Заслуженный учитель и художник Сергей Катков родился в первый день октября в 1911 году в селе Скрипицино Пензенской губернии.
С того дня прошло 100 лет. Многих, кто родился тогда, уже забыли. А вот Сергея Петровича помнят. Он был настоящим учителем с большой буквы. Оставил картины и учеников.
Геннадий Хацкевич, один из учеников Каткова, сказал, глядя мне в глаза, что Сергей Петрович не умер…
Эта метафора, очень ярко рисующая образ художника XX века, мне запомнилась, застряла в памяти. Я не знаю, мечтал ли Сергей Петрович побывать в Париже. Возможно, что да, и, может быть, обмолвился в каком–нибудь не очень обязательном разговоре с детьми, стоя на высоком берегу Березины, раскладывая этюдник, выдавливая на палитру краски, что хочет увидеть Париж… А по свинцовой Березине, вздувшейся после дождей, в это время маленький буксир тащил смолисто–черную баржу, полную ошкуренных желтых бревен. И четыре волны тянулись за ним, как нитки за иголкой…
Летом в село Андросовка Куйбышевской области, где в эвакуации находилась семья Каткова, пришло письмо. В конверте было и еще что–то, кроме вчетверо сложенной странички. Там была узкая фотография. На ней Сергей Катков в гимнастерке и с букетиком белых полевых цветов. Ромашки и пастушья сумка. На первый взгляд кажется, что фотография напрочь лишена военной суровости и мужественности. Молоденький солдат и цветы. Мне не доводилось видеть таких фотографий. Совсем мирный снимок. А дата и подпись страшные: «10 июля 1942 года. Действующая армия».
Кто–то может сказать, что это сентиментальное фото. Циник обзовет его пошлым. А я скажу, что фотография мужественная и суровая.
Было у Сергея Петровича удивительное качество. Заключалось оно в том, что Катков приходил в дом своих учеников и разговаривал с родителями о будущем их детей. По себе знаю, как это непросто. Время для такого серьезного разговора надо выкроить, да и немало. А результата может и не быть. Ведь родители всегда считают, что они лучше всех знают, какую профессию надо выбрать для ребенка, чтобы его жизнь была счастливой и безбедной. Но учитель рисования всегда находил время. И умел убеждать родителей, чтобы те не мешали ребенку идти в художественное училище, школу, институт.
Интересно, вспоминают ли сегодня именитые художники, как в их квартиру позвонил, а может, негромко постучал в дверь невысокий учитель рисования?
Однажды Катков объявил студийцам, что через неделю все желающие могут поехать на этюды в Полоцк. Дети в отличие от взрослых собираются быстро. А мальчишки — быстрее, чем девочки.
Автобус подъехал к Дворцу пионеров, и началась погрузка этюдников, планшетов, папок, картонок, сумок. Борьба и споры за лучшие места. Так всегда бывает — кто–то у окна хочет сидеть, а кто–то впереди. Кто–то с другом на заднем сиденье, а кто–то рядом с учителем… Разобрались, успокоились, и автобус покатил из Минска.
Я хорошо знаю дорогу на Полоцк. Она самая извилистая и самая красивая в Беларуси. Логойск, Плещеницы, Бегомль… Березину переехали, остановились, попили воды из родника. Побегали, покричали, водой холодной мальчишки девчонок облили, проверили, все ли пассажиры собрались, и опять поехали.
В Полоцке — Софийский собор над Двиной и Спасо–Евфросиниевский монастырь, купол которого тогда голубой краской был покрашен. Их дети и рисовали. И Сергей Петрович работал вместе со своими учениками. Несколько дней с утра до вечера по Полоцку ходили и рисовали минские дети со своим наставником. Карандашом и кисточкой пропорции соборов измеряли. Старались, чтобы похоже получилось.
После поездки, как и положено у настоящих художников, сделали отчетную выставку во Дворце пионеров. Радовались.
Вот после вернисажа все и началось. Пришли чиновники, глянули и за голову схватились. На детских картинах церкви, да еще с крестами. Выставку быстро сняли, на Каткова письма давай строчить. Обвинения в религиозной агитации посыпались…
Это теперь подобные сцены смешными кажутся. А тогда, в 1967 году от рождества Христова, пришлось коммунисту Каткову объяснительные в разные кабинеты носить, глупости выслушивать и доказывать. Терпел, а что сделаешь?
Детям, что в Полоцк ездили и церкви с крестами рисовали, Катков и слова не сказал. За выставку поощрил. Кому кисточку, кому альбом, а кому и коробку красок подарил.
Один художник, уже пожилой, зажав коленями ладони, рассказал такое. Говорил и смотрел в заляпанный краской пол своей мастерской. Говорил тихо, как себе. Хотя зачем человек станет рассказывать что–то себе самому, он и так это знает.
Так вот, художник рассказал, как после очередной бессонной ночи ноги сами привели его на улицу Кирова к Дворцу пионеров. Он не был там лет пятнадцать. А тут ноги сами привели. Потоптался, шапку снял и пошел в изостудию. Несколько детей сидели за мольбертами и рисовали натюрморт с гипсовой головой.
Сергей Петрович его встретил так, словно они вчера расстались, будто этот тридцатилетний мужчина на занятия пришел. Проговорили до самого вечера. Потом пешком домой к Сергею Петровичу пошли. Шел дождь, а они шли и за жизнь говорили. Вернее, говорил тот художник, а Катков только слушал и вел своего бывшего ученика к себе домой. Накормил, спать положил. Ночью несколько раз вставал, как к больному ребенку.
А чего тот художник к Каткову приходил? Да жить не хотел, жена с ребенком ушла. В своем таланте разочаровался. Вообще, как он мне сказал, глядя в пол и хмыкая, то заходил к Сергею Петровичу попрощаться…
У великого итальянского живописца Джотто есть серия фресок, рассказывающих о жизни христианского святого Франциска Ассизского. Лучшая из фресок та, на которой немолодой приземистый монах в бурых одеждах под деревьями проповедует птицам. А сюжет такой. Святой Франциск, гуляя где–то за городом, увидел множество птиц, которые собирались в стаи, чтобы лететь за море. Птицы громко свистели, чирикали, пели. «Птицы, сестрицы мои, если вы сказали, что хотели, дайте сказать и мне», — обратился монах к птицам. Пернатые смолкли, и монах начал проповедовать. Святой Франциск любил все живое и знал язык птиц, животных и растений. Большие и маленькие птицы слушали человека, внимали ему, вытянув шеи…
Когда я смотрю черно–белые фотографии, кадры кинохроники, на которых снят Сергей Петрович Катков со своими малолетними учениками в изостудии или на этюдах, то неизменно вспоминаю именно эту фреску Джотто из церкви Сан–Франческо в Ассизи.
Франциск верил, что его слова будут услышаны большими и маленькими птицами, а когда они улетят, то разнесут божье слово по всему свету.