Начну с того, что о перспективах и планах его работы я практически ничего не знаю. Всю жизнь я далёк от знакомств в каких-либо властных структурах. Сотрудники президента, его организовавшие, со мной не совещались. Однажды мне позвонил некто, представившийся по фамилии (сразу же мною забытой), судя по всему, чиновник не очень высокого ранга, и спросил о моём согласии.
Возможно, имеет смысл объяснить мои мотивы. По послевыборным выступлениям новых лидеров у меня создалось впечатление, что от них можно ожидать положительных шагов по исправлению ситуации, сложившейся в гуманитарной области, в частности, по налаживанию нормальных отношений и взаимоуважения между языково, идеологически, ментально противоположными частями Украины. Отношений, достаточно испорченных предыдущей властью. Во всяком случае, заявления в упомянутых выступлениях звучали достаточно цивилизованно. Хорошее впечатление произвело на меня и «Положение об Общественном гуманитарном совете» (кстати, прочитанное мной очень задним числом) – прежде всего магическими словами «права человека», повторяемыми в каждом абзаце.
Правда, некоторые из первых шагов и назначений новой власти, мягко говоря, не вполне соответствовали моим надеждам.
Никаких дополнительных контактов на эту тему у меня позже не было. Так что о работе, предстоящей в ОГС, я знаю ровно столько, столько любой желающий может вычитать в упомянутом «Положении», приложенном к соответствующему указу президента.
Начну с назначения двух лиц – Табачника и Могилёва. Для власти, провозгласивших своей целью поиск взаимопонимания между двумя частями разделённой Украины, назначение на весьма ответственные посты лиц, воспринимающихся одной её частью как одиозные, причём с достаточными основаниями, – было неверным шагом. Оговорюсь, что сейчас менять это решение уже поздно, но тон был задан неверный.
Менее заметными, но не менее значимыми были два шага двух вновь назначенных руководителей. Глава СБУ Валерий Хорошковский сделал заявление, смысл которого в том, что СБУ раскрыла слишком много секретов бывшего КГБ, и эту деятельность пора свернуть. В наших условиях это понимается как аналог официальной политики современной российской власти, сводящей к минимуму раскрытие и осуждение преступлений тоталитарного режима. И, наконец, слухи о готовящейся министром внутренних дел Могилёвым ликвидации в МВД управления мониторинга прав человека. В условиях, когда Украина занимает одно из первых мест в Европе по применению правоохранительными органами пыток, это решение нельзя расценить иначе как карт-бланш на продолжение подобной деятельности.
Впрочем, возможно, лица, принимающие решения, приняли во внимание и мои интересы в других областях (этнические, языковые проблемы, права человека, историческая память и т. п.).
По роду своей деятельности знаком с тремя: Толстовым, Шульгой и Щербак. Ещё с двумя его членами доводилось встречаться и перебрасываться парой слов. С наиболее известными лицами в нем я не знаком.
По логике вещей, не думаю, чтобы возник вопрос об оплате. По крайней мере, ничего об этом не слышал. Совет-то общественный, значит, на общественных началах.
Напомню, что речь идёт о попытке сорвать фотовыставку «Волынская резня», подготовленную в Польше. Этот эпизод может служить иллюстрацией характерной особенности националистической психологии – нежелания видеть преступления, совершаемые от имени своей нации. Думаю, что реакция на проведение названной Вами выставки в Варшаве была бы примерно такой же.
Вместе с тем, подобные публичные мероприятия были бы более продуктивны, если бы они были менее односторонни – показывали и преступления, и жертвы с обеих сторон. Таким, например, был украинский документальный фильм 2003-го года «Волынь. Знак беды», объективно оценивающий степень вины обеих сторон. Фильм был высоко оценен в Польше с признательностью к украинскому обществу, способному подняться до этих оценок. Отрадно отметить, что в своё время подобный подход проявили и официальные представители Украины и Польши, включая президентов.
Не очень регулярно – не чаще раза в месяц. Храм Рождества Богородицы на озере Тельбин Украинской Православной Церкви.
Собственно термином являются «украинорусы» (едва ли не я его ввёл в обиход). Так я называю людей двойной идентичности: тех, кто считают себя одновременно украинцами и русскими (то ли в равной степени, то ли с уклоном в пользу одной из национальностей). Это слово я ввёл как рабочий термин при описании результатов социологических исследований, проводившихся Киевским международным институтом социологии, – они ставили об этом специальный вопрос. Интересно, что по этим опросам украинорусами оказалось около четверти населения Украины!
В отличие от этого, оборот «зоологические националисты», как видно по самому звучанию, – не термин, а несколько (возможно, излишне) эмоциональная характеристика, которой я реагирую на особо одиозные выступления национал-радикалов. Не помню, кого мне случалось им характеризовать, но, во всяком случае, я и сейчас применил бы его к нашумевшим высказываниям таких деятелей, как Тягнибок или Ирина Фарион. Но бывали случаи и покруче, например, в ныне забытой «Державній самостійності України».
В середине 1990-х была такая маргинальная организация, выпускавшая газетку в сотни экземпляров. Внимание экспертов по экстремизму привлекла, например, статья некоего Анатолия Щербатюка, рекомендовавшего создание специальных «отрядов санации» для тотального террора против «врагов нации», прежде всего русских и евреев. Мне запомнился круглый стол, где один из представителей этой организации заявил, что не может вести диалог с таким экстремистом, как я.
Ни в коем случае! И с теми, кто так считает, мне было бы трудно найти общий язык. Термин «тоталитарная секта» я бы вообще не употреблял, но уж если употреблять, то по отношению к чему-нибудь вроде «Белого братства».
Да там и сейчас есть представители этой идеологии. Но выходить из Совета по этой причине я не собираюсь. Другая идеологическая ориентация человека не исключает попыток поиска взаимопонимания. Именно такого взаимопонимания и взаимоуважения и не хватает нашему обществу.
А выйти из ОГС я могу в двух случаях: если в этом органе возобладают силы, проводящие неприемлемую для меня линию; или если она окажется практически недейственной, очередной бюрократической имитацией (последнее легко представить).
Не могу ответить, потому что довольно мало знаком с современной украинской литературой (впрочем, как и вообще с современной литературой – предпочитаю произведения, написанные не позже 1980-х годов).
Знаю, что вокруг этой книги происходит скандал идеологического характера. На мой взгляд, это не должно иметь отношения к присуждению премии. Литературная премия должна присуждаться не за «правильную идеологию», а за художественные достоинства.
Я больше отслеживаю деятельность Церквей, а не Госкомитета. Претензий к последнему и его главе у меня нет. Хотя бы потому, что политика государства в конфессиональных и национальных вопросах определялась отнюдь не комитетом – это была полная парафия президента.
Думаю, что в наших условиях нужен. Украина – это многокофессиональная страна, со сложными отношениями между конфессиями. Государство может сыграть заметную роль в установлении взаимопонимания между ними, в регулировании отношений между Церквами и местной властью, выступать в качестве партнёра в социальных инициативах. Важно, чтобы это делалось с равным уважением ко всем Церквам, без попыток диктата по отношению к ним. В некоторые периоды Госкомитет неплохо справлялся с этой функцией.
По профильному образованию я математик, специалист по математической логике. Чем и занимался до 1973 года, когда меня уволили из Киевского университета за знакомство с диссидентами, подписание писем протеста и другие подобные прегрешения. Потом занимался разными прикладными вещами типа АСУ. А в независимой Украине перешёл на хлеба политолога и журналиста.
К роли эксперта по религиям я пришёл в 1992 году после грубого вмешательства президента Кравчука и политиков националистической ориентации в дела Церкви, попыток превратить её в государственную и «патриотическую». На мой взгляд, эти действия были аналогичны действиям Сталина по ликвидации Греко-католической Церкви в 1946 году и представляли грубое нарушение прав верующих, которые я рассматриваю как составляющую прав человека. С тех пор я постоянно следил за этим процессом, выступал в печати в защиту Церкви и верующих.
Кстати, при этом я поддерживал не только свою Украинскую Православную Церковь, но и Украинскую Автокефальную Православную Церковь, права которой тоже нарушались. Вспоминается участие в пикетах этой Церкви, проводившихся священником Юрием Бойко. К счастью, на сегодня межконфессиональная ситуация в нашей стране существенно улучшилась. В этом заслуга самих Церквей и, прежде всего, Украинской Православной Церкви.