Официальная аннотация. В основе фильма — написанный в 1564 году Питером Брейгелем шедевр «Путь на Голгофу», созданный на сюжет « Страстей Христовых ». Картина Леха Маевского представляет собой фантазию на тему судеб десяти персонажей, которых можно увидеть на знаменитом полотне (в их числе — Дева Мария ), самого Питера Брейгеля и антверпенского купца, коллекционера предметов искусства Николоса Йонгелинка, по заказу которого художником было создано несколько картин.
В центре картины Леха Маевского — живопись Брейгеля Старшего, и целый фильм представляет собой развертывание истории «Пути на Голгофу». Картина говорит сама за себя. Художник ( Рутгер Хауэр ) ходит по своему полотну и рассуждает о композиции, теме. Держа в руке карандаш, он объясняет эскизы к картине: мы узнаем, что вместо Бога Брейгель рисует мельника, чья мельница покоится на вершине скалы и упирается в небо. За всем наблюдает «небесный мельник». А внизу картины многофигурное столпотворение, за которым спрятана фигура Христа. «Это надо спрятать, потому что это самое важное. Все видят Симона , помогающего нести крест, но никто не видит Христа ».
Это очень степенное кино. Медленно оживают фигуры, каждая из которых имеет право на свою сценку, свой спектакль. На первый план, кроме художника, выйдет Мария ( Шарлотта Рэмплинг ), чей рассказ о страданиях сына станет важной частью фильма. Ее посыл станет обвинением человеческому роду. «Ничего не случится», — скажет она, и это будет значить, что после пришествия Христа ничего не случилось. За ним пришли те же стражники, что радовались его явлению. «Ничего не произойдет», — чуда не будет.
Каждый на картине занят своим делом. Камера панорамирует толпу: она то застывает, то движется снова. Лех Маевский выбирает персонажей и дает им жизнь — они должны сыграть свою роль — теперь в кино. Важно сказать, что это не средневековая мозаика, не историческое воспроизведение. Маевскому важнее отдаться воображению, кинематографически пережить живопись. Вот почему движения персонажей медленны и аккуратны, они не окружены исторически — здесь живописный ландшафт и другие правила жизни. Каждая сценка здесь — не только игра, но и проигрывание отдельно взятой судьбы как мини-спектакля. Из таких сценок и состоит фильм, больше всего напоминающий опыты Питера Гринуэя : их цель одна — средствами кино обновить картину, сыграть ее по-новому и обрестисвежесть. Кроме того, даже столь поэтическое кино заставляет нас быть просто более внимательными к любому живописному полотну. Случайных деталей нет (как писал Ролан Барт , в искусстве нет «шума»). Брейгель говорит: «Я тку свои картины как паук», — и подробно рассказывает о древе жизни и древе смерти, что обрамляют «Путь на Голгофу». «Вот это город. Круг жизни. А здесь место казни. Это круг смерти», — его карандаш водит нас по эскизу, и мы начинаем улавливать движение смысла.
Как киноэссе фильм Леха Маевского любопытен. Самые интересные находки можно обнаружить в технике: режиссер стремился передать Брейгеля на экране (свет, цвет, композиция и т.д.). Однако оживить персонажей — еще не значит оживить картину. « Мельница и крест » подходит для выставки видеоарта, где сцены могут воспроизводиться автономно друг от друга и в произвольном порядке и не требуют от зрителя линейного слежения. Сделанная в форме мозаики, картина Маевского должна была предложить иную оптику, чтобы Брейгель, будучи не скопированным, родился заново. Либо плыть от Брейгеля в свою гавань (истории, фантазии). Ничего из этого не произошло, и картина оказалась безальтернативным набором пасторальных кадров.
Маевский любуется Брейгелем. С почтением. А когда в кино появляется почтение, можно с уверенностью заключить: «Ничего не произойдет».