В этих старинных стенах архивисты — старожилы. Еще в 1872 году в здание костела Святого Иосифа минского монастыря бернардинцев заселился Архив упраздненных судебных мест Минской губернии. А в 1920–х годах здесь начинала первые шаги белорусская архивная служба. Побывали тут Центральный архив Октябрьской революции и социалистического строительства, Государственный исторический архив Минской области… Нынче здесь находится Белорусский государственный архив литературы и искусства, отмечающий свое 50–летие.
Ничего случайного в нашей жизни не бывает, особенно в этих могучих, пропитанных духом веков стенах… Когда дочь Каруся Каганца Галина передала сюда документы отца, там обнаружился блокнот с прощальными автографами повстанцев, которые были заключены в здании монастыря и ожидали приговора. Директор архива–музея Анна Запартыка в таком совпадении усматривает что–то мистическое. А какие открытия случаются сегодня?
— Хотя мы и привыкли к редким документам, но попадаются и такие, которые удивляют, — говорит Анна Вячеславовна. — Совсем недавно разобрали архив, можно сказать, нашего современника — писателя и литературоведа Рыгора Семашкевича. Он всю жизнь собирал редкие рукописи, скопировал много документов, хранившихся в архивах по всему Советского Союзу… Титаническая работа! В его фонде нашли рукопись стихотворения поэта XIX века Иохима Томашевича «Езусу Цветинскому скарга на Довмонтов». Нашли и уникальные выписки из литовских архивов, касающиеся поэта Адама Гуриновича и его друзей по Виленскому реальному училищу. Еще один уникальный архив, который недавно обработан, — Веры Андреевны Нижанковской, жены Бронислава Тарашкевича. Она и сама была деятелем культуры, краеведом. Вот сами посмотрите, насколько переплетены известные роды! Вера Нижанковская — дочь Андрея Снитки, археолога, историка, одного из основателей Минского церковно–исторического музея. А кроме того, потомок семьи Кукольников.
— Да, модный поэт, он в свое время считался талантливее самого Пушкина. А его брат Павел Кукольник — известный виленский цензор. А еще Нижанковская была племянницей белорусского литератора и общественного деятеля Александра Власова. Игнат Кончевский, автор философского исследования «Даследзiны беларускага светагляду», тоже из этого рода. Вера Андреевна составляла свою родословную, собирала документы, связанные с жизнью семьи. Есть в ее фонде фотоальбом XIX века, принадлежавший ее тете, которая была замужем за русским культурным и общественным деятелем А.Жиркевичем, другом Ильи Репина. Еще из последних поступлений — фонд Ванды Дзержинской, родной племянницы Янки Лучины, привезенный из Польши.
— Самое непосредственное — была замужем за его двоюродным братом. Хотя не очень афишировала это родство. Ее отец Станислав Трепка жил в Варшаве, университет окончил в Льеже. Но поскольку юношей принимал участие в восстании, ему как неблагонадежному работы в Варшаве не нашлось, и он переехал в Минск, устроился на Либаво–Роменскую железную дорогу. Позже там работал Иван Неслуховский — поэт Янка Лучина. Станислав Трепка снял квартиру у Неслуховских и влюбился в сестру поэта Антонину. К сожалению, она умерла в 23 года при рождении второго ребенка, брата Ванды — Антона. Антон Трепка стал известным культурным деятелем. Все это теперь можно проследить по документам. Ванда оставила воспоминания о Янке Лучине, которого хорошо помнила, уникальный семейный альбом, который открывается его фотографией. Есть фонды старые, глубина которых кажется неисчерпаемой. Прежде всего это фонд Луки Бенде. Там мы все еще находим то, что нас удивляет.
— Одно дело — разобрать, описать, другое — прочитать. Недавно нашли там летопись Дукорской церкви. Сейчас она подготовлена к печати и читается как занимательная повесть. Жизнь простых прихожан прошлых веков, подробная фиксация событий… Таких летописей сохранилось всего несколько. В том же фонде не так давно нашли несколько интересных автографов Бронислава Эпимаха–Шипилы, хранятся в фонде и две талантливые драматические зарисовки Максима Горецкого. Тексты Горецкого известны, но огромное значение имеют пометы на рукописях… Их оставляли синие и красные карандаши цензоров, стоит там и штамп: «Друкаваць забаронена». Видимо, такие бумаги авторам не возвращались. В 1930–м в Главлит пришел работать Бенде и, похоже, забрал себе наиболее ценные рукописи.
— Обо всем ли? В музее Максима Богдановича хранится так называемый интимный дневник Максима Богдановича, который законсервирован и не показывается публике по этическим соображениям. А ведь вы имеете дело как раз с личными фондами, где есть дневники, переписка, документы, которые, будучи обнародованными, могут вызвать настоящие трагедии…
— Когда мы принимаем фонд, как правило, оговариваем с его владельцем, как и что можно использовать. Есть закон о Национальном архивном фонде. Согласно ему тот, кто основал фонд, или наследник основателя имеет право закрыть от чужих глаз любой документ без всяких объяснений на 75 лет. Это достаточно долгий срок.
— Пока нет. Но архив, прежде чем что–то опубликовать, должен получить у владельца разрешение. Архив имеет право и сам предотвратить вмешательство в чью–то личную жизнь, и внести документ в категорию документов ограниченного доступа.
— Фактически так. Дневники, записные книжки, огромный пласт переписки… Конечно, там много субъективного, много интимных тайн. Сейчас мы готовим сборник переписки писателей 1920–х годов.
— Прежние поколения творческих людей вели дневники, обменивались письмами… А сегодняшнее творческое поколение что оставит? Блоги в Живом журнале?
— Да, личные архивы меняют лицо. Когда к нам поступает архив 1960 — 1970–х, мы оказываемся в своей стихии. Много рукописей, их вариантов. Дневники, письма… А когда поступают современные архивы, мы видим, что из них исчезает переписка. Даже фотографий становится все меньше. Хотя, казалось бы, мы фотографируем очень много, у всех цифровые аппараты… Но фотографий по существу не имеем. Хранятся они где–то на дисках… А вот открываем семейный альбом XIX века Неслуховских — и перед нами эпоха. Интерьеры, лица, среда… Кстати, мы планируем провести выставку семейных альбомов XIX — начала ХХ века.
— Мы привыкли, что архивы — это только то, что на бумаге. Но, возможно, придет время, и мы будем относиться к диску, как сегодня к бумажному документу.
— Хорошо, допустим, мы все сохраним в цифровом варианте. Но ведь когда писатель работает сразу за компьютером, его авторские правки исчезают бесследно…
— Да, это проблема. Авторские правки имеют бесспорную ценность. Будущий исследователь не сможет проследить историю рождения произведения, сравнить варианты. К тому же не хочется верить, что одним нажатием кнопки по неосторожности могут быть уничтожены документы целой эпохи… Надеюсь, что документы будущего будут иметь какое–то прочное материальное воплощение.
— Да, я всегда говорю: пишите от руки, оставляйте автографы, пишите письма… Я так люблю получать бумажные письма, где уже в почерке отражается и настроение человека, и даже место, где он писал…