно, и я забилась в угол. Кричать я была не в силах, и лишь думала, что теперь и моя одежда пополнит его сундук.
И в этот момент осознаю самое страшное — что из его рук готова принять даже смерть, как самый сладкий поцелуй.
Она совершенно забыла про Алексея, который внимательно её слушал, не прерывая речь ни единым вопросом.
Я готов Вас слушать и дальше: у нас ещё уйма времени, но, если Вы устали, то можно перенести продолжение разговора на другой удобный для вас день.
— Честно говоря, я к Вам пришла не потому, что видела Вашу передачу по телевизору; мне посоветовали к Вам прийти… Только, пожалуйста, не спрашивайте кто.
— Я умею хранить тайны. Догадываюсь лишь, что Вам посоветовал придти сюда кто-то из моих благодарных клиентов.
Он стоял в проёме двери и смотрел на меня серьёзным взглядом, а я, как маленький котёнок, забившись в угол, с надеждой и страхом смотрела на него.
— Любовница, — с улыбкой произнёс он. — Надо же: я за все года знакомства с ней (он кивнул на картину) так и не придумал ей имени.
Произнесённая им первый раз фраза пролетела мимо моих ушей, а вот во второй раз до меня уже стал доходить непонятный смысл сказанного.
— Да! Приходит ко мне голая женщина, затем одевает всё, вплоть до трусиков и бюстгальтера, а затем, уходя, опять всё с себя снимает и опять голая растворяется на лестнице.
После свадьбы я даже выбросил в мусорный бак — весь свой старый гардероб: тогда мне казалось, что это больше не понадобится. Но прошло полгода, и мне опять не хватало ЕЁ, и я в очередной раз начал покупать женские тряпки.
Вот так и живу: в вечной борьбе с этой красавицей на картине; иногда мне кажется, что я сильнее её, но проходит немного времени, и она опять глядит на меня из зеркала.
Для меня, если мужчина превращается в женщину, то это означало лишь одно: он — голубой и любит лишь мужчин.
Мне опять было жалко себя, и я чуть не расплакалась, но тут услышала звуки, которые ни разу не слышала от своего любимого мужчины.
Он долго рассказывал мне о своей жизни, начиная с раннего возраста, но я так и не сумела понять, почему он переодевается.
Счастье опять вернулось ко мне, тем более, что после этого разговора, он собрал весь «гардеробчик» и выкинул его на помойку пообещав мне, что этого больше не повторится.
Но однажды, ища зимние сапоги, когда его не было в доме, я на антресолях в одной из коробок опять нашла то, что мне не принадлежало.
Очередной разговор — и опять коробка летит в мусор, а он дает очередное обещание не делать этого никогда.
На сей раз я уже не поверила в это, но и разводиться с ним не хотела, так как любила его, да и сейчас люблю так же сильно, как и в первый год знакомства.
А ведь Стрельников тогда был довольно известен в определённых кругах, поэтому приходилось все делать на свой страх и риск.
Пару раз вначале, начитавшись объявлений типа «решим все сексуальные проблемы», мы нарывались на полнейших дилетантов, которые, кроме лечения простатита, ничего не понимали ни в психологии, ни в медицине.
Зато они слушали нас с открытыми ртами и давали какие-то глупые советы, а после нашего ухода, наверное, ржали как лошади.
А тряпки так и не перестали появляться в квартире, а он опять говорил, что сам не может оставить это занятие.
На сей раз я уже изучала медицинские журналы и наткнулась на методику профессора Журавлёва. Он предлагал новый метод лечения, признавая, что проблема существует, и её можно решить, в отличие от многих других, говоривших, что это не лечится и что это даже вовсе и не болезнь.
Не буду говорить, сколько я заплатила, но ведь для любимого мне ничего не жалко: главное, чтобы в жизни и в душе у него наступило спокойствие.
Алексею Павловичу становилась понятна сложившаяся картина, а про Журавлёва он слышал, что тот шарлатан от науки; да и профессором никогда не был — лишь четыре курса Мед института.
Правда, он понимал, что в данном случае «выговориться» не решит проблемы – она наверняка будет настаивать на лечении.
— Федя пролежал в клинике Журавлёва полтора месяца. Что с ним делали и как лечили, я не знаю. Родных туда не пускали, ссылаясь, что метод требует полного отключения от внешнего мира.
Он выписался из клиники тихим и очень спокойным. Он часто улыбался, но почти не отвечал на вопросы — дома мог часами сидеть и смотреть в одну точку с таким же блаженным взглядом.
А тут как раз ему надо было выставлять картину на очередную выставку, а он уже забыл в какой руке кисть держать.
Правда, мне пришлось эротическое бельё покупать в «Дикой орхидее»: так у него так глаза загорались, что я такие видела лишь когда мы познакомились.
Вот так мы года два прожили, а потом я у него в мастерской своё «орхидейное» старое бельишко нашла, которое в мусорное ведро выбрасывала.
На сей раз тот взял ещё больше, сказав, что рецидивы лечатся сложнее, и что такое заболевание страшнее наркомании — оставлять в таком состоянии больного нельзя.
Но теперь-то я уже знала, в каком состоянии он будет первое время, и не обижалась на него, относясь как к ребёнку.
Художники его совсем забыли: ни выставок, ни друзей, ни звонков — ну да Бог им судья. В остальном, всё у нас хорошо стало!
«Всё хорошо, — про себя повторил слова собеседницы Алексей Павлович, — хорошо настолько, что хуже некуда. Так зачем она пришла? «- старался понять доктор. Он ничем не мог помочь этой женщине, которая не представляла, что испортила жизнь близкого человека, полностью сломав его психику ради призрачной надежды, что она живёт с настоящим мужчиной.
И ведь судя по «исповеди» — она сейчас счастлива и переубеждать её в том, что она не права – бессмысленно, да уже и поздно.
Алексею было жалко совсем неизвестного ему художника Фёдора Стрельникова, который не стал ни великим художником, ни настоящим мужчиной, а лишь овощем на грядке своей супруги.
Так вот! Дня три назад я поднималась в мастерскую к Фёдору (он теперь там часто бывает, хоть и ничего не рисует). Тряпок там точно нет — иначе бы я его подловила: я там маленькую камеру поставила, и через интернет могу даже на работе за ним наблюдать.
От двери картину не видно, и я подошла посмотреть поближе: думала, что это его старая известная картина, возле которой я стояла на выставке.
Но это, в общем, не главное: в его руках был тюбик с краской и кисточка, и он рисовал чёрную рамку по краю картины.
Я думаю, что он излечился, и таким образом расстаётся со своим женским прошлым: вот про это я и хотела вас спросить.
Фёдор Стрельников закончил своё главное произведение жизни, превратив себя на картине в чёрный квадрат.