Не так давно пришлось мне быть на юбилее — пятидесятилетии одного поэта. Торжество было не слишком шумное, как и имя поэта.
Но все же прожил человек пятьдесят лет, тридцать из них, как говорится, отдал литературе, и общественность вполне справедливо сочла своим долгом отметить это явление. Издательство выпустило как бы итоговый сборник стихов, газеты поместили статьи, в зале собрались коллеги, друзья, любители поэзии и любители юбилеев, в фойе устроили выставку разнообразных публикаций виновника торжества. И на скромном этом юбилее я вдруг сделал неожиданное для себя открытие: подобного рода мероприятия иногда приятны, иногда чуть тягостны, но всегда необходимы. Пусть речи, пусть подарки — не в них суть. Главное в другом: хочет человек или не хочет, но в этот день он держит ответ за все, что сделал, за все, что сделать не смог, и за все, что мог — да вот не сделал. Нужная штука юбилей! А с чего, собственно, затеял я этот странный разговор именно на страницах журнала «Советская эстрада и цирк»?
Объясню.
Дело в том, что, если судить по юбилеям (эстрадным авторам их, как правило, не устраивают), создатели конферанса, реприз и интермедий никогда не доживают до пятидесяти лет. Не это ли грустное соображение отвращает от эстрады молодых способных литераторов?
Правда, список эстрадных авторов, который привел Вл. Масс в своей взволнованной и умной статье «Слово в защиту эстрадного драматурга», включает имена и тех, кому за пятьдесят и, кажется, даже за шестьдесят. Имена эти, кстати, известны и уважаемы. Но разве только благодаря эстраде? Дыховичный и Слободской — поэты и драматурги, этим и известны. Б. Ласкин, Л. Ленч — писатели, репутации их явно литературного происхождения. Н. Эрдман — но ведь он написал еще знаменитый «Мандат»!
А вот попробуйте назвать имя литератора, который писал бы только для эстрады и именно этим был бы известен и именно за это любим! Вообще, сегодня эстрадный автор, как правило, обладает одной обидной и крайне неудобной особенностью — он безымянен. Не Иванов, не Петров и не Сидоров. Никто. Аноним. В лучшем случае, если конферансье окажется интеллектуалом и эрудитом, он где-нибудь посреди концерта, пока со скрежетом уволакивают за сцену рояль, торопливо перечислит два десятка фамилий. Причем хорошо, если просто перечислит, а не вставит в стихи собственного производства, как делает это Борис Брунов — очень милый конферансье, который как поэт… ну, скажем, еще не раскрыл себя полностью.
Да и что за радость эстрадным авторам от этого упоминания скопом? В концерте были хорошие номера, были просто халтурные. Допустим, зритель даже ухватил на лету две-три фамилии — как ему догадаться, кто тут халтурщик, а кто порядочный человек?
Если бы речь шла только о том, что эстрадному автору крупно не додали славы — это еще можно было бы пережить. Но анонимность не только обидна — она, как мне кажется, еще и крайне вредна для эстрады.
Вл. Масс приводит предельно типичную историю: «…в журнале или газете появляется фельетон о низком качестве эстрадного репертуара. В фельетоне приводится с десяток самых неудачных реприз и малограмотных строчек из репертуара самых плохих эстрадных куплетистов… Читатели ужасаются… А немногочисленные, честно и талантливо работающие над эстрадным репертуаром литераторы чувствуют себя оплеванными».
История абсолютно правдива. Но, вдумайтесь, насколько она нелепа! И разве возможно нечто подобное в литературе или живописи?Ведь ругают-то в фельетоне настоящих, подлинных, бесспорных халтурщиков. Так почему же чувствуют себя оплеванными честные и талантливые? Ведь когда высмеивают бездарного рифмоплета, разве хоть тень его падает на Твардовского, Смелякова или Тихонова? Разве критику, ругающего плохого художника, придет в голову странное соображение, что тем самым он может обидеть Сарьяна или Пластова?
Почему же на эстраде возможно такое? Почему халтурщик и честный литератор связаны столь противоестественной круговой порукой? В искусстве существует древний, мудрый, справедливый принцип: каждому свое. Фамилия писателя — это как бы личное клеймо мастера. Он отвечает сам за себя. Прозаик, выпустивший новую книгу, ничего не выигрывает в глазах читателя от того, что прозу писал и Лев Толстой, но зато ничего не проигрывает от того, что прозу писал и Булгарин. Даже несправедливая критика не слишком страшит писателя: ведь в этом случае у него есть могучий защитник перед читателем — его собственная книга. Каждый, прочитав ее, легко поймет, кто прав.
Эстрадный автор, напротив, никакой ответственности перед зрителем за свои произведения не несет — разве что чисто платоническую. Пишет плохо — никто не знает, что это именно он пишет плохо. Пишет хорошо — никто не знает, что это именно он пишет хорошо. Зато эстрадный автор несет ответственность за чужие произведения, точнее, за средний уровень слова на эстраде. Большинство пишет талантливо — значит, и он талант. Большинство халтурит — значит, и он халтурщик.
Как известно, обезличка никогда не доводит до добра. В искусстве — тем более. Это, может быть, главная причина, по которой молодые литераторы, обладающие редким и своеобразным талантом эстрадности, на эстраду идут крайне неохотно. Правда, Вл. Масс пишет, что недавно в строй эстрадных драматургов влился довольно-таки мощный отряд молодых литераторов. Он называет Д. Арканова, Г. Горина, М. Розовского и других.
Не хочу быть мрачным пророком, но боюсь, что это всего ляшь сладкая иллюзия. Боюсь, что А. Арканов, Г. Горин и М. Розовский как влились в этот отряд, так из него и выльются. Они выступили с пьесами, печатают рассказы и фельетоны в журналах. Познав радость и тяжесть персональной ответственности, вряд ли захотят они вновь надевать проклятую шапку-невидимку, вновь доказывать знакомым, что те, которые на эстраде халтурщики, — это не они… Кстати, если поэту или прозаику, как я уже говорил, несправедливая критика не так уж страшна, то для эстрадного автора неправедная хула прямо-таки убийственна: ведь ему в силу той же анонимности нечего представить на объективный суд зрителя… Ну, ладно. Без фамилии честному эстрадному автору плохо. Но, может, на эстраде по-другому просто нельзя? Без крыльев, например, тоже плохо, — а ведь терпим, ведь ходим, хотя куда привлекательней было бы летать.
Но так ли уж неизбежна и неотвратима анонимность? Прежде всего трудно согласиться с Вл. Массом, когда он утверждает, что зритель не хочет и не может знать имя эстрадного автора — иначе представление потеряет свою доходчивость и убедительность. Имена авторов можно печатать в программе, рассказывать о них в конце представления. Да и неужели зрителю не интересно знать, кто еще до Ю. Тимошенко и Е. Березина создал литературные образы Тарапуньки и Штепселя — ведь началось-то именно с этого. Разве мы теряем хоть что-нибудь, узнав ненароком, что великолепные монологи Гамлета еще до Э. Марцевича и В. Рецептера создал некий В. Шекспир?
Между прочим, недавно мне пришлось побывать на двух подряд эстрадных концертах, и я увидел, что и сами эстрадные исполнители относятся к именам авторов по-разному. Одни их вообще не упоминают, другие, как уже названный Борис Брунов, из самых лучших побуждений предъявляют зрителям пятнадцать котов в одном рифмованном мешке. Зато третьи почтительно и не без гордости объявляют: «Владимир Маяковский, Сергей Есенин, Исаак Бабель, Михаил Луконин, Евгений Винокуров, Булат Окуджава, Новелла Матвеева, Феликс Кривин…». Закономерность тут совершенно ясна: если имя писателя любимо, если оно создает в зале обстановку доброжелательности, актер охотно использует и это средство воздействия на зрителя.
Однако эстрада, мне кажется, должна стать не только потребителем, но и создателем литературных репутаций. Кстати, такая работа быстро «окупится». Возьму пример из смежной области. Какое-то время назад певцы и певицы (или конферансье), к счастью, не забывали объявить слушателям имя молодого, неизвестного еще композитора. А сегодня имя Александры Пахмутовой помогает неизвестному исполнителю сразу же вызвать расположение зала…
Точно так же могли бы, мне кажется, вызывать расположение зала имена Хазина, Рацера, Константинова, Гиндина, Рябкина, Рыжова, Жванецкого, Камова, Успенского и других талантливых литераторов, давно уже заслуживших право на индивидуальную репутацию у зрителей. У нас часто устраиваются — и это очень хорошо! — творческие вечера известных эстрадных исполнителей. А разве нельзя время от времени устраивать творческие вечера эстрадных писателей? Такие вечера подняли бы и уважение к ним, и их ответственность за свою литературную продукцию.
Однако, мне кажется, анонимность эстрадных авторов — лишь внешняя сторона гораздо более серьезной проблемы. По существу, вопрос стоит о месте писателя на эстраде. Нужен ли эстраде писатель? Не просто автор, покладистый и непритязательный, помогающий актеру в его нелегком труде, а именно писатель, художник, творец, создатель образа. Легче всего счесть этот вопрос риторическим, даже несколько лицемерным и без рассуждений ответить железным «да!»
Но давайте будем откровенны: многие популярные исполнители, и не просто исполнители, а подлинные артисты, мастера, вполне обходятся сегодня без писателя. Пользуются услугами полуквалифицированных людей, способных быстро «подложить» текст под любой замысел, или готовят своеобразный салат, разрезая и смешивая, порой варварским способом, вполне качественные литературные произведения, или, на худой конец, пишут сами. (Я говорю, разумеется, не об актерах-литераторах, таких, как, например, Елизавета Ауэрбах, пишущих для себя, а об актерах-нелитераторах, тоже тем не менее пишущих для себя.)
И давайте будем откровенны и дальше — зритель таких исполнителей принимает, и часто неплохо. Порой какая-нибудь басня про тещу идет куда лучше, чем серьезные, глубокие стихи. Тем не менее, мне кажется, будущее на эстраде все-таки за писателем. Ближайшие соседи эстрады уже решили для себя этот вопрос. Современное кино просто немыслимо без писателя, хотя профессиональный сценарист, конечно же, куда лучше разбирается в пресловутой специфике. Но теперь уже всем ясно,что сила замысла, глубина проникновения в жизнь, свежесть взгляда — тот фундамент, без которого самое высокое профессиональное мастерство режиссера, оператора, актеров окажется бесплодным.
Источник: