Сквоты — это некое жилое или полупромышленное пространство, которое не используется по назначению, полузаброшенный дом, и его занимают люди, которые не являются арендаторами или хозяевами этого дома; как правило, это соратники идеологические, либо соратники художественные. Говорится о сквотах, которые занимают некие политические организации, в частности, известно о сквоте НБП или сквотах анархистов. Но сегодня мы будем говорить о сквотах художественных. За нашим столом художники Александр Сигутин и Дмитрий Топольский, которые имеют отношение к мастерским на Бауманской, Дмитрий работал в мастерских и галерее на Трехпрудном. В начале 90-х годов в Москве было несколько таких известных мест, это и Петровский бульвар, которым руководил, если можно так сказать, художник Александр Петлюра, место очень привлекательное и энергичное, это и Бауманская, и Трехпрудный, и Фурманная, и знаменитая Пушкинская, 10 в Питере. Андрей Дей, автор программы «Индекс Мод» радио журфака МГУ. Молодые люди, поэты и художники, организаторы культурного пространства «Сквот»: Егор Попов, Константин Власов и Никита Войткевич, критик.
Для начала послушаем трех художников, которые в начале 90-х годов были активными участниками художественного сквотерского движения. В Ростове был знаменитый сквот под названием «Дом актера», Александр Сигутин имеет отношение к этой группе. Валерий Кошляков, который сейчас живет в Париже и готовит выставку для Лувра, начинал как художник-сквотер в этом «Доме актера», потом в мастерских на Трехпрудном в Москве.
Это, собственно, не мы же придумали. Это традиция. Раньше сообщества художников назывались коммуны, в эпоху Возрождения в Италии. А в советское время был Союз художников, когда, собственно, проблемы художников решало государство. Но это уникальная ситуация в истории человечества. А потом, когда все рухнуло, мы пришли к традиционному способу выживания, особенно в эпоху перестройки, когда можно было за тридцать рублей существовать. Можно не арендовать ничего, самозахватом занять что-то, тогда это было стечение разных обстоятельств и фортуны: пока бандиты заняты были собой, делили, что-то еще делали, не до нас было дело. А потом, когда они взяли всю власть в свои руки, воздуха не стало. Сейчас сквот невозможен, хотя очень важен и нужен, как, собственно, оздоровительная система, звено для рождения искусства любого, обязательно нужно. Но сейчас невозможно.
А если говорить про Трехпрудный, прекрасное время, да, самозахватом заняли одну комнату, вторую, третью, четвертую, потом устроили галереи. Потом Бауманская была – то же самое. Таких макетов было в Москве много. Но это возможность была судьбы, времени, чего сейчас невозможно, потому что полностью обуржуазилась страна. Мало того, что обуржуазилась, так самая плохая форма третьих, отсталых стран, где богатые живут за высоким забором с пулеметами, а вокруг нищета. Поэтому, какие тут сквоты могут быть сейчас?
Елена Фанайлова: Вы сказали, что скоты – это необходимая часть художественного процесса, это часть процесса воспитания художника. Почему вы так считаете? Художник обязательно должен жить в коммуне?
Нет, я так не считаю. Но обстоятельства в определенный период созревают, тем более, когда разные люди в молодости собираются в какие-то группы, они и сейчас собираются (понятно, что группы собираются по разным интересам, по взглядам), но именно тогда уникальная ситуация была, впервые у нас в стране было то, что невозможно было в советское время. А почему собирались? Понятно, почему. Был официально Союз художников, а других организаций вообще не было. Не было в стране ни галерей, никаких институций вообще не было. Государство не занималось тогда нами. Культурные структуры, допустим, музеи, еще что-то было, они занимались по привычке своим делом. А молодые не попадали ни в одну категорию, тем более новое искусство, совершенно новое, можно сказать, прозападное.
Если говорить о самом искусстве, то это, конечно, необходимость вместе расти. Во-первых, это дрожжи самообразования через опыт выставок, через обсуждения постоянные. Безусловно, это биологический определенный процесс, определенный возрастной период, когда человек свободен, нет семьи, молод. Сегодняшняя молодежь, в общем-то, принадлежит самим себе, а искусство новое самому очень сложно понять, пройти за пять лет то, что здесь, на Западе, органически существовало всегда. Безусловно, основная проблема – это сегодняшний день, то, что буржуазная система в России не дает вообще никаких ростков, что люди молодые принадлежат самим себе, они как котята в океане. Естественно, все ориентированы на галереи, которые трижды коммерческие, которые еле-еле выживают, они ориентируют молодежь на коммерческое искусство.
А задание у нас было совершенно иное. Представляете, когда нет рынка, нет галерей и нет вообще никакой конъюнктуры, мы росли в идеальной ситуации в искусстве. Мы оказались в очень узкое время, в этой идеальной ситуации, когда есть искусство, вообще уникальное время.
Теперь из Праги Авдей Тер-Оганьян, который широкой публике известен своим скандальным перформансом с порубкой копий икон. Копий, предупреждаю слушателей, которых это может как-то огорчить. Авдей был одним из главных энтузиастов сквота в Ростове, этого самого «Дома актера», потом мастерских на Трехпрудном. Он начинает свой рассказ с ростовской части своей биографии.
В Ростове был такой дом, который назывался «Дом актера», это бывшее актерское общежитие конца 20-х, там было довольно много народу, потому что это гигантский дом. Там было заселено около 30, наверное, комнат или даже больше. Это были художники, поэты, хиппи ростовские. Там была часть комнат занята библиотекой Маркса, там было хранилище с какими-то очень странными фрагментами, там были книги по Северному Кавказу начала ХХ века. В принципе, это было такое молодежное тусовочное место с пьянками, что объединяло людей. Там, собственно, не было какой-то коммунальности серьезной, то, что произошло у нас потом в Москве на Трехпрудном. Это было немножко другое. На Трехпрудном это были мастерские, мы за них платили.
Трехпрудный мы тоже сначала сквотировали. Квартиру эту нашел такой человек, Женя Череп, это был продюсер «Гражданской обороны». И Валера Кошляков через общих друзей туда вписался, и потом постепенно стали вселяться люди. Там были исключительно художники одного круга, там у нас было общее дело. Мы там организовали мастерские и галерею. В этом смысле это была такая коллективная деятельность, мы вместе как-то регулировали жизнь, у нас было что-то вроде бы самоуправления, мы вместе решали, кому предоставить комнату.
Если говорить об опасностях, в то время, так сказать, опасностью было пьянство. Тогда я к этому относился очень легко, сейчас я понимаю, что это, конечно, вредно для здоровья, я пить бросил уже давно. Кроме этих опасностей, я, собственно, других и не видел и до сих пор не вижу.