ГалеристМарат Гельманзаявил, что если 12 июля суд вынесет обвинительный вердикт, то 19 июля он откроет выставку сам.
В статье «Радио Свободы» после этого небольшого введения приводится два интервью – дьякона Андрея Кураева и верующего исскуствоведа Левона Нерсесяна. Дьякон Кураев, как обычно, занял некую среднюю позицию: с одной стороны, уголовное осуждение, которое грозит устроителям выставки, назвал слишком суровым и негуманным, с другой стороны, как идеолог от РПЦ, предложил запретить устроителям в дальнейшем устраивать выставки. Кому это интересно, в конце постинга перейдите на публикацию статьи и прочитайте интервью дьякона. Я же предлагаю вашему вниманию вторую часть публикации – интервью Левона Нерсесяна, которое представляет наиболее последовательный и адекватный с моральной и правовой точки зрения взгляд.
– Общество должно научиться реагировать адекватно на подобные демонстрации и к ним привыкнуть. Всякий неосвоенный урок надо повторять. А уроков на выставке «Запретное искусство–2006? довольно много. Жаль, что они практически остались без внимания.
– Те произведения на выставке, которые как-то касаются религиозных тем, можно разделить на две смежные группы. Большая часть из них саму церковь вообще не затрагивает – в них присутствует критика современного общества, которое утрачивает правильные духовные ориентиры и заменяет их теми, что предлагает массовая культура или идеология.Микки МаусилиЛенин вместо Христа, коммунистический лозунг на раскрытом Евангелии. Обществу предъявляют жесткое обвинение в том, что оно путает благую весть из Нового завета и других библейских книг с современными лозунгами, которые диктует массовая культура или идеологизированное государство. На это не церковь должна реагировать, а мы с вами как представители общества. Это обвинение предъявлено нам.
С другой стороны, на выставке есть и критика церкви, но в меньшей степени и по существу. Никакого призыва к разжиганию религиозной розни там нет – если уж искать её, то скорее в высказываниях некоторых наших священников и иерархов о католической церкви, о протестантах и других христианских деноминациях. Но разве церковь не подаёт поводов к подобной критике? Без греха у нас один господь, как известно.Черная икра, которая заполняет свободное от оклада пространство на иконе Богоматери– символ того, что духовные ценности вытесняются материальными. Подмена идеалов не в последнюю очередь провоцируется самой церковью. Пускай каждый честно сам вспомнит, сколько он знает примеров того, как представители РПЦ ставят во главу угла не духовные, а материальные ценности.
Зачем устраивается любая провокация? Зачем ребенок начинает ломать игрушки? Чтобы до мамы что-то донести. Глупая мама ставит ребенка в угол. Умная мама пытается разобраться, не сама ли она спровоцировала ситуацию. Церковь, которая претендует на роль духовного лидера, в ответ на провокационную выставку должна вести себя, как умная мама. Не требовать, чтобы государство в лице некоего дяди кого-то поставило в угол, а попытаться понять, не нужно ли объясниться, вступить в диалог. Вопль «кощунство», ничем не подкрепленный, это не ответ. Духовный авторитет можно утверждать своими собственными словами и поступками, тогда у художника, возможно, и не возникнет мысли критиковать церковь в своем произведении. Если же она возникнет, общество, может быть, воспримет это произведение как индивидуальное болезненное извращение художника. Но образы на выставке «Запретное искусство» не фантазия одного человека, а повторяющаяся тема – за ними стоит вполне конкретная общественная реальность. Запретить ее невозможно. И пусть выставка повторяется снова и снова, пока все эти, на самом деле вполне простые, мысли не дойдут до тех, кому они адресованы.
– По вашим наблюдениям, религиозные символы в современном искусстве используются чаще как хулиганство или несут в себе смысл?
– Чаще всего я воспринимаю это как отсутствие хорошего вкуса (в том числе и в современных произведениях, которые церковь восхваляют), и это, к сожалению, – одна из болезней современной культуры. Видимо, у художника есть ощущение, что если он введет в контекст своего произведения некий религиозный символ, он как бы контрабандным способом получит для него экстраординарную значимость. То, что не значило вообще ничего, вдруг приобретет таинственное значение.
Все это не относится к выставке «Запретное искусство». Там не было никакого таинственного тумана, все образы и символы использовались прямолинейно, содержание не усложнялось. Было столкновение совершенно разных по своей природе образов, которое естественно должно было рождать у зрителя шок. Но разве картины создаются только для того, чтобы вызывать у зрителя удовольствие? Я бы не стал отвечать на этот вопрос однозначно утвердительно, иначе придется выкинуть довольно много из мировой художественной практики – Босха и Брейгеля, например, или Гойю. А оставить одно только французское рококо – очень приятное, все розовое и голубое, с барышнями, качающимися на качелях. Даже русские передвижники – классика русского искусства – далеко не всегда приятны для зрителя. При виде картины«Тройка» Перовавы испытываете приятные эмоции? Надо судить за это?
– Это не художник впряг детей в бочку. И не он придумал жирного попа, который отворачивается от нищих на картине«Чаепитие в Мытищах»– он его видел и запечатлел. По сути, между «иконой» с «Запретного искусства», у которой лик исполнен черной икрой, и «Чаепитием в Мытищах» вообще никакой концептуальной разницы нет, идея одна и та же: не зажирайтесь, потому что Господь заповедовал вам духовную пищу, и не забывайте о своих ближних, потому что Господь заповедовал души свои положить за други своя. Просто на «Запретном искусстве» это было сказано более современными, лаконичными, наглядными средствами. Со времен Перова изменился только язык.
– У вас есть опыт диалога с представителями Церкви. Как возможно начать диалог сейчас, когда организатор и куратор выставки могут быть приговорены к реальным срокам заключения?
– Речь идет уже не о диалоге: здесь появилась третья сила – государство, вооруженное уголовным кодексом. Государство, если у него есть возможность кого-то наказать, очень редко от этой возможности отказывается. Если бы РПЦ осудила привлечение Ерофеева и Самодурова к ответственности, она бы, безусловно, подняла свой авторитет. В ответ на такой поступок – адекватный – возможен бы был диалог.
– К сожалению, нет. У нас было заседание в Общественной палате, на котором Всеволод Чаплин произнес речь о том, что Общественная палата якобы специально подбирала людей, настроенных против церкви, и ушел, хлопнув дверью. Вот пример диалога. Он не получился. РПЦ как будто усвоила худшие из современных политтехнологий: заявить свою позицию и одержать победу в медиапространстве. Но церковь не в медиапространстве должна одерживать победу, а в Армагеддоне. Неумение признавать ошибки – худшая особенность наших чиновников – также в чистом виде перешло чиновникам от церкви. Причем государственные чиновники иногда каются и признаются, что «где-то недоработали и не учли». Из уст церковного человека мы этого не услышим никогда: он всегда прав, а другие всегда виноваты.
Пример из моей практики: Росохранкультура налагает на храм штрафные санкции за «искажение облика памятника культуры», а настоятель храма жалуется областной администрации на то, что «начались гонения на церковь». Этот лозунг звучит почти всякий раз, когда церковь критикуют. И в таком контексте он просто оскорбителен по отношению, например, к новомученикам, которые пережили подлинные гонения.
Самое печальное – для меня, по крайней мере – состоит в том, что из-за жесткости всех этих социальных противопоставлений на практике мы получаем очень плохое искусство – безвкусное и интересное лишь благодаря истерическому контексту. Художникам, которые участвовали в «Запретном искусстве», можно предъявить много претензий как художникам. Но вопрос художественного качества и художественного вкуса никоим образом не является предметом уголовного права. А привлечение организаторов выставки к суду имеет мало отношения к христианству, – сказал Левон Нерсесян.
«государство в лице прокуратуры, во всеуслышание заявило, что оно по-прежнему на стороне стремления религиозных радикалов ввести в нашей стране абсолютно антиконституционную духовную цензуру. Использование художниками библейских образов, в том числе для социальной критики насчитывает много веков, и преследование за это всегда связывали с наиболее мрачными периодами реакции. Данный процесс – это суд над направлением современного искусства. Обвинение основывалось на показаниях около 200 отмобилизованных активистов, подавляющее большинство которых выставку не видели, но, тем не менее, были признаны судом свидетелями, и на экспертизах принципиальных противников современного искусства. Уже из этого следует предвзятый подход со стороны обвинения.