Известный художник из Донецка рассказал, почему он был вынужден покинуть родной дом
Основатель арт-группы “Мурзилки”, художник Сергей Захаров стал широко известен благодаря тому, что рисовал карикатуры на главаря террористов Игоря Стрелкова (Гиркина), а также создал инсталляцию на боевика “Моторолу” в оккупированном Донецке. За это он полтора месяца провел в плену у боевиков. В беседе с журналистом “Апострофа” Ярославом Жареновым художник рассказал о своем общении с так называемыми “ополченцами”, том, как ему удавалось вести подпольную культурную войну с оккупантами в захваченном городе, а также поделился своими прогнозами относительно будущего Донбасса.
— Сергей, вы стали известны после того, как начали рисовать карикатуры на главарей ДНР. Как вам удалось перебороть страх и начать вот такую подпольную борьбу?
— У меня появилась задумка. Если бы я не сделал это, то я бы потом всю жизнь жалел. Ты получаешь положительные эмоции от того, что ты рисуешь, а когда где-то размещаешь — это вообще полный восторг. А потом, когда ты видишь в соцсетях отзывы, это дает силы. Страх, естественно, был, я понимал, что это может закончиться чем угодно, особенно, если ты будешь убегать, а в тебя будут стрелять. Имея сейчас опыт подпольной борьбы, я понимаю, что в определенные моменты вел себя беспечно. Сейчас я бы, наверное, в некоторых случаях поступал бы иначе.
— Как, собственно говоря, вы попали в плен?
— Тогда я думал, что во время военных действий тобою никто не будет заниматься, поскольку это никому не нужно. Я полагал, что если ты не попадешься на горячем, то искать тебя никто не будет. Сейчас же я уже знаю, что там работали профессионалы высочайшего уровня из ФСБ и ГРУ. Они тебя ведут по сигналу телефона, все отслеживается, все задействовано. Меня, скорее всего, отследили, когда я говорил по телефону с российским журналистом с “Дождя”. После этого меня сразу взяли. Некоторые говорят, что он (журналист) меня сдал, а другие говорят, что просто меня “пасли”. Напрямую обвинять этого журналиста я не могу.
Инсталляция Сергея Захарова, посвященная Мотороле и его жене после свадьбы, г.Донецк, июль 2014 г. Сергей Захаров / Facebook
— Не совсем. Это произошло 6 августа 2014 года. В тот день я вышел из своей мастерской, она находится недалеко от дома. Возле выхода меня уже ждали два дорогих джипа. Такие автомобили на тот момент были только у сепаратистов. Из машин вышли двое мужчин, один из которых направил на меня пистолет. Меня затолкали в автомобиль и отвезли в здание СБУ, где начали пытать. Затем был обыск у меня дома. Ради такого события боевики даже оцепили чуть ли не весь квартал — отняли машину, технику, забрали мои работы.
— Самыми тяжелыми были первые 10-12 дней. Меня жестко били, пытали. На первый допрос меня привели в один из кабинетов, где, как я сразу заметил, все стены были забрызганы кровью, а на полу валялись бинты и резиновые палки.
Судя по говору, мне кажется, что меня пытали россияне. Была одна женщина в балаклаве, которая особо выкладывалась на “работе”, ее называли палачом. Она приставила к моему затылку пистолет и сказала, что ей всегда было интересно, о чем люди думают перед смертью. Я ей посоветовал почитать Федора Достоевского.
— Меня привезли в Пролетарский военкомат и держали там. В один вечер тюремщики выпивали, и один из местных командиров “ополченцев” вышел к нам и начал размахивать пистолетом. И тот момент был одним из самых страшных. Разговаривать с ними было невозможно, мы стояли перед ними полностью избитые. Мой “напарник” в тот момент даже обмочился, я и сам не знаю, как выдержал. В глазах террориста с пистолетом не было даже доли адекватности. Потом оказалось, что это они так развлекались.
— В один из дней меня вывели на улицу и спросили, смогу ли я покрасить “Газель” в камуфляжную расцветку. Я, естественно, согласился, поскольку это стало возможностью хотя бы на время снять наручники. Ранее меня и моего “напарника” сковали одной парой наручников, мы 10 дней везде ходили вдвоем — в туалет, спать, есть, просто сидеть. В какой-то момент один из тюремщиков невзначай сказал: “Докрасишь — пойдешь домой”. Я удивился, но меня действительно отпустили. Более того, мне дали пять гривен на проезд и рубашку, чтобы я сменил свою окровавленную футболку.
— Документы мне не отдали. Сказали прийти на следующий день в здание СБУ. Тогда я думал, что если меня уже отпустили, то снова не заберут, однако я ошибался. После этого я еще месяц пробыл в плену. В день нам два раза разрешали выйти в туалет и дважды кормили. Во второй раз меня уже не избивали.
— В первый раз мы фактически спали на бетонном полу, на котором валялись какие-то картонки. Но было не столько холодно, сколько душно. Везде — грязь, запах пота. Вот во второй раз меня держали с арестованными “ополченцами”. Я познакомился и общался с ними — мы стали товарищами по несчастью.
— Вспоминали прошлую мирную жизнь. О чем вообщемогут говорить люди такого склада ума? Это рассказы о своих приключениях по пьяному делу. Там даже был один молодой парень, который четыре дня умудрился быть в запое, находясь в плену. Это было в ночном клубе гостиницы “Ливерпуль” (до войны это были тематический музыкальный отель и кафе в стиле The Beatles, — “Апостроф”). Клуб был занят боевиками, вышедшими из Славянска. Нас держали вместе с ними. Во второй раз, откровенно говоря, я себя чувствовал более или менее комфортно, если вообще можно так сказать о пребывании в плену. В этом ночном клубе были ниши, где под стеклом стояла “Лондонская водка”, мы ее оттуда брали, после работы выпивали по 50 грамм и вспоминали мирную жизнь. Телевизор тоже смотрели, правда, только российские и сепаратистские каналы.
— Мне помогла моя девушка, которая до войны работала в пенитенциарной службе, а с приходом ДНР ушла с работы. Она каким-то образом вышла на начальника тюрьмы, где я сидел. На тот момент я уже отсидел полтора месяца вместо 10 суток, которые якобы должен был там пробыть. Меня отпустили.
— Намного проще, чем в триллерах и боевиках. Человек привыкает к тому, что где-то может лежать труп, а где-то может разорваться снаряд. Человек адаптируется к ситуации, и его это уже не шокирует. Это будни войны. Любой дончанин, столкнувшийся с боевыми действиями, уже знает, что такое война, и по своему состоянию уже не отличается от солдата, ведущего бои. Потому что это вокруг него происходит. Он не стреляет, но принимает все это.
— Во-первых, это — дом. Отказаться от желания посещать свой дом я не могу. Поэтому остается надежда, что там будет украинский флаг, украинская территория. Конечно, она будет немного другой. Но я продолжаю надеяться, что ситуация изменится, и предпосылки для этого есть.
Второй вариант предусматривает, что это может быть вотчина того же Рината Ахметова, но под украинским флагом. Ясно одно, конец этому конфликту наступит нескоро. Вот сейчас Путин пытается впихнуть вот эту обезображенную Россией землю обратно в Украину, чтобы мы ее еще и восстанавливали.
— У дончан, которых я встречаю в Киеве, есть работа, есть отдых, власть их постоянно нагибает, но они это терпят. От земляков, которые живут здесь, я постояннослышал, что они навестят родной дом, когда Донецк вернется в Украину. Но это уже будет ностальгия, и большинство дончан, я думаю, предпочтут остаться на новых обустроенных местах.
— Я категоричен в этом плане: я не вижу пользы и смысла в таких поездках. Приехав в Донецк, ты увидишь чистый, красивый и мирный город. Но как они живут на самом деле, ты не узнаешь. Это можно сделать только изнутри.
— Конечно. Это, прежде всего, социальная неустроенность: проблемы с работой, высокие, по сравнению с довоенным уровнем, цены. Ни одеться красиво, ни пойти в кино, а тупо выжить — купить самое необходимое. И, кроме того, в отношении людей нет открытости, откровенности. Каждый — себе на уме, и понимает, что если поделится своими мыслями и откровениями, это может плохо закончиться.
Город — уже совсем другой. Никто из приезжих журналистов не сможет дать верную оценку ситуации, ему просто не все покажут. Журналист поедет туда с мыслями, что попадет в ад. А в действительности он увидит, что все нормально. Эта оценка не служит никаким показателем, поскольку если воспринимать ее объективно, что это “лучше, чем я ожидал” — значит пытаться увидеть какие-то положительные нюансы, которых на самом деле нет.
— Могу ответить на примере Донецка. Сейчас чтобы попасть в город из Украины, ты должен заплатить сумасшедшие деньги, поехать через Россию, нарушая закон. Сейчас в Донецке — российский анклав. В магазинах рассчитываются рублями, то есть экономически мы Донбасс отдали. Поэтому товарная блокада Крыма еще больше отрывает полуостров от материковой части страны, предоставляя возможность наполнить российскими товарами местный рынок. С другой стороны, а какого черта мы вообще до сих пор возим туда продукты?!
— На больших игральных картах изображены главари боевиков, которые захватывали власть в ДНР и ЛНР. Основой же является изображение российского президента Владимира Путина. Когда карточку Путина, который в этой колоде показан в роли джокера, выбиваешь ногой, то весь домик мгновенно падает.
“Карточный домик” был сделан для Парижа, но я туда не поехал, поскольку официально числился в розыске, как без вести пропавший. Вообще я не считаю эту композицию особым хитом, однако было время, когда она оказалась весьма кстати.
— Мы (фонд “Изоляция”, который ранее функционировал в Донецке, — “Апостроф”) ездили в города Донецкой области, например, в Славянск и Краматорск. Это два города, в которых началась война. Они испытали много горя и находятся на расстоянии вытянутой руки от линии конфликта. И тем не менее, жители этих городов по разному живут. В Краматорске мы сразу наткнулись на препятствия при реализации идеи провести выставку на центральной улице. Горсовет не одобрял нашу идею и, несмотря на приглашения, так и не посетил мероприятие. Позднее нашей коллеге, отвечающей за коммуникации, поступали звонки практически с угрозами. Там же у нас родилась идея провести флешмоб — пройтись по городу с этими картами. Реакция людей была поразительная: кто-то прятал глаза, стараясь не замечать нас, кто-то плевался. И только однажды из проезжающей мимо машины мы услышали одобряющие слова и гудок клаксона. Я тогда и представить себе не мог — они же были под “властью” террористов, неужели они не видят того, что творится сейчас в Донецке?
— Хотя города разделяют всего 20 км, ситуация в Славянске была противоположной. Люди активно участвуют в проукраинских движениях: каждую неделю проходит пробег с украинскими флагами, еженедельно мэр держит отчет перед жителями города, несмотря на то, что состав власти мало в чем изменился после попыток захвата города.
— У меня есть цель — каждый день делать эскизы для графической новеллы, которую все будут называть комиксами. Хочется успеть до конца года. 1 октября меня пригласили в Славянск. Там мне дают любую стену, которую можно будет изрисовать. Я, наверное, не смогу себе отказать в удовольствии и поеду туда. На Воздвиженке в Киеве будут выставлять “камеру пыток, в которой пытали абстрактное искусство”. Это кажется забавным, а на самом деле это — серьезная вещь. Это было раньше в Испании. Мне предложили связать историю, где пытают искусство и нашу историю, где пытают за искусство. Будем творить.
Источник: