– Название выставки – поэтическая метафора какая-то, но когда я думал над ним, я был далеко от поэтизации, – сказал Евгений Пешков, куратор выставки Андрея Арества – Дело в том, что живопись Андрея не лирическая, она, скорее, попадает под определение «живопись впечатления», как у импрессионистов. А что впечатляется? Ум? Душа.
– Люди редко ошибаются на свой счет. Человек все время себя хвалит, говорит, что он самый лучший, но наедине с собой он все про себя понимает и осознает свой уровень.
– Вот этот маленький пейзаж может держать весь зал. Когда работаешь долго, картина приобретает вес: находишь, вникаешь, разбираешься, испытываешь какой-то трепет, накапливаешь и отдаешь. Я писал эту работу сеансов пять, с шести утра до девяти вечера. Конечно, там все было не так, было интересней, но в картине осталась частица красоты этого места, и вы не можете оторвать от нее глаз.
– Левитан – высшее достижение в российском пейзаже. Мы не будем с этим спорить, но мы зададим себе вопрос: «Почему?». А потому что Левитан глубже всех прочувствовал природу, сильнее всех проник в образ. Наверное, сильнее Левитана никто красоту русской природы не пережил.
– И вот говорят: почему у тебя такие темные, пасмурные краски? Потому что солнечные, радостные вещи сразу покупают, и на выставке зритель видит то, что остается.
– В армии лучше быть просто солдатом, чем оформителем, потому что солдат оттрубил свое и спит, сколько положено. А художник в армии может не спать неделями, было так, что я не спал две недели. В клубе упадешь где-нибудь за пианино, потом замполит придет, пнет тебя – встаешь и пишешь плакатным пером. Очень хорошая школа.
– Столько бомжей, как в Париже, я нигде не видел. Причем в центре города. Вот представьте себе: у нас в Москве, вокруг Красной площади, жили бы бомжи. А в Париже это в порядке вещей. Может, это как-то связано с Виктором Гюго, с привлечением туристов? Они, правда, не такие, как наши, – пьют красное вино, играют на гармошках, попрошайничают, прикидываются помешанными. Потом встретишь их в магазине – совершенно нормальные, что-то там покупают. Ну и вот эта моя картинка «Маленький человек в большом Париже»: маленький человек, над ним громада большого города, громада туч, но жизнь его не поломала, он живет, и он оптимист.
– Позировать – это большой труд. Сидеть сеанс по два-три часа – это очень тяжело. Редко кто соглашается. Поэтому сейчас портреты пишут или очень быстро, или с фотографии.
– Кто постарше, помнит эти портреты: Ленин, Маркс, члены Политбюро, холст, масло, два на три. В портретном цехе платили по шестьдесят рублей за штуку. Я однажды за месяц сделал комплект Политбюро – 12 штук, семь Лениных в кабинеты, на вокзал Ленина три с половиной метра и еще Маркса, Энгельса и Ленина в горком партии, где сейчас институт культуры.
– Сначала меня тянуло вернуться в родной Новосибирск, со временем все меньше и меньше, сейчас я об этом не думаю. Барнаул по сравнению с другими очень хороший город. Ну да, провинция есть провинция. Чтобы твои работы стоили каких-то денег, надо ехать в Москву, в Питер, в Париж, пробиваться. А здесь можно работать, можно что-то делать, можно жить. И опять же, не позавидуешь, как они там живут. Крутятся, мудрят, выдумывают. А здесь – спокойно все.
– Я не считаю себя большим художником. Я обыкновенный – такой, каким, может быть, и должен быть средний художник. Ну, не мню я себя гением. Другое дело, что ко мне всегда было хорошее отношение. Я, правда, не знаю, с чем это связано.
Экспозиция «Впечатления души» создана на основе собрания Государственного художественного музея Алтайского края, работ из частных коллекций и мастерской автора. Источник вдохновения художника – сибирская природа, архитектура сибирских городов. За свою серию картин о Тобольске в 1997 году получил Демидовскую премию.