«Золотых львов» Венецианской биеннале получили немец, стоявший перед лицом смерти, американец, размышляющий о мимолетности жизни, и высокотехнологичный англичанин.
Вообще-то награды Венецианская биеннале могла бы и не раздавать. Она сама по себе – главное мировое событие в области современного искусства, и уже участвовать в ней – для художника главный профессиональный триумф и пик карьеры. Тем не менее награды у биеннале имеются: как и у Венецианского кинофестиваля, это «Золотые львы». Каждая биеннале вручает по символу Венеции – крылатому льву святого Марка – лучшему художнику, лучшему национальному павильону и лучшему молодому художнику. Кроме того, присуждается «Лев» и за заслуги: за вклад в мировое искусство в целом. Денежного эквивалента у премии нет – только почет и уважение.
В этому году оргкомитет внес в регламент изменения, сильно разозлив художественных критиков. Дело в том, что первые три дня биеннале работает в закрытом режиме – только для аккредитованных специалистов и журналистов. На четвертый день происходит официальное открытие для широкой публики. Обычно имена лауреатов «Золотых львов» назывались в один из первых трех дней, так что журналисты могли оперативно сфотографировать или снять на камеру победителей, взять у них интервью и вообще сделать всё, что положено делать с триумфаторами. В этом году президент биеннале Паоло Баррата заявил: хватит элитарности, даешь демократию, лауреатов объявят уже после открытия «для всех», чтобы широкая публика не чувствовала себя отделенной от закулисных игр арт-элиты. Элита поджала губки, а журналисты негодовали: к моменту «общего» открытия большинство из них уже должно было вернуться домой из командировки. Но регламент есть регламент.
Заранее было известно, лишь кому достанутся почетные призы за выдающийся вклад в искусство. Международное жюри в этот раз присудило не одного, а двух почетных «Львов» – американской художнице Элен Стюртевант и австрийскому скульптору Францу Весту. С работами Франца Веста, кстати, сейчас можно ознакомиться в Москве: он участвует в выставке «Австрия, давай!» в Музее архитектуры им. Щусева. Для биеннале Франц Вест подготовил целый зал. Это была отдельная интрига – куратор основного выставочного проекта Биче Куригер не только сделала, как и положено, «свою» выставку, но и пригласила несколько именитых художников, чтобы каждый представил кураторский мини-проект, пользуясь полной свободой действий. Так вот, Франц Вест в своем зале воспроизвел интерьер собственной мастерской – с верстаками, инструментами, старой мебелью, чайником на столе, и… картинами чуть ли не полусотни европейских художников, которые и правда украшают стены вестовского «гнездышка». Тем самым Вест сделал остроумный и ироничный шаг: как ни крути, а он протащил на главное мировое художественное событие почти пятьдесят рядовых художников, которые о подобном витке своей карьеры и думать не могли.
Однако главную интригу составляли награды «по итогам» выставки – тем более что среди национальных павильонов было много сильных и интересных, так что побороться за звание самого-самого было кому. Итак, лучшим национальным павильоном 2011 года был признан павильон Германии. Он был, пожалуй, действительно самым впечатляющим. Германию в этом году представлял художник и кинорежиссер Кристоф Шлингензиф – представлял посмертно: он умер от рака легких за полгода до открытия международного арт-форума. Когда Шлингензифа выбрали для участия в биеннале, он был уже смертельно болен. Он знал, что обречен. Ему было всего 49. Он боялся смерти. Его последняя инсталляция посвящена одновременно и судьбе Германии, и сущности искусства, но главный мотив в ней – это размышление о хрупкости человеческой жизни, сделанное на самом ее краю.
Тут еще надо понимать, кто такой Шлингензиф. Он был крайне неудобной фигурой. Идеи били из Шлингензифа фонтаном, он что угодно превращал в огромный водоворот образов, символов и эмоций. Он ставил оперы Вагнера, совмещая их с ритуалами вуду и эпатажными видеофильмами. Он устраивал перформансы в церквях и официальных конторах. Для него процесс всегда был важнее результата, за это его любили и ненавидели. Он не вписывался ни в искусство, ни в музыку, ни в кино, ни в театр – он вечно пытался объединить их всех, перемешать, да еще добавить живой жизни.
Павильон Германии на Венецианской биеннале, сделанный Шлингензифом (точнее, уже воспроизведенный по его эскизам), ошарашивает. Вы входите в здание павильона, где привыкли (если вы на биеннале не впервые) видеть корректный выставочный зал с белыми стенами, а попадаете в католический храм. Со всеми атрибутами: полумрак, витражи, скамейки для прихожан, алтарь… Правда, на алтаре стоят «символы веры» немецкого искусства ХХ века – от чучела зайца из знаменитого перформанса Йозефа Бойса до манекена, пришедшего из работ Йонатана Меезе. Еще там стоит больничная кровать с монитором, регистрирующим биение сердца пациента. А вокруг – экраны в несколько рядов. На них проецируются видеофильмы Шлингензифа, посвященные европейскому художественному движению Fluxus, которое своим развеселым безумием было художнику ближе всего. И на отдельном экране – фильм-исповедь, в котором Шлингензиф бесконечно пытается договориться, достучаться до смерти, то оправдываясь («Почему я? Я даже не курил…»), то стараясь нащупать рубеж между жизнью и ее концом, осознать себя на этом рубеже. Но проект в немецком павильоне – не только личные разборки художника со своей жизнью, болезнью и скорой смертью. Ему удалось обрушить на зрителя всю мощь философского вопроса о жизни и смерти в целом – и еще чуть-чуть проблем искусства и немецкой истории.
Ту же тему мимолетности жизни, только в гораздо более мягком варианте – еще бы, здесь-то автор жив-здоров, – исследует в своей видеоинсталляции «Часы» обладатель «Золотого льва» лучшему художнику американец Кристиан Марклей. Марклей сделал видеоряд на целых 24 часа: он кропотливо подбирал и склеивал кадры из видео и кинофильмов, где на экране есть часы. Работа Марклея ювелирна: в какую бы минуту вы ни посмотрели на экран, там часы будут показывать реальное время, точно совпадающее с показаниями ваших наручных часов. Но опознать происхождение кадра почти всегда невозможно: на экране могут быть и случайно попавшие в кадр часы на башне, под которой проходит главный герой всеми забытого фильма, и часы, остановившиеся в Хиросиме в момент взрыва. Историю любого кадра, любого мгновения можно начать раскручивать – и докопаться до трагедий или комедий, человеческих и мировых. Вся инсталляция Марклея – большая и очень изящная иллюстрация к теме бренности жизни и бесконечной значимости каждой ее секунды.
«Разбавляет» всю эту тяжелую философскую артиллерию еще один обладатель «Золотого льва» – молодой художник Харун Мирза, араб, живущий и работающий в Великобритании. Мирза сделал довольно веселую (на фоне предыдущих лауреатов) медиаинсталляцию «Эволюция революции», предлагающую зрителям погрузиться в диалог с компьютерами, видео и световыми лучами.