— Там есть живопись 1930-50-х, скульптура 1950-70-х, довольно интересная коллекция ДПИ и неплохое собрание графики 1970-80-х, включая работы эмигрировавшего Бориса Заборова и раннего Игоря Макаревича. Кроме того, есть хорошие реставрационные мастерские. Одну из них возглавляет Наталья Синицына, реставратор по тканям, которая разработала уникальные технологии. Я знаю, что когда она стажировалась в Музее Метрополитен, нью-йоркским коллегам было чему у нее поучиться. По сути, есть депозитарно-реставрационный комплекс, разбросанный по зданиям на Профсоюзной и в Люблино, где скоро откроются новые помещения для хранения.Мы надеемся, что там можно будет устроить запасники и не самых оснащенных московских, и региональных музеев.
Неэкспонировавшихся вещей, думаю, много. Например, я с удивлением обнаружила гипсовые модели Сарры Лебедевой, одного из самых ярких скульпторов XX века, наряду с Верой Мухиной. Оказалось, все наследие Сарры Лебедевой после ее смерти поступило из мастерской туда. И я уверена, что нас ждут еще открытия. Что касается живописи, активно показывались около 100 работ — преимущественно на зарубежных выставках советского искусства тоталитарной эпохи, проходивших в нулевых годах. Например, на выставке «Коммунизм. Фабрика мечты» 2003 года во Франкфурте.
— Да. Она показывала, как функционировала машина по обработке сознания. Причем там были лучшие — без кавычек — работы того времени, в простенках между которыми показывали советские фильмы. И плюс к тому был комментарий Комара и Меламида, Булатова, Кабакова, использовавших стилистику того времени, но вскрывавших совсем иную проблему, анализу которой был посвящен проект. Тогда мы с Борисом впервые раскатали некоторые работы, хранившиеся прежде свернутыми на валах в РОСИЗО. Причем иногда, например, рядом с картиной Герасимова «Сталин перед гробом Жданова», не оставляла мысль, что к концу 1940-х художник не мог это писать без иронии, пусть даже неосознанной. Порой это довольно близко смыкалось с тем, что позже было в соц-арте.
Потом живопись из РОСИЗО была задействована в выставке соцреализма в Риме. И на двух выставках Екатерины Деготь — в рамках Европалии в Льеже и на «Борьбе за знамя» в Новом Манеже. А четыре года назад я делала в ММОМА на Гоголевском выставку к 50-летию РОСИЗО. Это интересный фонд, особенно когда его объединяют с вещами из других музеев. Я пока провела в запасниках всего полдня, но хочу посмотреть внимательнее, там хороший материал для выставок и зарубежных, и региональных — а это одна из главных поставленных перед нами задач.
— Вы делали проекты о разных географиях и эпохах, а сами какой период предпочитаете?
— В МГУ я писала диплом по русскому искусству рубежа XIX-XX веков у моего любимого преподавателя Михаила Михайловича Алленова, который не просто рассказывал историю искусства, а учил думать, понимать и расшифровывать его. А сейчас мне импонирует русский авангард. Причем им я начала заниматься в ВПХО им. Вучетича — как раз на Профсоюзной, 76, куда теперь снова вернулась в новом качестве. Но тогда я фактически начала изучать этот период заново. Я закончила аспирантуру в 1981-м, и в университете на европейский XX век у нас уходило два академических часа, а «Черный квадрат» тот же Михаил Михайлович показывал буквально из-под полы на верхнем ярусе настилов церкви Третьяковской галереи, где тогда все это хранилось. И Костаки еще не передал коллекцию в ГТГ. Но реальное открытие произошло в конце 1980-х при подготовке выставки «Великая утопия. Русский авангард» в Нью-Йорке, где мне посчастливилось работать с лучшими мировыми кураторами и с великой Захой Хадид, которая была дизайнером.
— Владимир Мединский заявил, что «народ хочет интерактива». Привлечение публики в музеи, если отвлечься от выставок-хитов с громкими именами — проблема давняя. Может, что-то не то с принципами экспонирования?
— Этот вопрос меня очень волнует. На самом деле, желание сделать что-то в этом направлении было главным, когда я согласилась возглавить РОСИЗО. Но мне кажется, точка зрения, что народ ходит на определенные имена, не совсем верна. Все зависит от того, что и как показать. Если зритель почувствует message, послание, будет эмоциональный отклик. Казалось бы, выставки иконописи сегодня непопулярны. Но на показе иконостаса Кирилло-Белозерского монастыря в Музеях Кремля, хотя он был сделан просто, побывало 92 тыс. человек. Выставка попала на второе место в мировом рейтинге экспозиций средневекового искусства The Art Newspaper.Есть другие ситуации, когда, например, в регионах нельзя показать хрупкие вещи. Тогда можно устраивать виртуальные экспозиции, используя цифровую съемку, позволяющую достигнуть невероятной степени разрешения. Мультимедиа — мощный ресурс, и мы будем с ним работать.
Еще бытует мнение, что современному зрителю не очень интересен авангард. Но вопрос опять-таки в том, как сделать и что показывать. Скоро в амстердамском Стеделийк-музее откроется выставка Малевича и художников его круга. Туда привезут вещисо всего мира, а РОСИЗО соберет и доставит российскую часть. Эта выставка, я уверена, будет пользоваться колоссальным успехом.
— У Стеделийка и в постоянной экспозиции замечательная коллекция Малевича.
— У них лучшая за пределами России коллекция его живописи — то, что он оставил в 1927 году в Европе архитектору Гуго Херингу после выставок в Берлине и в Варшаве и что в 1950-х оказалось в Стеделийке. Кроме того, покажут архив Харджиева, который не совсем законными путями, но попал в Амстердам. Думаю, выставка станет сенсационной, потом она поедет в Бонн и в Галерею Тейт.
— Как там гоголевские мужики смотрели на колесо? До России проект не доедет?
— Это было бы прекрасно, но выставка и так будет долго путешествовать.
— То есть просто ретроспективу делать не стали, потому что они сегодня уже скучны?
— Просто выбросить все на стены — да. Зацепки есть в любом материале. А для истории XX века можно задействовать еще и мультимедийные истории, примером чему была выставка, посвященная расстрелу императорской семьи, которую полтора года назад сделали в зале федеральных архивов. Ты мог надеть наушники и услышать рассказ двух людей, расстреливавших царскую семью, записанный следователями МВД в 1960-е годы. Невероятные детали и подробности…
— Абсолютно, это ведь историко-документальный проект. А завершала всё просто съемка эпизодов жизни царской семьи. Никакого нагнетания, самое страшное задано в наушники,которые можно слушать, а можно не слушать. Я послушала дважды. Это заставляло задуматься, что же произошло с человеком за время революции, чтобы он превратился в то, во что превратился… Кстати, по выставке понятно, что Ленин приказа расстрелять не давал, скорее всего это было самовластие на местах и желание выслужиться. Это одна из лучших выставок последних лет, хотя на нее пришло не так уж много народу.
— Еще министр культуры говорил о РОСИЗО как музейной закупочной комиссии, и как я поняла, вы хотите поставить акцент насовременном искусстве, что в сегодняшних реалиях звучит неожиданно…
— Такая функция планируется.Павел Третьяков, Щукин с Морозовым покупали ведь современное искусство. Нужно это возродить, чтобы новое российское искусство было представлено в музеях, особенно в региональных. И это дешевле, чем классическое русское искусство, рынок которого перегрет настолько, что, например, ваза Императорского фарфорового завода стоит 2 млн. евро.
— Основа собрания РОСИЗО — советские произведения, в том числе соцреализм. Возможно вообще показать это не как диковинку, отягощенную грузом идеологии?
— Вы уверены, что его именно так воспринимают? Я сталкивалась с противоположным. Если этот феномен глубоко и по-современному анализировать, показать многогранно, как сильное художественное явление, это не воспринимается как политический курьез. Кроме того, оно интересно еще и в русле мирового интереса к фигуративному искусству. Неслучайно огромный отклик вызвали лондонские выставки Люсьена Фрейда и Дэвида Хокни.
— Безусловно, но есть интерес к фигуративу вообще. Нужно попробовать разобраться с соцреализмом, который часто бывал и провокативным. Одна из лучших работ Гелия Коржева с одноглазым солдатом из серии «Опаленные огнем войны» сделана до Чака Клоуза, и это тоже реализм, но совершенно другая художественная история, в чем-то близкая мировым процессам. Пришло время посмотреть на то искусство отстраненно, как на важный феномен, в том числе и художественный. Готова поспорить, что это интересно современному глазу.
Источник: