За год работы Марине Лошак удалось изменить в работе музея важное атмосферу. Зрители, думаю, это заметили. Ну и главное решать проблемы реконструкции.
Поздравляю с годовщиной.
Спасибо. Удивительно, но этот год я пережила.
Недавно, придя на пресс-показ, я была потрясена милиционер при входе мне улыбнулся, а не наорал. Как такое могло случиться?
Милицию я собирала дважды. Мы разговаривали, они все поняли. Одного милиционера уволили с ним разговор не получился. Все равно меня смущает человек с ружьем при входе в музей, это правильно, но смущает. Оружие и бронежилет как-то сразу вызывают тревогу. Кстати, у нас сейчас работают такие хорошенькие девушки-милиционеры, прямо Аленушки. Милые очень.
Еще на выставке Вима Дельвуа смотрительница посоветовала, как лучше рассмотреть его смешную скульптуру в зале старой живописи, а должна была бы фыркать.
Это важное достижение. В подготовке этой выставки участвовали сотрудники одного из самых консервативных отделов музея отдела старых мастеров. Они не знают современное искусство, оно им не интересно. Но они работали с таким энтузиазмом, что я была просто счастлива. То же самое происходило со смотрителями, мы им объясняли, для чего нужна такая выставка, просили помогать людям смотреть новые вещи. Все готовы помогать нам, если видят, что к их миссии в музее относятся с уважением. Вообще, мне кажется, что людям приятнее быть добрыми, чем злыми. Смотрители, кстати, у нас очень поменялись.
То есть пришлось увольнять, быть недоброй?
Пришлось. Ты можешь быть прекрасным милиционером, но, если не умеешь коммуницировать с людьми, тебе лучше не работать в музее.
Еще о Дельвуа, ничего дерзкого на его выставке не было. Вы его цензурировали?
Да, мы все обговаривали, но этоне цензура, он сам себе цензор. Разумный, прелестный и ясный человек, и прежние провокации у него были детские, позитивные, не разрушительные. Иногда как раз возвышенные вещи несут в себе провокацию. Наш музей такой возвышенный, что самоирония в небольших дозах ему прописана.
Известно, что люди, находящиеся на высоких должностях, опираются на тех, кто стоит еще выше. Кто вас поддерживает«наверху»?
У музея есть попечительский совет, куда входят люди, которые, безусловно, меня поддерживают. Есть сопредседатель совета Ольга Юрьевна Голодец, она очень много для нас делает и помогает в каких-то вещах, которые мне трудно сделать самой. С другой стороны, у нас в совете Петр Авен, он тоже активно действует сейчас. Другая опора это общество. Правда. Отношение общества к нашему музею совершенно исключительное. Люди, которые приходят сюда, самого разного достатка, уровня знаний все заинтересованы в музее, все хотят помогать. И надо аккумулировать эту потребность. Поэтому мы начали программу для друзей музея, поэтому хотим всю нашу деятельность сделать максимально открытой.
А семья вам помогает?
Конечно, я с ними все обсуждаю, но они в ужасе от моей жизни. Стали относиться ко мне как к больной, очень осторожно.Читать целиком →
Мне не хотелось бы говорить о результатах конкурса на реконструкцию музея, обещаны коррективы. Не боитесь, что в результате получите невнятный компромисс, а не архитектурное решение?
Очень трудно заставить себя не давать советы. Ну или заветы. Но, безусловно, архитектор должен быть самостоятельной фигурой обязан всех слышать, но делать, как считает правильным и органичным. Однако и наша роль тут не маленькая. Мы ответственны за все в целом, но готовы делить ответственность с архитектором. Он должен быть главным архитектором всего проекта, а не только отвечать за новые объекты. Вопросов очень много, больше, чем ответов. Должна быть создана рабочая группа
источник советов и замечаний?
Не в этом дело, должна быть группа профессионалов, где каждый отвечает за свой участок у инженеров, у реставраторов. Реставрация особая проблема. Прежде всего, наше главное здание.
На это у людей одна реакция страх, что больного угробит лечение. Пример Большого театра.
Да, и у меня такая же реакция. Тут ответственность вся на мне, ну на нас, на музее. Надо во все вникать, проверять всех, проводить бесконечный аудит. Пока у меня ощущение, хотя я человек, склонный к иллюзиям, что команда людей, связанная с реконструкцией, хорошая команда. И я рассчитываю, что в этой компании, под контролем правильных людей, все будет как надо. Хотя при законах о тендере трудно получить высокое качество. Но путь компромиссов не предполагает слабый результат, все равно все делают перфекционисты.
Но у них не всегда выходит то, что они хотели.
Все равно надо стремиться к идеальному результату. Сейчас все очень озабочены архитектурой, устройством общественных зон, но меня беспокоит, чем мы будем пространства заполнять, какие смыслы туда вкладывать.
Давайте о смыслах. Очереди стоят на шедевры старого искусства, а вся ваша интеллектуально изящная выставочная работа не интересует публику.
Музей личных коллекций посещает несравнимо меньшее количество людей. И это в огромной степени связано с местом. Надо думать, менять там постоянную экспозицию.
Там и сейчас проходят отличные выставки в полупустых залах. Для кого вы расширяете музей? Шедевров для таких пространств не хватит.
Томаса Манна, допустим, читают не все, но это не значит, что его не надо издавать. Надо стремиться, чтобы его больше читали.
Или признать, что много его читать не будут.
Необходимы разные программы для узкого круга, широкого круга, для семейного просмотра. У нас, ну как я это сейчас вижу, будет целый квартал для самых разных людей. И для тех, кто любит популярный продукт, энергию толпы, ощущение успеха и праздника. А есть категорические одиночки, привыкшие жить сосредоточенно. Их много в большом городе, где для них почти нет мест. А мы его обязательно сделаем место для людей со вкусом, знаниями, определенной культурной подушкой. И там нам будет нужна не толпа, а качественная личность.
Но вашу деятельность оценивают по посещаемости.
Всех так оценивают.
Источник: