В 2012 году исполняется 125 лет со дня рождения одного из самых знаменитых и влиятельных мировых архитекторов — Ле Корбюзье (Шарля-Эдуара Жаннере-Гри). К юбилею в ГМИИИ им. Пушкина открыта грандиозная выставка «Ле Корбюзье. Тайны творчества», сокуратором которой является Паскаль Мори. Но,по словам Григория Ревзина, «Зачем нам выставка Ле Корбюзье, если мы живем на выставке Ле Корбюзье?» Речь идет о роли Ле Корбюзье в формировании философии архитектуры. На выставку уже откликнулась наш обозреватель Диана Мачулина, а 6 ноября в клубе «ZaVtra» состоится публичная дискуссия»Человек в мире Ле Корбюзье»с участием сокуратора выставки Паскаля Мори (Франция), а также российских архитекторов и историков архитектуры Юрия Бочарова, Екатерины Ларионовой, Андрея Чернихова, Елены Овсянниковой и Николая Васильева.
Выставка работ великого архитектора Ле Корбюзье в ГМИИ им. Пушкина (до 18 ноября) фокусируется на не самых широко известных видах его творческой деятельности — большую часть экспозиции занимает живопись и скульптуры, сделанные по мотивам его картин бретонским краснодеревщиком Жозефом Савином. Получается, что проект многое не договаривает о гении, скрывает характер его основной деятельности, чтобы не испортить нам приятное, пусть и ложное, впечатление. Все это красиво, но не самоценно: вторично, декоративно, что немудрено, ведь для Ле Корбюзье эти виды искусств — лишь элементы оформления интерьера.
Наряду с ними выставлены на длинной подсвеченной полочке «объекты поэтического отклика», «армия, говорящая на языке природы»: раковины, камушки, веточки-кораллы, панцирь краба, который послужил источником вдохновения для кровли капеллы в Роншане (1955). Можно умиляться любви к природе, однако такой акцент сделан куратором выставки Жаном-Луи Коэеном, а в творчестве архитектора он присутствует мало: кроме капеллы, он лишь однажды обратился к органическим формам – в павильоне фирмы «Филипс» для Всемирной выставки в Брюсселе (1958, не сохранился). Он был сделан в соавторстве с Янисом Ксенакисом, классиком музыкального авангарда, проработавшим в мастерской Ле Корбюзье двенадцать лет.
Ле Корбюзье, «Озон II», 1940-1962, © FLC/ADAGP. Ле Корбюзье, «Собирательница устриц», 1935
Ракушки покинуты своими жильцами, это лишь прекрасная форма, но мертвая. Эскизы, чертежи, макеты, строгие и величественные фотографии осуществленных проектов — также похожи на «объекты поэтического отклика». К ним нет развернутых экспликаций, иначе мы бы поняли, почему многие проекты были отвергнуты дальновидными заказчиками, а осуществленные – больше интересуют туристов, но не радуют их обитателей.
Что показательно, вмакетах мы нигде не видим фигурки человека, да и фото пусты – они напоминают ренессансные виды идеальных городов, полностью безлюдных – потому что неидеальный человек разрушил бы их стройность и совершенство. Ле Корбюзье казалось, что человек – существо безобразно хаотическое, и он силами архитектуры пытался переделать человечество под желаемый стандарт.
Кроме того, многие проекты столь монструозны, что человек был бы на плане невидимой песчинкой – да люди и не принимались в расчет, главное – размах идеи. «План Обюс для Алжира» (1930) предполагал постройку дома примерно на 200 000 жильцов, вытянутого в длину на 13 км, по крыше его должна была пройти автотрасса. Представим себе, какой дискомфорт это сулило как жильцам, так и автомобилистам. Первым — запредельную степень шума и загрязнения воздуха, вторым – неразрешимые затруднения в случае аварии на трассе и невозможность свернуть куда-либо на протяжении 13 км, которая и без аварии невыносима. Конечно, там и тогда в Алжире сворачивать было некуда – вокруг пустые холмы, но таким образом Ле Корбюзье закладывал невозможность развития территории. Зато такой длинный и узкий дом обеспечивал возможность экономного «сквозного проветривания» — Ле Корбюзье всегда настаивал на сквозняках, не допуская даже и мысли о таком возможном развитии техники, как кондиционеры. В деятельности Ле Корбюзье стремление к прогрессу сочетается с уверенностью, что он предлагает единственный, конечный и идеальный вариант будущего для человечества – но таким образом он отменяет прогресс.
В своих проектах он фиксировал недостатки современного общества, от которых сейчас мы пытаемся избавиться. Когда его сравнивают с советскими архитекторами-конструктивистами, хочется их защитить, потому что утопии бывают разными. От идей Ле Корбюзье и его последователей люди и города страдают и по сей день. Утопии наших авангардных архитекторов возвращаются сейчас как передовые идеи – об этом рассказала Анна Броновицкая на своей лекции в программе «Всё об авангарде за два дня в культурном центре ЗИЛ». Интересно «найти различия».
В знаменитом и возмутительном «Плане Вуазен для Парижа» (1925), предполагающем снос большей части исторической застройки Парижа, по мысли ЛеКорбюзье, центром должна была стать транспортная развязка. Он надеялся, что принятие плана пролоббируют компании, производящие автомобили, на них же он надеялся и в Алжире. Но, к счастью, поддержала его только одна фирма, «Вуазен», в честь которой и назвали план. Это сочеталось с его склонностью все систематизировать, желанием строить города, разделенные на функциональные зоны: для бизнеса, для проживания, для отдыха, для производства. Результаты такого подхода – транспортный коллапс в часы пик, когда массы людей одновременно перемещаются из зоны рабочей в зону отдыха или проживания. Что мы видим и в Москве с ее «спальными» районами.
Совсем другое — у конструктивистов: в доме Наркомфина (1930) был запроектирован гараж на 4 машины, которые должны были быть в общем пользовании жильцов. Анна Броновицкая указывает на сходство с современной западной практикой car-sharing, когда несколько семей добровольно пользуются одной машиной – в этом есть и экономия личных средств и бережное отношение к экологии. Вряд ли именно об экологии думали конструктивисты, скорее здесь сыграла роль разруха и нищета страны, пытающейся создать себя заново. Тогда автомобиль был невообразимой роскошью.
Экономия была вынужденной, стесненность жилищных условий воспринималась как временная — до построения коммунизма. Конструктивисты пытались дать возможный максимум комфорта. Ле Корбюзье старался дать минимум комфорта «из принципа», он возвел аскетизм на пьедестал. «Жилая единица» в Марселе (1946-1952) – также с двухэтажными квартирами-ячейками, правда, уступающими в плане удобсвта планировке Гинзбурга в Наркомфине, где квартира тяготела в плане к удобному квадрату, и достаточно большая часть помещения имела потолки высотою от 3, 6 до 5 метров. Ле Корбюзье планировал «Жилую единицу» с помощью придуманного им «Модулора», системы проектирования, основанной на пропорциях человеческого тела, исходя из которых, например, идеальной высотой потолка было 2, 26 м, чтобы взрослый человек мог дотронуться до него, подняв руку. Марсельские жильцы получили потрясающую возможность трогать потолок, а вместе с ней: вытянутые квартиры-пеналы, в которых было душно и темно; километраж пробега по бытовым нуждам за день из конца в конец пенала. В наиболее узких местах квартиры создавались пробки из членов семьи, а высокие потолки были в менее чем 1/5 площади квартиры.
Так как мы имеем пример наиболее удачной планировки в более тяжелых финансовых условиях у нас в 30-е годы (на постройку «Жилой единицы» были потрачены внушительные суммы), здесь причины такого неудобного решения должны быть иные. Дом был построен для «неблагополучных» общественных элементов, всяческих нищебродов. Любые переделки в сторону большего комфорта, изменение встроенной мебели, попытки присоединить балконы к жилой площади – были запрещены архитектором. Так же, как и у конструктивистов, в жилом комплексе была собственная инфраструктура – прачечная, магазины, детский сад… Но если у нас в послереволюционное время наличие общественных служб было инновацией, призванной освободить время от быта, то здесь — явно другие функции. Развитые общественные инфраструктуры уже существовали тогда в европейских городах — открытые для всех. Ле Корбюзье размещает детский сад, аптеку, магазины, прачечную на средних этажах дома, с 7-го по 8-ой, минимизируя возможность посещения этих служб «людьми со стороны», и попытки «неблагополучных общественных элементов» выйти в общее городское пространство. Достаточно садисткое желание конструктивистов переменить с помощью архитектуры человека, вроде студенческого общежития архитектора Николаева, в котором перед переходом в спальную зону нужно было положить уличную одежду в шкафчик и переодеться в пижаму, было описано Анной Броновицкой как опыт переделки архаичного деревенского жителя в «нового человека». У Корбюзье скорее видится попытка всеми силами оставить «старого человека» в положенной ему нише – и не только в «Жилой единице», но и в более масштабных проектах.
В «Плане Вуазен для Парижа» была предусмотрена градостроительная сегрегация — богатые живут в центре, в небоскребах, вокруг – средний класс в многоэтажных домах, а на окраине – рабочие. В проекте новой столицы для штата Пенджаб, Чандигархе, целом городе, заказанном Ле Корбюзье индийским премьер-министром Джавахарлалом Неру, правительственные здания отделены от жилых кварталов расстояниями, непреодолимыми без машины, которую не могут себе позволить индийские бедняки. Приоритет автомобилей, проектирование улиц без пешеходных зон и выходов из домов на магистраль, на которых настаивал Ле Корбюзье, также ведет к разобщению. Об уничтожении улиц как месте встреч, пересечении различных интересов, неожиданных комбинаций и стартовой точке развития писала теоретик городского планирования Джейн Джекобс в книге «Смерть и жизнь больших американских городов» (Новое издательство, 2011).
Ле Корбюзье, Секретариат, Дворец правосудия, Чандигарх, столица штата Пенджаб, Индия, построена Ле Корбюзье 1951-1957
Есть и другие противоречия между интенциями Ле Корбюзье и позициями конструктивистов. Он полагал, что человеку необходима близость с природой – и поэтому планировал разделять дома огромными зелеными зонами. Выбора не оставалось – как бы ты не спешил, тебе приходилось преодолевать ненавистные кусты и газоны. До него прогулка в парке считалась делом добровольным. Поговорка «время — деньги» явно была ему незнакома – и потому он пытался разделить рабочую зону города и жилую. Конструктивисты настаивали на близости места работы и дома, что логично, так как они не мыслили труд чем-то отдельным от жизни.
Сельское хозяйство Ле Корбюзье выводил в отдельный тип поселений, конструктивисты в некоторых проектах предполагали у каждого работника завода свой огородик. Можно расценивать это как уступку крестьянскому прошлому новых горожан, но это рифмуется с новейшими тенденциями нашего дня — «земледелием нулевого километра», примеры которого привела Анна Броновицкая на своей лекции, сопроводив фотографиями бородатых мужиков из Чикаго, сажающих морковку на фоне небоскребов. Помимо обоснованного недоверия к качеству продуктов из супермаркетов, заботы об экологичности потребляемой пищи, городским жителям нужно общение с природой, близость к корням.
«Корни» для Ле Корбюзье не имели значения — планы уничтожения исторического наследия и построения стерильных и «идеальных» городов, подобные парижскому, он предлагал 44-м городам мира. Проекты были похожи в главном — для их осуществлении требовалось снести все старые постройки, игнорировались особенности климатические и природного рельефа. Это воплощение глобализации, но нет предвидения того, что люди будут сопротивляться этому процессу по разным причинам. В частности, унификация согласно стандартам современности противоречат развитию одной из самых актуальных ныне экономических отраслей – туризму. Скажите, зачем вам тратить деньги на посещение других городов и стран, если вы увидите там те же однотипные автомагистрали и башни небоскребов, а также причесанную и искусственную природу?
«Объекты поэтического отклика», пустые раковины морских обитателей и камушки, отшлифованные морем, все-таки не зря выбраны как один из центральных моментов экспозиции в ГМИИ. Это указание на то, что пытался сделать Ле Корбюзье: предложить крабу вместо панциря, возникшего в ходе эволюции – более совершенную оболочку, созданную архитектором. Но думать, что «принуждение к добру» может изменить человека к лучшему – так же бесполезно, как рекомендовать морю, какие именно формы лучше шлифовать прибоем. Он хотел создать идеальное, упорядоченное общество – а получилось скорее «Общество по применению армированного бетона». Так называлась фирма, в которую молодой Ле Корбюзье устроился работать по приезде в Париж, этим же он и закончил – сделанное им скорее демонстрирует возможности бетона, чем дает новые возможности человеку.
Источник: