Сергей Гнедой: «Весь мир превратился в череду снимков»

1 Понравилось Мне понравилась статья Мне понравилась статья

Сергей Гнедой – фотограф, член Союза фотохудожников России, чья семнадцатая персональная выставка под названием «Адажио» недавно проходила в московской  Галерее классической фотографии – рассказывает о своих фотографиях и о себе…

   — Вы по образованию – микробиолог. Как получилось, что из одной специальности попали в совершенно другую, в фотографы? И когда это произошло?

  — Понадобилось прожить полвека, чтобы уразуметь, чем, собственно, следует заниматься.  Но лучше поздно, чем никогда. В юности я долго занимался живописью. Но однажды понял, что не смогу достигнуть результата, ради которого стоит изводить бумагу, холст и краски.  И  сделал выбор — решил стать микробиологом, провести жизнь среди пробирок и микроскопов. Моя микробиологическая биография продолжается и по сей день. Но от себя убежать не удалось. Разменяв шестой десяток, я все же вернулся к своему старому наваждению – попытке передать линию и цвет.  Купил себе большую и тяжелую камеру и много-много всяких штук и штучек, без которых фотографическое занятие просто невозможно.  Взял несколько частных уроков у одного почтенного фотографа, проштудировал всевозможные книги, статьи. И погрузился в состояние фотографической шизофрении: окружающие меня объекты и существа стали видеться проявленными на пленке или отпечатанными на фотобумаге, весь мир превратился в череду снимков…

    — Вы сказали, что биография микробиолога продолжается. Как совмещаете это с фотографией, и повлияла как-то Ваша первая специальность на вторую?

   — Микробиология – это дело, которое меня кормит и позволяет заниматься весьма недешевым занятием фотографией. Микробиология – медицина, а люди болеют, к сожалению.  Работаю в небольшой фирме, которая делает препараты для диагностики инфекционных болезней человека. Я рад, что мне в новые времена не пришлось переквалифицироваться в управдомы или еще в кого-то, что я профессионально остался в своем деле, хотя чисто наукой не занимаюсь уже – как это ни странно звучит – с прошлого столетия… Меня, как микробиолога, всегда поражали микрофотографии вирусов и бактерий под электронным микроскопом. Они были чрезвычайно, поразительно  графичны. Эта картинка меня всегда очень привлекала  своей лаконичностью, эстетикой. Но я  никогда не думал, что из этого может выстроиться какой-то путь, которыйприведет меня, например, в фотогалерею – как фотографа.

   — Что такое для Вас фотография вообще и пейзажная в частности – ведь именно природе была посвящена Ваша  выставка «Адажио»?

   — Когда я начал фотографировать, то испытал на себе волшебное ощущение человека, стоящего рядом с фотокамерой и выпускающего из нее птичку… Ты переживаешь такой букет чувств, которые достойны отдельного описания. Присваиваешь себе пространство со всеми его подробностями, светом  и тенью, с его шершавостью и гладкостью, с быстрым рисунком травы и набухающей розовой тучей… Вообще фотографию я считаю  занятием молчаливым, не требующим чрезмерной вербальности. Хотя сегодня о фотографии говорят много, слишком много. «Автор исследует то-то и то-то». «Фотограф анализирует тех и этих»… Господи, сколько можно исследовать и анализировать. Почему нельзя просто смотреть и чувствовать? Я не снимаю кровь и чернуху. Я не могу и не хочу множить хаос. На моих фотографиях то, что отрадно зрению.

   — А из природных сюжетов есть такие, какие Вам самому больше нравятся?

   — Очень люблю травяные сюжеты. Не знаю, быть может, я в каком-то воплощении был травой или листьями. Меня совершенно завораживает фактура травы, весной, летом, осенью, или даже зимой. Иногда даже куда-нибудь еду, например, на Сицилию или в Испанию, и начинаю снимать то, что не очень характерно для этих мест. И думаю, зачем так далеко было ехать, чтобы снимать траву? Но, с другой стороны, я ехал туда не для того, чтобы делать открытки для туристов, которых чрезвычайно много в мире.  Флористикаменя всегда очень увлекала – и в монохромном виде, и в цвете, а почему –  я объяснить не могу. И, кстати сказать, может быть, мысль о том, чтобы назвать выставку «Адажио», связана как раз с темой трав, потому что разглядывание травы, листьев, каких-то нюансов ствола дерева, как мне кажется,  очень соответствует этому музыкальному темпу: когда человек никуда не спешит, когда пребывает в таком, можно сказать, расслабленном состоянии и может на всём этом остановить свое внимание. Ведь мы все куда-то бежим, и до травы ли нам? Это же такая ерунда! Главное, она  не актуальна, как сейчас говорят. Но мне это нравится,  это мне близко. Сейчас я живу на севере калужской области, под Боровском. Там очень живописные места. Мы с женой удрали из Москвы уже довольно давно, больше 13 лет назад, и эти калужские места как-то настраивают на такой лад, когда можно снимать и траву в том числе. Живя в Москве, я бы, наверное, траву не снимал.

   — Отчасти  мотивы той эстетики микроскопических объектов, о которой я говорил, сохранились в моих черно-белых фотографиях. Например, снимок под названием  «Ствол оливкового дерева», где обрезаны кадром боковые ветки – мне хотелось сделать так, чтобы зритель не понял сразу, что это ствол –  будто это некий неопознанный объект, что-то такое марсианское  или сделанное с помощью электронного микроскопа.

   — Есть впечатление, что некоторые Ваши цветные фото тоже навеяны микробиологической темой. Например, «Сицилийская мозаика» с естественным узором разбросанных  разноцветных  лепестков…

  — Да, может быть.  Очень люблю такие темы. Однажды, будучи на Сицилии, я увидел  огромное дерево, метров шести в высоту,  усыпанное  гигантскими красными цветами – что-то совершенно невероятное! Само дерево я не рискнул снимать:  слишком  было бы тривиально, но вот эти лепестки цветов, алые, только что упавшие, и  коречневатые, потихонечку засыхающие, сфотографировал – там масса оттенков.  Я выбрал время, когда не было яркого солнца и сильного ветра. Вообще в пейзажной съемке очень многое зависит от состояний природы, и фактор везения очень важен.  И вот тут всё вместе сложилось. Как и тогда, когда я снимал «Поле васильков»,  на этой фотографии цвет тоже очень интересный, я успел застать очень удачное солнце. Есть интересные  световые пятна, какой-то импрессионизм.

   — На выставке по поводу одной Вашей фотографии – «Лён» – спорили две женщины: одна говорила: «Это же совершенно мертво!», а другая отвечала: «Ты не понимаешь – тут всё необыкновенно живое!»

   — Этот лен вырастила жена в нашем саду. Лен очень красивый, он цветет голубыми цветами, которые потом превращаются в  коробочки: они чрезвычайно фотогеничны, и я сделал такую «льняную» монохромную фотографию.  А что касается спора…

Когда  спорят, это уже хорошо. Это значит, снимок вызвал чувства. Помню однажды другой спор вокруг другой моей фотографии, на выставке в Польше. Один говорил другому: «Это – фотография», а тот: «Нет, вот та – фотография, а эта – точно не фотография. Какая же это фотография?» Я подошел и говорю: «Паны, должен вас разочаровать – это всё фотография…»

   — У Хосе Луиса Борхеса есть интересная фраза: «…Сумерки или пейзажи хотят нам сказать или говорят нечто, что мы не должны потерять…» Можете как-то преломить эту мысль применительно к своим фотографиям?

   —   Ну, может быть, я начну немножко не с этого. Иногда я задаю себе вопрос – почему я  снимаю одно и прохожу мимо другого? Я не могу сформулировать никаких принципов – почему так происходит. Думаю, это характерно для любого человека. Если какой-то пейзаж попадает в унисон с твоим внутренним настроем, состоянием души, твоим эго, то есть, если ты видишь, что это – твоё, тогда это снимаешь.  И, как я уже говорил, будто присваиваешь себе что-то. Тут возникает такое немножко хищническое чувство:  видишь какой-то потрясающий пейзаж – он сначала ничей, а когда его заснимешь – то как будто себе его положил, он – твой, никуда он теперь не денется – пойдет ли снег, дождь, будет ли солнце или гроза, а пейзаж у тебя уже есть, он не потеряется. Может быть, это продолжение того, что сказал Борхес. В пейзажах, в этих моментах утра, дня, сумерек или ночи –  какое-то твоё продолжение. Осознавать это очень важно в фотографической работе.

   — В Москве из этих шестнадцати было шесть выставок. Остальные – в других городах, в основном за границей. Так случилось, что я пару лет назад стал европейским передвижником.  Попал в «дипломатическую» обойму. При каждом нашем посольстве есть своего рода культурный центр, который  пропагандирует российскую науку и культуру, устраивает различные экспозиции.  В основном выставляются художники, но  и фотографы в том числе.  И вот мне удалось выставиться в Варшаве, Гданьске,  Братиславе, в  январе будет выставка в Вене.  Коммерческая составляющая моих выставок абсолютно минимальна, дело не в этом. Для меня очень важно видеть людей, которым мои работы просто нравятся…

Источник: