14 апреля известный художник отмечает юбилей и приглашает на свою персональную выставку, на которой будут представлены графические и живописные работы мастера, созданные в разные годы и новинки.
Вернисаж откроется в выставочном зале Национальной академии искусств Украины (ул. Воровского, 20). Главные темы — «Родина» и «Севастополь» (там художник был участником творческих плэнеров), а также его графические работы, в частности, к книге поэзии Ивана Франко «Увядшие листья», и новинки — живопись, графика и акварель.
Андрею Владимировичу исполняется 65 лет. «День» воспользовался таким случаем и задал юбиляру несколько вопросов.
— Первыми, конечно, родителей. Мама прекрасно вышивала и меня этому научила. Мой отец в свое время мечтал поступить в Санкт-Петербургскую академию. Он из Вологодской области, мама — из Гайсина Винницкой области, она его с войны привезла. Отец закончил педучилище, мечтал стать художником, но началась война, а когда вернулся — родились дети… Я с самого детства рисовал. Он решил, что в этом что-то есть. Узнал, что в Киеве есть художественная школа, послал мои работы тайно от меня, и тогдашний директор, Павел Орлов, сказал: «Пусть ребенок приезжает, сдает экзамен, у него есть способности». Так в 11 лет я пошел учиться на художника, в 4-й класс. Это произошло в 1957 году.
— На Смирнова-Ласточкина, 20, именно там, где ныне наша Академия, на третьем этаже. Я там — по сей день, теперь уже как ректор. Учителем, который меня поставил как художника, был Петр Жаров, он преподавал мне в 8 — 11 классах. А в Академии основную школу мне дали Иван Селиванов в станковой графике и Леонид Чичкан в акварели и рисунке. Чичкан к тому же воспитывал у нас вкус. Он со своим другом, Николаем Глущенко, часто ездил за границу и привозил блестящие монографии из Бельгии, Голландии, Франции, показывал нам и Гойю, и малых голландцев, и импрессионистов, рассказывал нам о поездках. Мы посещали занятия, и нам было интересно. А если по большому счету, то наибольшим учителем среди всех я считаю Георгия Якутовича, он очень много мне дал. Многому я научился у Татьяны Яблонской. Кроме того, безусловно, есть учителя в истории искусств. Для меня дороже всего раннее Возрождение, наша украинская народная икона, древние гравюры и иконы лаврские, наш классик — Тарас Шевченко, основатели нашей Академии — Нарбут, Бойчук, Мурашко, братья Кричевские, Маневич…
— Когда я поступал в институт в 1970 году, Петр Жаров, мой преподаватель, в старших классах школы сказал: «Ты готов, за живопись и композицию я не волнуюсь, а вот о рисунке подумай». У меня рисунок хромал. Первый курс я проучился на живописи. К нам тогда приехали два преподавателя из Ленинградской академии — Наталия Вергун и Александр Сальцев, чтобы основать мастерскую монументальной живописи. Благодаря им я понял, что такое рисунок, и мечтал учиться у них. Но тогдашнее руководство сказало, что они формалисты, не отвечают уровню школы и их отправили из института… А я думал — к кому же пойти дальше. Ни к кому из тех, кто тогда возглавлял мастерские, идти не хотел. С другой стороны, меня агитировали, увидев мои произведения, идти на графику. В конечном итоге я закончил мастерскую Селиванова, графический факультет, и об этом не жалею.
— Свободная графика, скажем так. Очень люблю рисовать тушью и кистью. Ретушь, уголь, карандаш, акварель… Однако моя стихия — офорт. Травление на металле, печать. К сожалению, давно этим не занимаюсь, ведь это достаточно трудоемкая техника, а времени — маловато. Сейчас занимаюсь импровизационными техниками, потому что они наиболее подвижные, быстрее всего передают эмоцию. Но на металле уже тоже начал работать, тоже импровизирую. Та свежесть остается и в технике.
— На мой взгляд, графика — наиболее экономная техника. Нужно уметь наименьшими средствами достичь наибольшей выразительности. И нужны эмоции: если ты взволнован сам, то взволнуешь и зрителя. Яблонская говорила: «Можешь не делать — не делай». Стоит рисовать, только когда загорелся.
— К сожалению. Но и теперь меня это держит, я не могу без этого жить: езжу в творческие группы, на плэнеры по всей Украине, за границу — основное время, когда я создаю произведения. А дома работаю как художник по выходным.
— Так вы в настоящий момент больше по собственному внутреннему ощущению — преподаватель или художник?
— Я пытаюсь быть учителем, а не преподавателем. Я живу одной жизнью со своими студентами. Настоящий учитель должен чувствовать, поняли ли его студенты, видеть, как они растут, есть ли с ними контакт, обратная связь. Нужно слушать и слышать студентов. Мы очень многому учимся у них. Они приходят со своим свежим виденьем, просто им иногда умения не хватает. Работая как профессор, я тоже держу себя в форме: не рисуя, рисую. С первой лекции я говорю им, что они уже художники. И если у кого-то не стало это образом жизни — это плохо. Художник — не обычный человек: он видит обиды вокруг себя, причем не имеет значения, идет ли он по улице или же общается с кем-то. Импульсы — от природы, от прочитанной книги, от беседы с человеком, от окружающей среды. Не рисуя, ты рисуешь. Главное, чтобы это было.
— Вы руководите двумя Академиями, сложными институциями. Кем вам приходится быть, общаясь и с властью, и с такими непростыми подчиненными — артистом, дипломатом? Вертеться?
— Возможно, какие-то черты отца перешли ко мне… Я уже с 11 лет жил без родителей в общежитии. Уже тогда я принимал решения, пусть по мелким детским вопросам. И я оглядывался и думал: как бы сделал отец. То есть уже с 7 класса стал самостоятельным человеком. Может, это закалило? Кроме того, отец был директором, его методы я видел: как он жил той школой, как он слышал детей. А в моем случае нелегко уже хотя бы из-за времени: вдвое больше его тратишь.
— Выбираю стратегические вопросы и не пытаюсь доказать, что я во всем дока. Не пытаюсь решать все за всех. Ты обычный человек, такой же профессор как все, работаешь коллегиально. Так же и с руководством — если вижу, что человек надменный, тянется поучать, то мягко спускаю на тормозах. Осознаю, что он ничего не понимает, но нет никакого смысла говорить ему об этом. Не люблю ходить по кабинетам. Иду только, если нужно что-то выбить. В целом, администрирование — тяжелая вещь. Мне трудно подписать приказ об отчислении студента… Говорю декану: жмите на него, если он нарушитель, лучше я его спасу, но, чтобы он хоть почувствовал, что его могут выгнать из Академии. Если он хоть какие-то подает надежды как художник — безусловно, мы его спасем — отчислим, а затем восстановим спустя некоторое время. То есть всегда думаешь как о себе. Это относительно студентов. А что касается руководства — безусловно, бывает, что беру хитростью, иногда даже коварной, но решаю вопрос. Меня даже как-то за одно дело назвали Хитрый Лис. Но прибавили, что это хорошее качество.
— Скажу о студентах. Они уже не такие, как раньше. Они лучше, чем мы в ту пору. В какой-то степени, немного однобоко развитые, меньше читают, меньше спортом занимаются, но более информированные. Знание иностранных языков у них лучше; а если взять среднего профессора — он и иностранных языков не знает, и в компьютере не ориентируется. Здесь — плюсы большие. В связи с этим и уровень молодежного искусства — в смысле осведомленности относительно того, что происходит в мире — намного лучше, чем когда мы учились. Единственное, о чем волнуюсь, так это — традиции. Дом строится все же с фундамента. Иногда молодой художник, недоучившись, имея слабые способности, начинает делать так называемое современное искусство. Он не понимает, что видны и его безграмотность, и дилетантство.
— Они же делают это на классической, академической основе. Я «так называемое» всегда добавляю к понятию «современное искусство», потому что его не определили еще. Раньше были определены стилевые определения: импрессионизм, фовизм, поп-арт и так далее — а теперь слишком широкий контекст. И это только конец ХIХ и весь ХХ век. А до этого искусство существовало тысячелетиями. Студенты должны опираться на классику, и если уж брать что-то за ориентир, то оправданное временами. И посредством этого придешь в любую новейшую форму.
— Интересно, что самые смелые экспериментаторы, так или иначе, использовали давние формы — более давние, чем те, которым их учили, условно говоря, родители.
— Да, если мы возьмем, например, египетскую или ассирийско-вавилонскую скульптуру, которой тысячи лет — нашим нынешним скульпторам нужно учиться у них. Правдивое искусство, каждая деталь точно сделана, но какое обобщение, какая стилизация, какая чистота и утонченность форм — и при том никакого натурализма. А у нас иногда до такого доводят! Так сделают обнаженную натуру, что на сюсюканье похоже, — нет вкуса, не на что смотреть.
— В 2006 году в одном из интервью вы констатировали приход свежего поколения. Оно оправдало ваши надежды?
— Безусловно. А главное — что появились еще более свежие. Есть целое поколение очень сильных художников. Мне приятно, что, по крайней мере, на моей памяти большинство из них — киевляне. Но есть таланты и во Львове, Харькове, на Закарпатье. Это все — достижение наших школ. Главное, подготовить художника, воспитать у него вкус, чистоту стиля. Это врожденные качества, но их нужно развить.
— Впрочем, мне кажется, если брать более широко, на смену волне, пришедшей в искусство в 1980-х — начале 1990-х, в таком же масштабе никто так и не пришел.
— Пока еще да. Там было мощное накопление. Были шестидесятники, потом пауза, а затем уже 1980 — 1990-е. А теперь все-таки ХХІ век, и здесь очень трудно разобраться в этом.
— У кое-кого растерянность полная… Есть очень способные люди, но их сдерживают сомнения: «А кому это нужно, а я этого не смогу». Да и у меня бывают такие настроения: делаю что-то, потом мысль приходит — хорошо, выставлю еще пару таких работ, ну и что? Бывает такая апатия. Потом, к счастью, опять вдохновение приходит. В таких случаях нельзя себя заставить. То, что Татьяна Яблонская говорила: «Можешь не делать — не делай».
— А, между тем, если говорить о всплеске и о современности, сейчас появилось такое контроверсийное направление, как стрит-арт, и в последнее время становится все заметнее.
— Специально не отслеживаю, но часто на улице обращаю внимание коллег: посмотрите, насколько профессионально сделано. Это целый пласт визуальной культуры. Просто действительно есть хулиганство, тем более пытаются на какой-то новостройке, если охраны нет, обязательно расписаться. Даже на нашей Академии смогли расписаться сразу после ремонта. А есть действительно красивые вещи, тем более их уже заказывают. Оно о себе заявит, нет сомнений. Это явление интересно, только власть должна отличить вандализм от того, что дает какое-то вдохновение зрителю.
— Хотя мы и не говорим о смене поколений, но в последнее время, судя по количеству выставок и галерей, похоже, что художественная жизнь в Киеве таки бурная.
— Художественная жизнь началась почти сразу после обретения независимости. Это доказывает, что организовать такие вещи невозможно. Они рождаются сами по себе. Талантливых людей, которые хотят реализовать себя, очень много. Граффити этому подтверждение. Действительно, галерей очень много, я, например, получаю за неделю 5—6 приглашений, но не везде успеваю бывать. При том, если я раньше знал все, что в Киеве связано с изобразительным искусством, то в настоящий момент не решусь сказать, ни сколько, ни где. Всего стало настолько много. Появляются молодые художники, молодые меценаты. Несмотря на то, что стало намного меньше садов, деревьев, во дворах действительно вырастают дома-«свечи». Когда глянуть на Киев, например, с Татарки, где я живу, то, безусловно, по силуэту — европейский город и т.п. Другое дело, что не нужно было это все строить в старых кварталах, сохранить пейзаж возле памятников архитектуры. Сохранить эти парки.
— Такая уж судьба наша: в Киев главными архитекторами всегда назначали заезжих специалистов. Началось это еще при советской власти. Потом долгое время Главархитектуру возглавлял Сергей Бабушкин. У него сердце за Киев не болит. В действительности для архитектора, как и для врача, главное — не навредить. А если ты уничтожаешь то, что было, и на его месте ставишь свой «шедевр», тогда городу наносится страшный вред. К сожалению, целомудрия нет. Так приходят эти ребята, навязывают что-то городу, а теперь еще и бизнес подключился, ему нужны участки, чтобы построить, заработать деньги. И начинается… Вот около Русской драмы строят очередной торговый центр. Ну, не место ему там, и суд запретил — а все равно строят. Но все же всеобщее мнение, которое и мои заграничные друзья разделяют, когда приезжают, — свои города называют селом, а Киев — столицей. Если бы еще и дороги хорошие были!
— Возможно, это легкомысленно, но пока еще я не подытоживал. Вот в настоящий момент я подготовил выставку в Академии из дорогих мне произведений — акварели, рисунки, которые раньше не выставлял. Просто на День рождения. Чтобы если меня будут поздравлять, то среди моих произведений. Я чувствую себя бодро, стараюсь быть здоровым, не ною. А что подытоживать? У меня в мастерской столько работы. Планы большие, и что о них говорить. Говорят мудрые люди: «Если не думаешь о завтрашнем дне, ты себя исчерпал». Нет, мысль на будущее всегда должна быть, но не нужно считать это уже осуществленным, а просто идти к задуманному настойчиво, честно и постоянно работать.
Андрей Чебыкин — известный художник-график, с 1989 г. — ректор Киевского государственного художественного института (с 12.1992 — Украинская академия искусств, с 03.1998 — Академия изобразительного искусства и архитектуры, с 09.2000 — Национальная академия изобразительного искусства и архитектуры), с 1996 г. — президент-организатор Академии искусств Украины (с 1997 г. — в настоящее время президент Национальной академии искусств Украины).
Народный художник Украины (1992), лауреат Национальной премии Украины им. Тараса Шевченко (2007), лауреат премии им. И. Огиенко (1995). Награжден Золотой медалью Грекова (1990), орденом «За заслуги» І (2007), ІІ (2003) и III (1997) степеней. Соавтор учебника «Техника офорта» (1978). С 1967 г. создал иллюстрации к произведениям И. Франко, О. Гончара, Б. Олийныка, Л. Вышеславского, В. Грабовского, Г. Чубач, И. Гнатюка. Принимал участие в многочисленных государственных и международных художественных выставках. Персональные выставки — Днепропетровск, 1984; Николаев, 1987; Винница, 1988, 1995; Киев, 1990, 1993, 1996, 1999; Полтава, 1993; Каменец-Подольский, 1994; Львов, 1995 и др. Произведения хранятся в Национальном художественном музее, Харьковском художественном музее, Третьяковской галерее и других музеях, в частных коллекциях Украины, России, Чехии, Словакии, Германии, Польши, США, Бельгии, Дании, Греции, Израиля, Японии, Англии, Иордании, Голландии. Имеет дипломы многочисленных выставок.
Среди работ — графические серии «Село обрядовое» (1970), «Солдатские будни» (1974), «Космические офорты» (1976), «Вселенная» (1979), «Космос-Земля» (1979); серия гобеленов для интерьеров Донецкого театра оперы и балета им. А. Соловьяненко (1995); циклы станковых рисунков и акварелей.