Судьба этого незаурядного человека сама по себе достойна толстой книги — так много событий произошло в его жизни. Мы беседуем о прошлом и настоящем в уютной киевской квартире с человеком, который несколько раз круто менял свою жизнь, начинал заниматься новым для себя делом и каждый раз хотел своей деятельностью послужить родине — Украине, которую всегда так любил и любит.
«Я был антикоммунистом и антисоветски настроенным человеком где-то с 14—15 лет. Потому что знал по рассказам отца про Голодомор, знал дело моего брата, который был обвинен в украинском национализме и арестован, попал в лагеря. После его возвращения задолго до Солженицына и Шаламова знал, что там происходило. Начитался книг, но наибольшей антикоммунистической и антисоветской литературой для меня стали стенографические отчеты партийных съездов, особенно с первого до 14-15. Я очень верующий человек, хотя церковные ритуалы для меня второстепенны. Поэтому я не принимал тех большевицких князей тьмы, палачей, которые уничтожили миллионы людей».
Юрий Николаевич рассказывает, как из врача он превратился в известного писателя. Хотя казалось, что ничто не связывало его с литературой: кончил медицинский техникум, поступил и закончил институт; потом защита диссертаций кандидата и доктора наук; борьба с эпидемиями в Украине и других республиках СССР. Тем не менее, в какой-то момент проснулось желание писать. И этому предшествовали весьма драматические события.
«Писателем я стал благодаря КГБ, за что очень благодарен этой организации. Они ко мне пришли с обыском, потому что на моей квартире мы устроили выставку абстрактного искусства. На выставку пришел стукач, они тогда были повсюду. Меня арестовали на короткое время и изъяли все мои рукописи. Но это произошло в 1959 г., когда было небольшое «окно» некоторой свободы. Старое КГБ расформировали, туда набирали хрущевские кадры, которые были новичками и к тому же невеждами. Они страшно обрадовались, когда нашли у меня учебник языка эсперанто. Решили, что это кодовая книга для шифров. Один из тех, кто проходил по этому делу, пожаловался в московскую «Литературную газету». Приехал известный тогда политико-литературный деятель Феликс Кузнецов, к тому же он был парторгом Союза советских писателей. Знакомому киевскому писателю он сказал обо мне, что по делу проходит один, который никого не продал. Спасибо ему за это. Во-вторых, посоветовал: «Обрати внимание, у него есть хорошие интересные рассказы». Мною заинтересовался киевский корреспондент «Литературной газеты», русский писатель Владимир Киселев. Исключительно порядочный человек и антисоветчик еще тот».
Возможно, что Юрию Щербаку, начинающему литератору, повезло. Он попал в круг писателей и других людей, которые, по его выражению, «не воспринимали сатанинскую власть». Встречался с Виктором Некрасовым, лауреатом Сталинской премии, автором известной книги «В окопах Сталинграда». В ней впервые была показана война без партии. Книга правдивая настолько, насколько это вообще было возможно в то время. В кругу таких людей наш собеседник впервые услышал имя Солженицына. «Начал публиковаться как врач в журнале «Юность», «Литературной газете», стал ее корреспондентом. В конце концов написал повесть про врачей. Ничего идеологического, парторга, и вообще партии в ней не было. Были нормальные люди и героические поступки (без них в советской литературе никак нельзя). Там было первое в открытой литературе упоминание об УПА, в замаскированном виде. После этого меня приняли в Союз писателей. Спасало меня от всяких неприятностей то, что я был врачом. Кто шел на содержание в Союз писателей, тот вынужден был писать на заказ. Можно было зарабатывать большие деньги, стать надутым классиком, но для этого нужно было продать душу. Потом, когда Щербицкий пришел к власти в 1972 г., меня десять лет не печатали в Украине. Мои пьесы ставили, но тексты не печатали. И только к моему пятидесятилетию напечатали книгу. Таким образом, я не мог писать то, что хотел. И это трагедия жизни не только моей— всех. Я считаю наше поколение пропащим. Пара таких людей, как Василь Стус, говорили правду, — а все другие вынуждены были маскироваться. Один мой друг, украинский писатель говорил: «Один день пишу для партии, а другой — для себя. Он издавал одну книжечку конформистскую, а другую нормальную. И это страшно, потому что в первую очередь разрушает самого себя».
Одной литературой Юрий Щербак не удовлетворился. И это тоже было веление времени. Позвала очень острая проблема Украины — экология. «Дело в том, что моей врачебной специализацией были не клинические дисциплины как терапия, хирургия, а эпидемиология. Эпидемиологические процессы тесно связаны с состоянием воды и воздуха, которым мы дышим. В моей докторской диссертации я уделил много внимания именно экологическим проблемам Украины. Я изучал распространение бешенства дикими животными, в частности, лисами. Было установлено, что экологические перемены в нашей стране и стали причиной распространения бешенства дикими животными, такими как лисы, и заражения этой болезнью людей. Это первое обстоятельство. Второе, можно сказать, семейное. Мой старший брат — выдающийся биолог, зоолог, он, к сожалению, рано умер, член-корреспондент Академии наук, а фактически по своим универсальным знаниям полный академик, — создал первый зоологический музей, который теперь носит его имя. Брат был репрессирован, и поэтому его путь в науке был достаточно сложным и тяжелым, хотя его вклад в науку имел международное признание. Он и его жена Галина, тоже профессор биологии, очень серьезно занимались экологией. Они были моими учителями и наставниками в экологических проблемах, давали мне читать серьезные труды по экологии. Все это ввело меня в экологическую проблематику».
Было и третье обстоятельство. Грянул Чернобыль. И экология вышла на первое место, из научной, социальной и экономической проблемы превратилась в политическую. Юрий Щербак в центре событий. Такая искривленная была в СССР жизнь, что экологические проблемы взялись решать не специалисты, а писатели. «В 1987 г. я был секретарем Союза писателей Украины. Мне предложили возглавить экологическую комиссию. В это время начал повышаться градус народного гнева против того, что происходило вокруг Чернобыля. Вся достоверная информация властями пряталась и засекречивалась. Когда наша комиссия провела ряд заседаний по экологическим вопросам, открылся ящик Пандоры. На наши заседания приезжали люди со всей Украины, известные экологи, которые в своих выступлениях криком кричали о сложившемся положении. К счастью, нас взял под свое крыло Комитет защиты мира, который возглавлял выдающийся писатель Олесь Гончар. Своим авторитетом он нас защитил, и это дало возможность очень плодотворно работать. Возникла ассоциация «Зелений світ». На первом ее съезде меня избрали председателем. Это была весьма влиятельная организация, которая начала играть важную политическую роль».
Уже в независимой Украине Юрий Щербак стал первым экологическим министром, принимал участие в Конференции ООН в Рио-де-Жанейро в 1992 г. К тому времени он познакомился с работами Фру Брукланд, которая потом стала премьер-министром Норвегии. Она заложила в них основы экологических стандартов, принятых на упомянутой конференции. И это важное третье обстоятельство, которое определило экологическую деятельность Юрия Николаевича.
Конференция в Рио-де-Жанейро обозначила очередной крутой поворот в жизни. Но до этого был еще один — политический. После первых относительно свободных выборов в СССР началась «парламентская полоса» в Верховном Совете. «Когда я пришел в советский законодательный орган, то встретил своего друга, с которым меня познакомил брат. Это был российский биолог и эколог, академик Алексей Яблоков, прекрасный человек и вечный оппозиционер. Некоторое время он был советником президента Ельцина, потом его выгнали. Он мне говорит: «Юра, пойдем на заседание межрегиональной группы». Вы представляете? — приехать из Киева, увидеть и говорить с академиком Андреем Дмитриевичем Сахаровым. Я к ним присоединился, у меня не было никаких сомнений, потому что считал группу единственной политической силой, способной что-то изменить».
Руководить экологией в независимой Украине Юрию Щербаку довелось совсем недолго. Новый резкий поворот судьбы — дипломатическая служба. «С подачи ассоциации «Зелений світ» Верховная Рада приняла закон о моратории на строительство атомных электростанций. И для атомного лобби я стал кровным врагом. Они распиливали средства, половину брали себе и на этом выросли. Я писал письма Леониду Кравчуку, его я очень высоко ценю и считаю единственным нормальным президентом. Но он был хитрым и вынужден был крутиться. Когда мы с Иваном Плющом поехали в Рио-де-Жанейро и ходили среди ста двадцати президентов и премьеров, я выполнял и роль переводчика. Тогда Иван Степанович сказал: «У вас есть дипломатический талант». Мои родители, как ни смешно это сказать, хотели отдать меня в дипломатическую спецшколу с углубленным изучением иностранных языков. Это была школа МГБ-КГБ. К счастью, Бог отвел от меня эту опасность. Туда принимали сирот, а у меня были родители, вот и не приняли. (Потом я встретил своего товарища, который закончил эту школу, был переводчиком с арабского. Больной, страшного вида полковник КГБ). Мне предложили стать дипломатом, и я согласился. Считал, что в тот момент это была хоть и трудная, но почетная обязанность — донести миру правду об Украине».
Десять лет Юрий Щербак провел в дальних странах. Много было сделано для страны, но и многое не удалось. Причины этого лежали в Киеве. «К счастью, дипломатическая служба и моя деятельность полностью совпали с моими идеалами. Не было двойной морали, как у советских дипломатов. Они на сессиях ООН и в разговорах с иностранными коллегами говорили одно, между собой другое, о советской власти думали третье. Там, за границей, я не знал глубины тех процессов, которые происходят на родине, — криминализации, коррупции, превращения в феодальную страну. И только когда произошел страшный скандал с пленками Мельниченко (я тогда работал послом в Канаде), впервые задумался над тем, что происходит в Украине. Такая себе эволюция от романтических иллюзий, увлечений до реализма и очень серьезного переосмысления того, что происходит тут».
Круг изменений замкнулся. Теперь Юрий Щербак снова возвратился к литературе. А была еще одна грань этой деятельности: ведь, кроме книг, пьес, публицистики, были еще и переводы польских поэтов. «Моя мама наполовину полька. Во мне польские корни пробудил брат. В 1942 г. мы идем с ним из школы (в эвакуации мы жили в Саратове). И вдруг видим каких-то людей в неизвестной форме, в высоких сапогах, начищенных до блеска, в фуражках-конфедератках. Это были офицеры из штаба польской армии под командованием генерала Андерса. Брат где-то достал польский песенник, и мы разучивали с ним песни из него. Когда в начале 1944 г. мы ехали в Украину, брат на товарном вагоне написал Київ по-украински и Kijow по-польски. Впервые я попал в Польшу в 1957 г. еще студентом. Все там было неимоверным, по нашим искаженным советским понятиям. Для меня Польша — как первая любовь и святое дело. Я начал изучать польский язык. Была политическая оттепель, и можно было у нас покупать польские газеты и журналы. Мои книги стали выходить на польском языке, познакомился с польскими писателями. Павлычко знал, что я владею польским языком, предложил принять участие в антологии польской поэзии. Я перевел нескольких поэтов, в частности, Ружевича и других. Очень доволен, что принял участие в этом издании. Я не стал профессиональным переводчиком, но одним из первых писал о Ежи Станиславе Леце, который тогда был еще у нас малоизвестным. Польша остается моей любовью, моя жена — гражданка этой страны. И мне горько видеть и слышать, как изменяются отношения Киева и Варшавы. Польша больше не занимает проукраинскую позицию, сменив ее на пророссийскую. И в этом значительная вина нашей стороны. И еще мне очень обидно видеть: где теперь Польша — и где находится Украина».
Как сказал Юрий Щербак, он снова пишет, и большое место в его работе занимает публицистика. Это и понятно: время такое, что равнодушным быть нельзя. Его известная публицистическая книга «Украина в зоне турбулентности» составлена из статей в газете «День». Теперь снова дошла очередь и до художественной литературы. Но пока об этом Юрий Николаевич предпочитает не говорить. Мы же с нетерпением будем ждать его нового произведения.