В гостях у «Самарских известий» фотокорреспондент международного информационного агентства «Россия сегодня» и преподаватель факультета журналистики …

В жюри недавно прошедшего конкурса «Самарский взгляд-2014» был всемирно известный фотограф, фотокорреспондент международного информационного агентства «Россия сегодня» Владимир Вяткин. Шестикратный лауреат World Press Photo, обладатель статуса «Международный Мастер Фотожурналистики», академик Международной гильдии фотографов и преподаватель факультета журналистики МГУ. На удивление, за этими громкими званиями скрывается простой, открытый и дружелюбный человек, беззаветно преданный своей профессии и делу всей жизни – фотографии. «Я сам себе завидую, хотя меня фотожурналистика не сделала счастливым в личной жизни.

Слава богу, что я не стал ни художником, ни музыкантом, ни археологом, ни врачом, ни искусствоведом. Я стал фотографом – великолепное слово. За 46 лет в профессии я бы никогда не узнал такой объем информации,  будь я музыкантом или живописцем».

«Самарским известиям» удалось поговорить с мастером фотожурналистики.

— Как известно, вы не сторонник обработки фотографий, для вас это принципиально? Или вы все же не против использования программы Photoshop?

— Я стараюсь вообще не использовать дополнительную обработку снимка – это называется неопиктариальная фотография. Так как я бывший художник и музыкант, уже в процессе съемки я применяю свои живописные и музыкальные навыки. У меня огромный исторический архив, связанный с фотожурналистикой. Некоторые доработанные, доведенные до ума снимки выглядят абсолютно иначе по сравнению с начальным вариантом, однако, во всем должно быть чувство меры. Мои фотографии обрабатывает моя ученица, она одна из лучших специалистов в этой области, училась за рубежом. Она говорит: «Моя задача не показать свое умение, а в какой-то мере изобразительно усложнить и визуально улучшить снимок. Главное, чтобы не было видно меня, моей работы на фотографии». Photoshop – это великолепное средство. Временами я жалею, что не умею включать компьютер и ноутбук, что не владею этой программой. А с другой стороны, славабогу. Я человек очень азартный и увлеченный. Если я овладею Photoshop, то вряд ли оторвусь от него и побегу снимать. Архив велик, там есть что обрабатывать и дорабатывать.

— Во время спортивных соревнований вы используете довольно длинную выдержку, хотя обычно спортивный фотограф, наоборот, пытается «заморозить движение». С чем связан ваш метод?

— Для меня самое важное в современной фотографии – это неограниченный стилистический диапазон. Мастер для меня не тот, кто великолепно фиксирует спорт или военную хронику, а тот, ктоищет тему и подбирает к ней тот или иной стилистический синтез или стилистическую эклектику. Это не от незнания, а от осмысленности. Поэтому я снимаю и на длинных выдержках, и на коротких. Для меня выдержка и диафрагма — это основные средства художественного самовыражения. Многие мои студентки приходят ко мне и говорят: «Владимир Юрьевич, снимите меня в стилистике русского реализма. Я собрала аксессуары; бусинки, шляпку и т.д.» Или в стилистике импрессионизма, в стиле Модильяни. Мне интересно, чтобы человек поставил перед мной задачу. Стало быть, он что-то усвоил. А просто снять человека на память – скучно.

-У вас очень интересные кадры за кулисами спорта. Например, мне очень понравилась фотография плачущего футболиста под лестницей. Как вы считаете, стоит ли ловить такие моменты, когда люди не подозревают, что их фотографируют? Возможно, они бы не хотели, чтобы кто-то в этот момент их видел…

— Эта одна из тем моих лекций, которая называется «Морально-этическая и юридическая ответственность фотографа перед личностью и обществом». Всякий раз, выходя на улицу, многие из нас даже не подозревает, что несут огромную ответственность перед теми, кого они фотографирует. Не думайте, что своими снимками я осчастливил героев моих очерков. Да, есть и такие. Но другим я разбил семейное счастье. Был один человек, которого я снимал, и какая-то моя доля вины есть в его смерти. Не потому, что я злодей, а потому что между фотожурналистом и зрителем, обществом есть еще редакция, главный редактор, ответственный секретарь, фоторедактор. Все зависит от текста под снимком. Под любой фотографией можно написать абсолютно противоположный текст. И снимокуже читается совершенно иначе. Легче всего снимать спорт, театр или шоу-бизнес. Например, когда на сцене стоит полуголый дядька с гитарой. Это легче всего запечатлеть. Но попробуйте снять его за кулисами, через его кишечник дойдите до его мозгов и сердца. Спросите, а что его ждет дома: пьяная дочь, сын-наркоман? Он сам, обезумевший от этой истерии, этого шоу-бизнеса? Но в этот мир далеко не всякий может попасть.

— Одна из самых знаменитых ваших съемок – маньяк Чикатило. Что двигало вами, когда вы решились на это?

— Мне просто было интересно увидеть этого человека и каким-то образом поставить себя на его место. Знаете, это не человек, это зверь. Это античеловек и, тем не менее, где-то в глубине души мне его немного жалко. Это продукт нашей системы. Никто никогда о нем честно и правдиво не напишет.

— Вы целый месяц снимали в самой известной тюрьме России – ОД-1/Т-2 – Владимирский централ. Как подействовала на вас съемка за колючей проволокой?

— За Владимирский централ я имею самую ценную награду, которая есть в мире. Из россиян я один за всю историю отметился там. Я целый месяц провел во Владимирском централе, мне довелось общаться с людоедом, но не с Чикатило, а с другим человеком. Выписался оттуда 1 мая 1988 года. Для меня и сейчас самая большая загадка, как это вообще было возможно административно. Ведь как это обычно бывает: приведут делегацию, четыре-пять съемочных групп, покажут им, как заключенные шьют рукавицы, их художественную самодеятельность, где они спят. И я так же приехал, в течение четырех часов начальник этого учреждения и замполит показали все в рамках дозволенного. Я спросил: «Извините, и все?» — «А что вы хотели?» — «Нет, я хочу жить здесь», — ответил я. До сих пор смотрю на эти командировочные документы и не понимаю, как такое случилось.

— Когда вы отдаете предпочтение черно-белому изображению, а когда цветной фотографии?

— Для меня и цвет и ЧБ – это смысловые приемы. Войну в Афганистане я снимал интуитивно черно-белой. В результате на тех снимках, которые сделаны в цветном изображении, идет война красного цвета — крови, революции, братоубийства с зеленым цветом Ислама. И красный вытесняет зеленый. Когда я это понял, у меня моментально изменилось название. Первоначально очерк в Афганистане назывался «Запах войны», затем я изменил имя серии – она стала называться «Слепая революция». Черно-белая фотография намного сложнее, в том плане, что она не отвлекает от сути. Цвет же отвлекает, для меня цвет – это монохром. Представьте, белые ночи и где-то вдалеке мелькает розовый зонтик – вот это и есть цвет. Цвет имеет смысловой оттенок. Для меня современная фотография – это искусство символов, знаков, метафор. Искусство чеховских подводных течений, недосказанности. Поэтомудля меня современная фотожурналистика ближе не к живописи, а к литературе. Все мои серии строятся на законах литературы: есть фабула, некая идея, завязка, кульминация и развязка. И все снимки в моих сериях имеют свое четко обозначенное место, их нельзя менять местами. Иначе это уже будет не моя выставка, не моя серия. Каждая следующая фотография, это следующая глава в повести, в рассказе, романе.

— Если бы вы не стали фотографом, выбрали бы путь писателя?

— Очень бы хотелось. Писатель отличается от моих дерганий по жизни  умением абсолютно четко сформулировать, образностью мышления. Визуально я один из немногих, кто великолепно видит символы, знаки, мифы, мистику. Хотя я и умею писать, но делаю это очень медленно, мучительно долго. Мне легче снимать, чем писать, хотя я окончил факультет журналистики МГУ как пишущий журналист. Каждое слово рождается с муками, я постоянно переставляю их местами. Кровь, пот и слезы – это как раз об этом. Фотография мне намного ближе.

Источник: