Никита Кадан: отчасти новый по-старому критический реалист

Никита Кадан принадлежит к редкому числу художников, с творчеством которого знакомы многие, не особо интересующихся искусством. Он один из немногих творцов с яркой гражданской позицией, которую он высказывает доступными способами и в доступных местах.

С дебютными творческими проявлениями Никиты народ познакомился в разгар оранжевой революции, когда группа молодых художников «Революционное экспериментальное пространство» вышла на главную площадь страны с транспарантами, которые гармонировали с политической бурей по форме, но не по содержанию. Молодые люди в странных нарядах и со странными лозунгами не столько боролись с режимом, сколько продвигали искусство в массы. С тех пор работы Кадана путешествуют по мировым выставкам. Впрочем, художник не дает уснуть общественному сознанию соотечественников.

Никита, так ли социально твое нынешнее творчество по сравнению с прежними работами и акциями, которыми ты заявил о себе в рамках объединение «Р.Э.П»?

Никита Кадан: Одна из последних моих серий называется «Процедурная комната». Это тарелки, на которых напечатаны мои рисунки, изображающие практикуемые в Украине милицейские пытки. Стилистика этих рисунков напоминает стилистику советских медицинских  инструкций — как в «Популярной медицинской энциклопедии». В этой книге я обнаружил, что многие изображенные люди, которые подвергаются достаточно болезненным процедурам, имеют спокойное выражение лица, даже улыбаются. Мол, мы в надежных руках, добрый доктор знает что делает, все для нашего блага. Бытование пытки в нашем обществе и молчание вокруг этого — все знают, но шума особенно не производят, напомнило мне образы из советской книги. Если больно – то так надо. Мы не протестуем, потому что так надо. А пытка предстает как некая социальная медицина, как болезненная процедура по исправлению социального тела. Может, в него надо вселить немного страха и уважения? Кроме тарелок с неограниченным тиражом в проект входят плакаты с текстами моей беседы с переводчицей, публицистом, правозащитницей Екатериной Мищенко. Эти постеры расклеивались в городе. В Киеве я уже показывал эту серию в «Галерее на Институтской» и в большом проекте «Судебный эксперимент». Также она ездила в Пермь — на выставку «Якщо» под кураторством Екатерины Деготь. Недавно этот же проект возил в Одессу.

Замечаешь ли ты социальную эффективность своего искусства, и важно ли тебе, чтобы твое искусство меняло общество?

Никита Кадан: Эффективность искусства как такового не проявляется здесь и сейчас. Месседж, вложенный в общее культурное поле, существует в нем, резонирует, сосуществует с другими разнообразными явлениями и в итоге проявляет себя самым неожиданным образом. Культура и искусство живут в собственном ритме. Но есть и самая непосредственная реакция. Например, на расклеенных на Контрактовой площади плакатах, прохожие стали писать адреса милицейских отделений, где пытают. После этого комендант Староакадемического корпуса Киево-Могилянской академии сорвала плакаты от греха подальше. Анархисты, молодые радикальные левые использовали эти же плакаты для акции протеста против милицейских пыток, злоупотреблений в органах и ксенофобии. Их акция проходила 20 декабря, в день милиции – через неделю после того, как журналиста Мустафу Найема задержали на основании того, что он «лицо кавказской национальности». Представляешь: МВД, праздник, высокие чины в парадных мундирах, их жены в шубах, а у входа — толпа с плакатами, на которых топчут лицо ботинком и сношают милицейской дубинкой. Активисты так поздравили людей в их профессиональный праздник, отметили их достижения. Это непосредственное социальное резонирование. И таких примеров в искусстве множество. Немецкий экспрессионист Георг Гросс, Джон Харфильд или американец Эмори Дуглас.

Изменился ли твой взгляд на роль социального искусства со времени оранжевых событий, когда вы начинали?

Никита Кадан: В конце 2004 года все ждали перемен, мол, пересадим бандитов, отстраним от власти совков, на трон взойдут национальные лидеры, и все изменится. Мы в этом контексте скорее тематизировали общие аффекты, работали с ними в своем искусстве.

Никита Кадан: Наверное, наши лозунги звучали издевательски по отношению ко всем людям, которые были одержимы иллюзиями того, что кто-то сверху подарит благоденствие. Мы симпатизировали низовому движению, но не были сторонниками конкретной политической силы. В настоящее время мы окончательно разочарованы всеми действующими политическими силами, кроме не формализированной силы самоорганизации. Суть не в том, кто сядет на трон — сам трон испоганит любого. Сегодня мне не так важно, кто возглавляет государство, гораздо важнее то гражданское сопротивление, которое возникает при попытке построить элитный жилой комплекс на месте сквера. Люди самоорганизуются и учатся самоуправлению. То же самое можно сказать о протестах студентов и предпринимателей. Нам важно развитие прямой демократии. Не имеет большого значения кто сидит на троне, важно, чтобы сам трон потихоньку начинал шататься! Тогда мы разделяли оранжевый энтузиазм, как попытку влить свежую кровь и небольшую репетицию прямой демократии. Сейчас мы просто верим в прямую демократию.

Актуален ли сегодня веселые арт-политические перформансы, которые можно было наблюдать в Украине и России несколько лет назад?

Никита Кадан: Сейчас мы переживаем период рефлексии, период спокойного осознания произошедшего, размышления над тем, что делать дальше — время реакции. Возможно, копятся силы для новых активных преобразовательных действий. Мы никому не обещали, что будем всем на радость в течение 5-10 лет акционировать посреди Майдана в сварочных масках с лозунгами «За искусство пасть порвем!», как в 2004-2005 годах. Мы живем своими художественными жизнями, наблюдаем и анализируем, делимся результатами с аудиторией. Тем не менее, такие проекты как недавний «Судебный эксперимент», имеют совершенно реальный социальный резонанс, сравнимый с резонансом перформансов, акций 6-летней давности. Те акции, как и вся политическая жизнь того времени, имели карнавальный характер. Сейчас карнавал закончился. И мы как художники реалистического направления в широком смысле слова, воспроизводим реальность вокруг нас.

Не так давно водораздел в украинском искусстве пролегал между академическим искусством и современным. Где сегодня линия напряжения?

Никита Кадан: Есть смысл говорить о противостоянии, заложенном авангардом, которое в разные поставангардные периоды то ярко проявляется, то уходит в тень. Это противоречие между ангажированным искусством и искусством автономным — искусством, говорящим об обществе, и искусством ради искусства. Часто между этими двумя силами возникают тактические компромиссы, часто они сплетаются в сложный орнамент. В работе Р.Э.П. и в моей работе есть и ангажированные и автономистские черты. Одно с другим находится в сложных отношениях, и эта натяжка обеспечивает смысловое напряжение целого. Есть авторы, которые с головой ныряют в социальную жизнь. Например, политический перформер Саша Володарский: он вообще не стремится, чтобы его опознавали как художника, впрочем, когда опознают, он не возражает. Есть абсолютные автономисты, живущие исключительно внутри искусства. Там не дуют суровые ветры реальности, но есть свои задачи и  проблемы.

Никита Кадан: Если бы можно было так просто подсчитать силы в стране! Нас, ангажированных художников в художественном поле, естественно, меньше, чем тех, кто никак не стремится соотноситься с социальной реальностью. Но в отличие от авторов, которые занимаются абстрактной живописью или любой другой формой декорума, мы присутствуем в международных художественных институциях, музеях, биеннале и т.д. Но зато, когда мы уезжаем за границу и там строим большие инсталляции, они здесь завешивают картинами все галерейные стены, и поди пойми, кто делает больше! Посетитель киевских выставок гораздо больше видит искусства, не претендующего на преобразовательную общественную роль. Но международные кураторы, теоретики, критики, которые работают с искусством Восточной Европы, постсоветского пространства, когда смотрят на здешнюю художественную сцену, ищут именно ангажированное искусство. Можно вспомнить большие постсоветские выставки, выставочную серию «Прогрессивная ностальгия» в музеях Италии, Греции, Финляндии, Postorange в Вене или украинскую выставку «Якщо» в Перми — это выставки преимущественно социально критического искусства.

А может, интерес Запада к украинскому ангажированному искусству вызван его стремлением опознать бывшего идеологического врага?

Никита Кадан: По-моему, это естественно для мыслящих людей, после большого идеологического противостояния опознать в бывшем враге себя, увидеть в нем свое отражение. Художественная сцена, это, среди прочего, пространство дискуссии, а художник — собеседник. Искусство, говорящее о социуме, наиболее интересно. Это не птичьи трели, это о чем-то. Суждения о насущных вещах интересней, чем досужая болтовня. Но художественная сцена, кроме того, что пространство дискуссии – еще и пространство конкуренции. К чему приглашать того, кто изготавливает декоративные картины, любые объекты, задача которых лишь украшать, если точно таких же местных художников тысячи?

Таким образом, к примеру, японское социально-критическое искусство в Европе интересней, чем декоративное, а популярность Такаши Мураками – исключение?

Никита Кадан: Да, интересней. Оно интереснее в принципе. Хотя Мураками и прочие производители дорогих игрушек являются «фасадными» действующими лицами культурой индустрии. Они оказываются на международной сцене, когда поддержаны капиталом изнутри страны. Бум китчевого китайского искусства возник в результате внутренней либерализации. Появилось много китайских коллекционеров, которые на аукционах взвинтили цены на своих художников. Авторы критического направления, особенно в восточноевропейских странах, чаще всего местными деньгами не поддерживаются. Хотя Польша представляет собой исключение. Чего греха таить: все наши поездки на Запад осуществляются за западные же деньги. Наше присутствие в международном художественном процессе никакими украинскими структурами не поддерживается. С одной стороны, это говорит о том, что мы никому ничего не должны и представляем скорее не Украину, а самих себя, с другой стороны, это ясно указывает на востребованность в культуре. Ведь никаких прямых и непосредственных корыстных мотивов за этими приглашениями нет.