Выставка на самом деле очень эстетская. Несмотря на то что работы очень прозападные, очень политизированные, мне интересно смотреть как на чисто эстетическое явление, потому что все эти произведения очень красивые сами по себе. В них присутствует вкус, стиль, чувство формы, чувство цвета, симметрия, перспектива, и это интересно. И когда я смотрю на эти головы, торчащие из земли или руки, я вижу абстрактную живопись, например, или, ну скажем, живопись эпохи Возрождения. Сочетание теней, цветовых пятен. Это интересно. Я абсолютно не воспринимаю эти произведения как какие-то политические жесты.
Это такое немножко парадоксальное сочетание, потому что как правило произведения на социальные темы выглядят чудовищно безвкусно.
Зритель задается вопросом: почему персонажа бьют по лицу? На Востоке больше прямого действия во власти, в жизни, в искусстве, чем на Западе. В Европе властные или какие угодно действия и жесты обычно опосредованы разного рода институциями, культурной традицией, цеховыми конвенциями. Мне кажется, что искусство Ербола v лишь по форме европейское, а по сути оно абсолютно аутентично и непосредственно. Именно так его и надо воспринимать. То есть просто забыть о каких-то зрительских привычках, интерпретаторских клише. И тогда его произведение с конскими копытами будет отсылать не к статуе Донателло, а к кочевникам, к их образу жизни, к определенной экзистенциальной традиции.
Искусство Ербола растет непосредственно из азиатского коллективного бессознательного, как головы из земли на его работах. Когда зритель видит закопанных людей, например, в LБелом солнце пустыни¦, он не задается вопросом, что, собственно, хотел сказать художник, а просто воспринимает жуткое зрелище как обстоятельства места и времени. И вот художник предъявляет нам те же самые образы, хотя на календаре другой год, но ничего не изменилось. То есть человек не меняется, власть не меняется, структуры подавления остаются теми же самыми. Эту мысль Ербол внятно, отчетливо и наглядно доносит зрителям. Мы видим образ Азии, как сильную агрессивную смесь покорности и насилия. Глубинные структуры власти, коллективного сознания остаются в неизменности.
Если говорить о технической стороне выставки, то стоит отметить свежее экспозиционное решение, я имею в виду способ экспонирования видеоарта через зеркало.
Ербол действительно очень яркий художник, которого, как мне кажется, давно ждали здесь. Москва это такая сцена, где все яркие фигуры должны появиться.
Художественный руководитель Государственного Музейно-выставочного центра РОСИЗО
Мне кажетсяэто очень интересная выставка. Она очень важна для московской художественной сцены, для московского зрителя, поскольку у нас всегда есть такое ожидание. Мы хотим каким-то образом сохранить исторические и культурные связи на территории бывшего так называемого Советского Союза. Потому что это тот регион, где художники понимают друг друга, понимают мотивы, понимают какую-то систему ценностей, которую мы до сих пор разделяем. Поэтому, эта выставка, конечно, обречена на то, чтобы стать большим культурным событием в жизни нашего города.
Современное искусство, оно ведь не о прекрасном, а о чем-то более сложном, более проблемном, дискуссионном, и зачастую, действительно более жёстком по характеру тех приёмов, которые используют художники. У профессионального московского сообщества и подготовленных зрителей есть некая привычка, некая подготовленность к тому, чтобы воспринимать, адекватно реагировать на самые разные коды. И тот код, который предлагает наш сегодняшний герой, считывается. Это не просто попытка донести до жителя какую-то локальную специфику, региональную; а здесь, всё-таки ясно, что человек работает с кодом современной художественной культуры, который свойственен всему интернациональному, художественному сообществу. Если вы умеете артикулировать локальной проблематикой, вы сможете найти такой язык описания этих локальный обстоятельств, который приобрёл бы не то что глобальный, но, скажем, стал бы воспринимаемым, считываемым в любой точке земного шара, где существуют институции, имеющие отношение к интернациональному, художественному сообществу. И здесь идеальное сочетание, идеальная диалектика локального.
Мы встретились с Маратом в Нью-Йорке, в декабре и он мне предложил сделать выставку в его галерее. У меня был проект «Pastan». Pastan – это terra incognita. Этой страны просто нет, но некоторые зрители, особенно иностранцы, думают, что это Пакистан. Кстати, здесь представлен медиапроект «Pastan» – это минималистическая работа, смысл которой в том, «что я сижу и получаю». Если бы я ответил на удар, то я был бы насильником. А здесь моя позиция в том, что я сижу и тупо получаю удары. Композиционно работа выстроена на двух мониторах, при помощи зеркала: когда я удар получаю – видноспину насильника. А сзади через зеркало – создано другое пространство, где насильника нет, а видно только мое лицо и пощечины. Эта выставка идёт сейчас в Польше в более масштабном формате, а здесь я выставил мини-проект.
Но Марату я предложил новый проект «I’m Gypermuslim». Я сделал себе обрезание во второй раз и значит стал гипермусульманином. Его это заинтересовало.
Источник: