Некод, всем известно, что вы не только художник, но также писатель, переводчик и литературный критик. Хотелось бы спросить, как у вас происходит распределение творческого потенциала между литературой и визуальным искусством? Когда вам хочется рисовать, а когда писать? Есть ли какая-то зависимость между творческим порывом и выбором медии?
Некод, я как раз собирался спросить: вы учились на театроведческом факультете Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии. Почему вы покинули эту область? Находите ли вы ей какое-то применение теперь?
Ну, делать театроведение специальностью я никогда не собирался, просто забрел в этот институт, а там оказалась Гали-Дана , тоже совсем не театровед. Вот мы вместе оттуда и сбежали. Что касается театра как такового, то дело в том, что я крайний индивидуалист, а театр и кино – коллективные искусства. Но, конечно, эти ящички, сделанные на заре неоэклектики и снова выставленные сейчас в галерее «Кайма», имеют много общего со сценическими видениями, заключенными в театральную «коробку». А прозу свою я всегда разыгрываю (в идеале, она должна звучать). И очень люблю наряжаться и менять маски, как в искусстве, так и в литературе.
Ваша выставка называется «Свалка мифов». Но в то же время набор работ выражает далеко не случайность их совместного нахождения, не свалку, а связующий элемент, общую тему – стык двух культур. Является ли для вас сам процесс творчества «свалкой» идей, воспоминаний, ассоциаций, или же все-таки творчество — это постоянное копание в свалке?
Почему «двух культур»? Культура, по-моему , всегда – вторая. Всё прочее – тупой мэйнстрим и официоз. А если вы о русской и еврейской культурах, то я, опять-таки , не согласен, потому что вряд ли смогу отделить их, в себе, по крайней мере, от французской, английской или китайской. Да, творчество это постоянное копание в свалке и попытка ее (ре)организации. Мне, конечно, совершенно не достаточно просто вывесить выуженное из потока жизни или подцепленное на свалке. Такого рода произведений я вижу кругом немало, но они кажутся мне результатами неправильного прочтения благих постмодернистских интенций, отрыжкой того, что было заложено в постмодернизме, но так и не нашло своего воплощения. Впрочем, на серьезный разговор об этом у нас тут нет ни пространства, ни времени.
Выступая на выставке, я говорил о том, что мифы умирают быстро, но никогда не растворяются окончательно – они ходят этакими зомби по европам и америкам и грозят отравить окружающую среду своим бесконечным разложением, если не вернуть их к новой жизни, не дать им новые роли. Вот эту-то экологическую деятельность я и имел в виду, работая над ящичками, а в значительной степени, и в разных других своих проектах.
Некод, вы вместе с Гали-Даной издаете журнал «Двоеточие» . Гали-Дана один из самых заметных современных поэтов. Не является ли ее имя некой преградой для вашего независимого творческого пути, не чувствуете ли вы ее влияния или тени на себе? Как вам кажется, не будь Гали-Дана поэтом, выглядело бы ваше творчество по-другому ?
Ее имя? Да что вы, ведь Зингер – это вообще моя фамилия. Вроде бы, она ей не мешает… А если совсем серьезно, то не будь Гали-Дана Гали-Даной , боюсь, не было бы никакого моего независимого творческого пути. Дело тут, конечно, не в имени, а в человеке. Единственное, о чем я иногда жалею, это то, что мы встретились так поздно – ей было уже 17 лет, а мне и вовсе 19!
Как известно, недавно вы окончили роман на иврите. Написание романа отнимает много времени и сил. Занимались ли вы в это время живописью? Можно ли параллельно заниматься интенсивной литературной и художественной деятельностью? Или этим занимаются по отдельности?
Мы, собственно, возвращаемся к самому началу нашего разговора… Я думаю, что в подобных вещах у каждого свои пути и свои заморочки. Я, например, ничего не могу делать подряд, без постоянных перерывов, без всяческих помех, перебоев, даже не творческого, а бытового плана. Жизнь вообще отвлекает от решения насущных задач. Это и досадно, и прекрасно одновременно. Я думаю что, если бы мне какая-нибудь партия или какое-нибудь правительство создали все условия для творчества, чтобы не нужно было зарабатывать деньги, откачивать воду из протекающей квартиры и ходить на рынок за картошкой и мандаринами, я бы вообще никогда ничего не написал бы и не нарисовал. Что же касается творческих импульсов, то они у меня чередуются, хоть и неравномерно. Романы (сейчас пишу третий, вернее, второй с половиной, потому что роман на иврите во многом пересекается с русскими «Билетами в кассе») у меня завершаются не чаще, чем за пять лет. Естественно, что б?льшую часть этого времени я не пишу, но слова всё время крутятся в голове. Живопись и всё прочее, что делается руками в материале, занимает гораздо больше физического времени, и тут, когда наступает перерыв, то снова войти в процесс куда труднее, чем в словесные занятия, то, что картинки тоже постоянно вертятся перед глазами, еще ничего не гарантирует. А писать и рисовать в один и тот же день я еще, пожалуй, не пробовал, если, конечно, не считать тексты в моих картинах и ящичках, или то рисование, которое происходило на полях рукописи, когда еще писал карандашом на бумаге.
Ваши работы содержат большое количество надписей на иврите и на русском. Каждая из них состоит из большого количества предметов, которые как бы подтверждают случайность их совместного нахождения. Но при вглядывании и вчитывании в каждую работу, при сопоставлении их, пестрое лицо свалки обретает знакомые черты. В связи с этим, Некод, хотелось бы вам, чтобы посетители обратили внимание на какие-то особенности, поняли заложенные идеи, или вы предоставляете им полную свободу выбора Другими словами, как бы вы представили свою выставку потенциальным посетителям, на что следовало бы обратить внимание?