Ксения Соколова: Сергей, до своего назначения на высокую должность вы были частнопрактикующим архитектором. Теперь вы — чиновник. Какие ощущения от перехода из одного качества в другое?
Это очень интересный опыт. До своего назначения я слышал о профессионалах, которые пытались перейти из бизнеса в госорганы и вернулись.
Этот переход мало у кого получается.
У меня есть такие знакомые, мы эту тему обсуждали. Целенаправленная подготовка кадров на государственный менеджмент у нас, по-моему, отсутствует. По крайней мере, не видно ее следов, если даже она есть. Таким образом, государство вынуждено привлекать специалистов с рынка, которые поработали в частном менеджменте, что, по-моему, разумно. Если говорить о моих личных мотивах, то думаю, что в любом архитекторе заложен определенный миссионерский интерес. Я вообще уверен, что любой архитектор, который в профессию приходит со студенческой скамьи, мечтает оставить свой след в развитии архитектуры. Пост главного архитектора города Москвы предоставляет такую возможность. Оставить след можно по-разному: например, спроектировать здание или создать условия, чтобы такие здания строились. Мне кажется, я сейчас нахожусь в той позиции, которая позволяет эффективно двигать вперед развитие российской архитектуры.
Почему этот пост предложили именно вам? Как вообще правительство Москвы делало выбор?
Это предложение стало для меня полной неожиданностью. Чуть больше года назад я получил звонок от хедхантеров, которые сказали, что есть некий вакантный пост в правительстве Москвы.
Вам сказали, о каком именно посте идет речь?
Хедхантеры сказали, что в правительстве ищут на некоторый пост человека, я соответствую заданным параметрам и есть предложение прийти на собеседование. Я сказал, что у меня нет планов менять работу, работа в моем бизнесе меня полностью удовлетворяет. Но они заверили, что мне будет интересно пойти. Я действительно пошел из соображений общего любопытства, мне такие предложения ни разу в жизни не поступали. Мне было любопытно, как именно правительство может быть во мне заинтересовано.
Вы подобной заинтересованности не предполагали?
Мы в нашей частной практике привыкли, что все, что касается «официальной» архитектуры, зарегулировано, глухо и непроницаемо к голосу рынка или любой творческой инициативе. Никаких сигналов с той стороны до нас никогда не доходило. Поэтому мне стало очень любопытно, что вдруг им понадобилось от меня, человека, который много лет проработал на свободном рынке и которого никогда не замечала ни одна официальная государственная структура. Чтобы это выяснить, я пошел на личное собеседование к Марату Хуснуллину.
Какое впечатление он на вас произвел?
Впечатление государственного менеджера, который занимается управлением порученным ему участком работы.
У вас было ощущение, что вы говорите с ним на одном языке, или все-таки это был человек с той стороны Луны?
Я бы сказал, что увидел перед собой человека с той стороны, с которым тем не менее можно было говорить.
Диалог получился?
Да. Притом, что мой долгий опыт работы на рынке говорил обратное — такой диалог невозможен. «Та сторона» совершенно глухая и закрытая в себе. Хуснуллин меня в этом смысле удивил: передо мной сидел человек, язык которого мне был абсолютно понятен, мы спокойно общались. Он сказал: «Мы ищем главного архитектора Москвы. Наши параметры: молодой возраст, потому что нужен долгий горизонт планирования, опыт работы и взаимодействия с западными архитектурными институциями, собственный практический опыт». У меня такой опыт был. Кроме того, была определенная, скажем так, сеть контактов в архитектурноммире, необходимая, чтобы на одном языке общаться с лидерами мировой архитектурной практики. Я наладил эти контакты за годы работы. Наконец, у меня был опыт реализации большого количества проектов, в том числе градостроительных. Короче, предъявляемым к соискателю требованиям я удивительным образом соответствовал. Более того, как мне сказал Марат Шакирзянович, они уже рассмотрели огромное количество кандидатур, более 50, из них полностью заявленным критериям соответствовал только я.
Вы сразу согласились?
Я, честно говоря, сначала опешил. Я понял, зачем меня позвали, но с ходу на такое согласиться, имея за плечами достаточно большую жизнь по определенно спланированному сценарию, было невозможно. Принять это предложение означало взять и в один день все поставить с ног на голову. Это такое решение, которое, честно скажу, я в ту же секунду не принял.
Но это предложение из тех, «от которых нельзя отказаться».
Именно! Поэтому я сказал, что все очень интересно, но мне нужно время подумать. Разговор был в пятницу, я попросил время до понедельника. За выходные я подумал, и в понедельник рано утром я сказал Марату Шакирзяновичу, что предложение принимаю. Вот и вся история.
Какой круг обязанностей вам определили? Как быстро вы освоились в новом качестве?
Мне сильно облегчило задачу то, что обязанности бывшего главного архитектора Москвы разделили и получились две должности. Новый главный архитектор брал на себя творческую составляющую, работу с качеством городской среды, с дизайном зданий и т. д. А административные, чиновнические функции ложились на плечи моего коллеги Андрея Антипова. Поэтому я попал в среду, скажем так, демпфированную с точки зрения шока от перехода. Конечно, мой новый кабинет оказался скучнее нашего офиса с макетами, планшетами, творческими людьми и т. д. Но я в общем-то был к этому готов, плюс мы довольно быстро начали менять команду. С первых же шагов мы с Андреем Владимировичем Антиповым поменяли устройство Москомархитектуры. Мы пришли вдвоем и перестроили всю организационную систему, пригласили новых людей, сделали перестановки внутри структуры, с кем-то расстались. Надо сказать, последних было немало. Кого-то мы перевели в новый статус сотрудника-советника, чьи знания нужны, но позицию надо было обновить. Процесс работы наладился уже через пару месяцев.
Какие приоритетные задачи перед вами стояли? И решены ли какие-либо из них на сегодняшний день?
Круг задач был такой, что его, честно говоря, весь было не охватить. Поэтому мы составили программу действий, которую утвердили с Маратом Хуснуллиным. Она так и называлась «Стратегическая задача» и состояла из 25-30 позиций. Это были разные важные для города проекты. Например, запуск работы архсовета, вывод на новый уровень информационной политики, потому что раньше вообще не было никакой информационной политики, вернее, она была направлена на то, чтобы отбиваться от журналистов.
А сейчас не так?
Сейчас все наоборот, как видите. На сегодняшний день сформулированные задачи так или иначе запущены в работу. Мне часто задают вопрос по итогам года: что удалось и что не удалось. Я могу констатировать, что, в той или иной степени, удалось практически все. Например, при нашем содействии введена новая практика согласования проектов планировок и плана реализации. Архсовет запущен, процесс рассмотрения проектов выведен на принципиально новую ступень, нет очередей, мы все обращения архитекторов и девелоперов отрабатываем оперативно, чего раньше не было. Сегодня у нас в пять раз выросло количество рассмотренных объектов, со 148 в предыдущие годы до 700 с лишним. Наш комитет курировал участие Москвы на выставке MIPIM, Стройкомплекса в «Урбан Форуме», в других крупных международных мероприятиях и в тех, которые мы сами инициируем. Например, мы провели семинар по принципам застройки, транспортную конференцию и т. д. Это довольно большой объем работы, всего даже коротко не перечислишь. Но повторяю, все задачи, которые ставились по всем крупным проектам, запущены в работу. По Лужникам мы сейчас работаем активно, с территорией ЗИЛ сотрудничаем плотно, проходит тендер на проект «Зарядье», планируется масштабная реконструкция набережных Москвы-реки и т. д.
Каковы главные «болячки» Москвы как мегаполиса?
Самая большая и серьезная «болячка» Москвы — это глобальный дискомфорт пребывания в городе. До недавнего времени Москва — это город, позволяющий делать деньги, но не позволяющий комфортно жить.
Эти слова можно отлить в бронзе.
Эти слова можно переложить не некоторую научную основу. И тогда мы довольно быстро выясним, откуда берется и из чего состоит этот дискомфорт. Это все элементарные вещи. В Москве зачастую у человека есть место, где он работает, и место, где он ночует. Заметьте, я даже не говорю «живет», это вообще следующий вопрос, что мы подразумеваем под «жизнью». Если почитать великих урбанистов XX века, таких как Кристофер Александер, Алан Джейкобс, можно сделать вывод, что в городской жизни человека должны превалировать те вещи, которым он радуется, которые создают для него комфортную среду. У нас же этого никогда не было. Города строились совершенно по другим принципам! Нам всегда рассказывали про какие-то заводы, промышленность, объекты культурно-массовые, исходя из неких пятилетних планов, пришедших с советского периода. Человека во всем этом громадье было очень сложно увидеть. Урбанистики, которая базировалась бы на том, что именно человек хочет, что ему нравится и чем он живет, мы не знали. Пока вдруг не выяснилось, что весь цивилизованный мир полагает центром архитектуры простую человеческую жизнь. А жизнью человек считает удивительным образом отнюдь не то время, когда он работает или спит, а то, когда он вечером сидит в ресторане с друзьями и веселится — вот это для него жизнь. Это время удивительно продуктивно! Я не помню, где я это прочел, но однажды в одном из университетских городов провели такое исследование. Студенты спрашивали у профессоров, каким образом те сделали свои открытия, придумали гипотезы, методы, принесшие им успех и т. д. Выяснялось, что, как правило, все самые удачные идеи приходили ученым на каких-то посиделках в ресторане, с вином, пикировками, смехом. А вовсе не во время лекций.
Хорошие новости для бездельников.
В этом нет ничего удивительного! Творческий человек, да и вообще любой, становится гораздо продуктивнее, когда расслабляется.
Это совершенно не российская идея! В СССР главным генератором идей был скорее очень сильный страх.
Да,и все это абсолютно отражает город, архитектура, среда. У нас в сценарии жизни человека отсутствовало важнейшее звено — собственно, сама жизнь.
Очень точное наблюдение.
Это порождало ощущение дискомфорта, который очень сложно выразить словами. Первое, что я сделал, став главным архитектором Москвы, — это закупился на «Амазоне» литературой по современной урбанистике, в основном на английском языке (т. к. переведенных на русский язык таких книг нет). Я читал с утра до вечера, и сейчас читаю, тумбочка у моей кровати завалена книжками выше человеческого роста. У меня огромное количество часов ушло на чтение. Читая, я пытался понять, как ощущения дискомфорта и комфорта в городе перевести на язык математики, как задать уровень планирования, что фактически можно сделать, чтобы вектор развития изменить. Оказалось, что наука, как удобно и комфортно жить, уже давно создана — все описано и объяснено.
И что же надо делать?
Сначала надо это сформулировать. Поэтому мы везем в Москву иностранных специалистов в тех областях знания, которые у нас развиты слабее. Все говорят: «Зачем вы их привезли? Они говорят очевидные вещи!» Мы привозим их, чтобы эти очевидные вещи услышали не только специалисты, для которых они очевидны, но и люди, которые в Москве живут и которые Москвой управляют. Нужно авторитетное мнение. Меня в связи с этим радует, что, например, Собянин объявил создание в Москве комфортной для человека городской среды своей приоритетной задачей. Повторяю, основная «язва» города — это то, что из сценария жизни человека в Москве выпало важнейшее звено.
Как планируете возвращать?
Сегодня у человека в Москве проявляется сценарий его частной жизни. Тот же парк Горького, например. Кафе, рестораны. Пешеходные зоны, места, куда можно пойти гулять в выходные, с детьми.
Все это очень мило, но как-то совершенно меркнет перед огромным количеством унылых застарелых городских проблем, кажущихся неразрешимыми. Пробки, например.
Транспортные проблемы есть в любом мегаполисе. Идеальных решений нет и не будет. Дело в том, что на самом деле транспортная проблема начинает раздражать человека, когдаон понимает, что единственное принадлежащее ему время между работой и домом занято стоянием в пробке, и это раздражает квантово больше, чем ощущение, что тебе негде провести свободное время. Поэтому надо принципиально менять городскую инфраструктуру, планировочно подходить к вопросу. У нас долго сам тип строительства городских районов развивался в неправильную сторону. Во-первых, большинство людей работают очень далеко от того места, где живут. Во-вторых, в микрорайонах нет инфраструктуры. Наконец, долгое время у нас не было понимания, что уличное пространство для человека — это не просто путь из точки А в точку Б. Улица — это на самом деле место, где человек живет, встречается с друзьями, знакомится, влюбляется, женится, болеет, умирает, рождается. Улица — основной продукт города, место жизни человека. Ее обратная сторона — это двор. Система «двор-улица» отражает дуализм натуры человека: тягу к публичному и тягу к приватному, соединенные одновременно в одном человеке. Иногда человеку нужно уединиться, иногда влиться в сообщество, это очень важно. А микрорайонная застройка элементарно означает то, что основная масса людей на сегодняшний момент живет на периферии. Что это значит? Границы между улицей и городом нет, нет ее и между двором и улицей. Мы не понимаем, где у нас улица, где у нас общественная жизнь, где двор.
Московские окраины по большей части жутко выглядят, честно говоря.
Это так. В лучшем случае быстро пробежать от подъезда до метро, и то если вам по дороге по башке не настучат в темное время суток. Я сам вырос в таком микрорайоне на Волгоградском проспекте, знаю, о чем говорю. Твой двор, твоя улица, места, которыедолжны доставлять больше всего радости, на самом деле вызывают только негативные эмоции. Поэтому мы говорим, что сегодня в новой застройке нужно соблюдать принцип четкого зонирования пространства, его иерархии. Технически это выглядит так: профиль улицы — это широкий тротуар, это функционально активный первый этаж, занятый не учреждениями или там жилконторой, а рестораном, магазином, парикмахерской, каким-нибудь новым клубом собаководов.
Короче, ничего нового.
Нового, может, и нет. Но нам надо постепенно и аккуратно возвращать в горо…
Источник: