Специально для Allure я рассказала о своем тбилисском детстве и о том, как менялись мои представления о красоте и моде.
Про грузин часто говорят, что для них понты дороже денег. Но разве одежда – это понты? Понты – это когда ты хочешь казаться тем, кем не являешься. Одежда может рассказать о своем обладателе такие сокровенные вещи, которые не решится рассказать сам владелец даже в интимном разговоре. Язык одежды – одна из самых увлекательных человеческих игр.
Мой дядя Бегги, приезжавший регулярно к нам в гости, выглядел как Бельмондо, причём не как уценённая его версия, а вполне дорогая, с остро бьющими в детский нос духами, воинственно метящими всю территорию, по которой передвигался мой стопроцентный альфа-родственник. Вечный деревенский загар, ставший цветом кожи задолго до появления в нашей жизни солярия, делал Бегги ходячей рекламой D&G. Это при том, что в деревне Бзвани, откуда родом и я, и Бегги и сегодня едва ли знают о великом итальянском дуэте. Тут меня так и подмывает написать о том, что мы, грузины, были самыми модными в СССР, что у нас был стиль, который замечали не только мы, но и весь остальной Советский Союз.
Грузины любят белое. Причём, что самое интересное, этот цвет одинаково близок и городским жителям, и представителям глубоких, почти не тронутых цивилизацией деревень. Я смутно помню мужчину с белыми крупными зубами и большой щербинкой между зубов, который вихрем ворвался в нашу гостиную вместе с папой, зашёл зачем-то в мамину спальню и вышел оттуда в белой рубашке, в которой папа, по легенде, женился на моей маме. Мне было года два-три, но этого дядю в папиной рубашке на фоне нашего буфета, выпивающего за здоровье нашей семьи и, вихрем вылетающего из нашего дома вместе с папой, я запомнила.
Потом, через много лет, мама мне скажет, что это Вахтанг Кикабидзе, который по дороге на концерт вдруг понял, что на нем не та рубашка, не концертная. Папа эту проблему решил мгновенно, предложив свою. Конечно, это была достойная, подходящая для торжественного случая рубашка, французская, именно та, в которой папа женился на моей маме и которую Вахтанг Кикабидзе надел на свой случайный концерт и, как я поняла по рассказам мамы, так и не вернул. А вот рубашку, вы знаете, я как раз хорошо запомнила. Она была белая и гипюровая и достаточно странная для кавказского мужчины, но всё-таки это факт, что она была именно такой. Ну, может, не французская, но точно гипюровая. Крупный рисунок, буйные смоляные кудри, белые зубы, миндалевидные глаза. Жара, духота. Если бы фотограф запечатлел этот момент, то мы бы все смотрелись ничуть не хуже новой компании D&G la familia с Вахтангом Кикабидзе в главной роли вместо Моники Белуччи.
Это было первое моё столкновение с модой, когда я поняла, что есть какие-то рубашки, которые надо надевать на концерты, которые хранятся дома и которые папа почему-то не надевает даже по воскресеньям. Только став взрослой, я поняла, что мой отец не нуждался в слишком крикливых вещах, потому что былнастолько хорош собой, что самые обычные брюки и самая обычная рубашка выглядели на нем ходячей рекламой. Идеальные пропорции тела, рост и магнетический взгляд зелёных глаз делали моего папу настолько соблазнительным для противоположного пола, что женщины сдавались, даже не успев с ним заговорить. У папы был небрежный стиль в одежде, который его античную красоту делал ещё более броской и заметной. Слово «античный» я слышала регулярно, когда речь заходила о красоте и пластической хирургии. Эти разговоры в Грузии тоже начались гораздо раньше, чем на территории остального Советского Союза, потому что большую проблему больших носов тоже стали первыми решать у нас. Мама всю беременность волновалась, что у меня может случиться большой нос, как у всех Канделаки. Исключение составлял один человек в роду, мой папа, которого это правило не коснулось. У него был античный нос. С которого, по легенде, Цопе, один из первых пластических хирургов в стране, брал слепки, а потом исправлял ошибки природы, которых в Грузии было слишком много.
Папа был настолько ярким, что даже потеснил в моих детских воспоминанияхмаму. На досвадебных фотографиях она была абсолютной копией Софи Лорен, но, выйдя замуж за моего папу, на второй день после свадьбы перестала краситься и бороться за звание самой модной дамы Тбилиси. Времени заниматься собой у неё никогда не было. Папа занял всю её жизнь. Поэтому от мамы мне перепадали только остатки из её гардероба «допапиной» жизни, а папа формировал мой вкус достаточно жестко, по-кавказски, по принципу «или так, или никак». Он считал, что женщина должна одеваться скромно, косметика нужна откровенным уродинам, а тратить деньги на заграничную одежду, чтобы выпендриваться среди ровесников, – удел кекелок. Кекелка (для тех, кто не в теме) на тбилисском жаргоне – это вертихвостка, думающая только о внешнем, ибо внутреннего содержания у нее слишком мало. Все мои попытки выделиться внешне наталкивались на папино безоговорочное «Ты же не кекелка?!» Поэтому приходилось учиться в надежде на то, что когда-нибудь знания дадут работу, работа – деньги, а деньги – возможность узнать, что кекелкой быть плохо и неинтересно.
Розовые польские спортивные костюмчики, кроссовки на липучках, бирюзовые пуховики и модные плащевые полусапожки на манной каше существовали где-то рядом, на моей однокласснице Эке Пхакадзе, но всё-таки в параллельной реальности. Меня одевали скоромно, чисто и в лучших традициях советского школьника, которые в Тбилиси для большинства окружавших меня людей были сущей условностью. Грузины любили одеваться и находили миллион способов делать это по-европейски даже тогда, когда в Советском Союзе это было привилегией очень узкого круга. Шмотки можно было покупать у евреев, у танцоров ансамбля «Сухишвили-Рамишвили», у армян, которые каким-то образом по своим американским каналам получали последние модные новинки даже в период самого прочного «железного занавеса» и перепродавали их тбилисцам за баснословные деньги. Если бы вы в 80-х оказались на крутых похоронах в Тбилиси, то самые креативные модные съёмки Vogue последних лет показались бы вам их слабой тенью. Это были никакие не модели, это были настоящие грузинские женщины, налитые соком, в узких чёрных платьях с декольте и в бриллиантах, которые им достались по наследству. Чёрные вуалетки, веера и перчатки, лакированные сумочки и пряные духи. В Тбилиси с покойниками прощались по три дня, поэтому туалеты и бриллианты менялись по нарастающей. Увеличивались декольте, и на глазах росли бриллианты. Со свадьбами дела обстояли похуже. Нужно было всего лишь два наряда. Пышный – на церемонию и сasual – на вечер. Мое красное платье, воспетое Познером отвечало всем требованиям богатой грузинской свадьбы. Но тогда, в детстве, мне приходилось довольствоваться ролью безмолвного зрителя, который, стоя у витрины, воображает себя во всем великолепии предлагаемых нарядов.
Модной одежды у меня не было до очень зрелого возраста. Все мои попытки выглядеть стильно заканчивались полнейшим фиаско. Роясь в старых вещах, я как-то нашла старую мамину полузасохшую тушь. Она была польская. С твёрдой щёточкой, которую нужно было послюнявить, затем, растерев эти слюни по сухой поверхности чёрного цвета, попытаться прокрасить этой щёточкой ресницы. Но, как я ни старалась плюнуть аккуратно на эту штуковину, размазать щёткой, а потом накрасить этим ресницы, у меня ничего не получалось. Другое дело брови. Брови получались очень хорошо. То есть ресницы не красились, но если провести этой щёточкой по бровям, то получались очень густые брови в стиле Брежнева. И это было очень весело. Когда я хотела рассмешить своих соседей, я красила брови под Брежнева и начинала обращаться к ним голосом Брежнева на грузинском языке. Все мои детские соприкосновения с модой и красотой носили исключительно комический характер.
Каждое лето меня отправляли в деревню. Туда же приезжала моя тётя Мариэтта, физик по образованию и старая дева по жизни. Она уже не особо верила в то, что когда-нибудь выйдет замуж, но тем не менее считала необходимым поддерживать себя в боевой форме. Я любила подглядывать за ней, когда она начинала активно ухаживать за собой в домашних условиях. Она не была большой поклонницей косметики, но ряд французских безделушек все-таки прятала в спальне. Вы понимаете, какая это проблема проникнуть в спальню, когда тебе лет восемь. Не дыша, открыть пудру, измазать себе всё лицо, как в нормальном японском театре кабуки перед спектаклем. Потом всё это быстро оттереть и выйти к столу как ни в чём не бывало. Помню, что на этой пудре был нарисован золотой бычок. Тётя пудру бережно хранила. То есть в каком-то из ящиков секретера эта пудра лежала и ждала меня каждое лето. В очередное лето бабушка поняла причины моих отлучек и торжественно за обедом сказала как бы невзначай: «Тинатин, не смей закрывать комнату, открывать третий слева шкафчик и доставать пудру, пока я в огороде. Я хоть и в огороде, но всё про тебя знаю, чем ты там занимаешься. Это пудра тёти. Не надо её трогать. Ты что, думаешь, что ты так мальчикам больше понравишься? Ты лучше в огороде научись работать и готовить. Так может хоть кто-то тебя, городскую белоручку, в семью возьмёт».
И каждый год после этих слов, на второй или третий день, я всё равно проникала в эту комнату, открывала пудру и неистово мазала её на себя. Когда через 3-4 года пудры стало настолько мало, что проявилось даже донышко, тётя меня позвала и подарила заветного золотого бычка. Посмотрев на меня своими строгими серыми глазами физика, она произнесла: «Никогда не красься наспех. Научись это делать так, чтобы косметики почти не было видно на лице, или не делай этого вообще. Плохо накрашенная женщина вызывает жалость, потому что её лицо кричит о том, чтобы на неё обратили внимание. Кричать об этом нельзя. Об этом надо только шептать, чтобы мужчина захотел прислушаться и приглядеться».
Ну что тут ещё можно добавить? Конечно же, надо рассказать про чёлку. Чёлка – это необходимая составляющая красоты в школе. Вы понимаете, что все эти блондиночки, хорошенькие маленькие кнопочки с чёлочкой, похожие на Алису Селезнёву, они, конечно, пользовались колоссальным спросом. Фильм «Гости из будущего» задал надолго тренд в красоте. Тренд, с которым у меня ничего общего не было. Я не была голубоглазой, я не была белокожей. У меня не было хорошей фигуры. И глаза у меня были карими, хотя хотелось, конечно, голубые. В школе это было стопроцентной гарантией успеха у мальчиков, которые в этом возрасте ищут Мальвину. Мальвину в нашей школе звали Наташа Белецкая. Она была маленькая, у неё была чёлка, прикрывавшая два круглых и удивленных глаза голубого цвета. Конечно, её все любили. Это раздражало. Хотелось быть похожей на Наташу, но это, увы, было невозможно. Потому что наличие чёрных бровей, чёрных волос, чёрных глаз делало влюбление в себя одноклассников недостижимой мечтой. Приходилось что-то предпринимать. Например, отрезать себе чёлку и посмотреть, насколько более блондинистым от этого стал мой образ. Я надеялась на чудо. Как вы понимаете, мама это чудо не одобряла. Потому приходилось работать над образом в отсутствие мамы. Делалось все маникюрными ножницами, поэтому, учитывая мою природную кудрявость получалось нечто среднее между Анжелой Девиси Майклом Джексоном периода Five. Мама, увидев меня, коротко констатировала: «Деревня». Чёлка мне чудовищно не шла и упрощала моё, по маминому глубокому убеждению, породистое лицо. Жаль, что это качество в ту пору мало кого интересовало. Мои модные терзания зимой приобретали, на мамин взгляд, особую изощрённость. Вот скажите, вы знаете, что такое носить чудовищную вязаную, выглядящую, как бабушкина, шапку, которую обычно носят мужчины в тренировочных костюмах, пенсионного возраста, прогуливаясь зимой, изображая, что они типа бегают или занимаются спортивнойходьбой? Мне почему-то всё время доставались такие шапки. Такие продолговатые, крупной вязки, отвратительные, которые мама считала своим долгом напялить на меня, так как я болела гайморитом. Ну, понятно, какая мама не заставляла ребёнка носить шапки. Это не проблема. Вышел из подъезда, снял и пошёл дальше. Но у меня была проблема, потому что мама понимала, что я её снимаю и иду дальше. И поэтому обязательно с четвертого этажа она громко кричала: «Тина, надень шапку». Даже если кто-то в этот момент ненароком и замечал мою красоту, то после этой фразы, шансы понравиться сводились к нулю. Я ненавидела шапки. Для окружающих я была обычной грузинской девочкой с быстрыми, как у обезьянки, глазами. Себе я казалась уродиной, которую ничто уже не могло спасти. Тушь, которая вместо ресниц красила брови, пудра, которая белила лицо, чёлка, которая так и не сделала меня блондинкой, и шапка, которая мешала мне нести свою красоту, чистую, необузданную и не прикрытую никакими ненужными деталями.
Тут позвольте мне перейти к обуви. Обувь. Даже в сказках пара правильной обуви может сделать девушку принцессой. А ее отсутствие – навсегда отрезать от прекрасного мира принцев. Билетом в этот мир не всегда была хрустальная туфелька. В эпоху моего тринадцатилетия самой модной обувью были «инспекторы». Они были репликой в ответ на лакированные ботинки Майкла Джексона периода BAD. Модные ботинки с железными накладками вначале появились у самых главных модниц. Привезённые грузинско-еврейскими фарцовщиками в небольшом количестве, но за большие деньги, они сразу стали хитом в городе. «Инспекторы» хотелось иметь всем. Грузинские сапожники армянского происхождения быстро поняли, что правильный маркетинг заключается в том, чтобы дорогой бренд сделать максимально доступным широким слоям населения. Так «инспекторы» появились у большинства тбилисских школьниц. Честно говоря, наши сапожники так быстро и качественно освоили эту модель, что в какой-то момент их продукция стала заметно превосходить товары западных конкурентов. Если базовая модель была неизменной, то наша менялась в зависимости от запросов заказчика. Так появились цветные «инспекторы», «инспекторы» с большим количеством металлических накладок и в конце концов лакированные под крокодила красавцы, которые громко заявляли о прекрасном вкусе своей обладательницы. В Тбилиси ещё задолго до появления понятия limited edition поняли, что мода модой, но только индивидуальное самовыражение в тенденциях даёт возможность сверху вниз взирать на тех, кто довольствуется лишь трендом, не внося в него свои коррективы. «Инспекторы» от дяди Тиграна были лучшими в моём районе. Я заполучила их без тюнинга, но зато четвёртой в классе, что воодушевило меня на всю четверть. Я и так хорошо училась, но «инспекторы» придавали мне столько дополнительных сил, что даже дома, во время делания уроков, я старалась их не снимать, украдкой любуясь своими красавцами в перерывах между русским и математикой. Я понимала, что изобрета…
Источник: