Сегодня был бестолковый день, а вечером в рассылке e-flux пришло сообщение о выставке “The Original Copy: Photography of Sculpture, 1839 to Today” , что через пару дней откроется в МоМА. Вот он замысел, который меня тревожил, но никогда не будет мною же и осуществлен (хотя сейчас я и занята выставкой фотографий скульптуры, но доступный мне масштаб вдруг стал так жалок)! Конечно, я расстроилась не так, как если бы сгорела “Гроза” Джорджоне, — и даже на пенсии добравшись до Венеции, я бы знала, там нечего уже будет смотреть, — или вдруг исчезли все переводы Шервинским Катулла, — что поделаешь, любимое свое стихотворение я так и не выучила целиком наизусть. И в общем-то в мире столько ужасного, что тут и горевать — это сглупить.
На тех редких занятиях, что я провожу для библиотекарей, рассказывая о выставочной работе библиотек, всегда твержу, что главное — хорошая идея. Сюжет для выставки, интересная интерпретация выбранных для экспонирования объектов. В этом году, впервые кажется, все выставки, что проходят в холле 2 этажа Белинки, объединены единым “сюжетом”. Одна выставка цепляется к другой. Эта связность создается и тем, что все эти выставки придумывает один человек. Но в рамках библиотеки, где выставочных затей милльон, должна ли быть выработана какая-то выставочная политика? В пресс-релизе каждой выставки сказано “библиотека представляет”. Самый частый вопрос журналистов в этом году: “А почему “это” в библиотеке?” Почему бы и нет, тем более что дело вы имеете не с библиотекой, а с библиотекарями. Только почему-то мне это напоминает не о силе личности (лучшие наши замыслы порой умирают в замыслах заморских музеев), а о разболтавшейся музыкальной шкатулке.