Художник Михаил Шемякин рассказал GZT.RU, почему он пьет чай с Владимиром Путиным, не любит книг Владимира Сорокина и когда выйдет его книга о Владимире Высоцком.
Начало сентября 67-летний художник Михаил Шемякин встретил в Москве, где его ожидало немало дел. В среду, 1 сентября, издательство «Азбука» представило новый двухтомник «Михаил Шемякин» на русском языке, в работе над которым художник принимал активное участие. А 9 сентября он будет вручать почетным гостям и руководителям оркестров— участников фестиваля военных оркестров «Спасская башня»— фарфоровую статуэтку гренадера-барабанщика мушкетерского полка XVIII века, которую сам придумал.
Довольно часто, просто в Москве бываю редко, потому что сегодняшнюю архитектуру этого прекрасного когда-то города не очень люблю. Прежней Москвы уже нет. С первого взгляда даже невозможно понять, что это за город, и какой стране он принадлежит. Мешают настроенные новыми русскими ужасные «торты» из гранита и стекла, воплощение полной безвкусицы.
Я чаще бываю в своем любимом Петербурге, он меня воспитал, и я по духу именно петербуржец. Выпускаю балеты в Мариинском театре, в Петербурге работает наш фонд— одновременно это филиал моего института,— где мы устраиваем научные выставки. Например, сейчас там очень интересная выставка «Образ смерти в искусстве».
Но живете вы, все-таки во Франции, и видите жизнь в России как бы со стороны. Как по-вашему, легко ли живется художникам в России при нынешнем режиме?
Сегодня просто сказка, а не режим. Полная свобода: делайте, что хотите, бегайте голыми, пукайте, какайте в музеях, печатайте книги с матом. В результате, на зрителей обрушился поток разной гадости. Любимый писатель так называемой московской интеллигенции— Владимир Сорокин. В одном из интервью он рассказывает, что заниматься литературой его, оказывается, благословил Илья Кабаков. Сорокин раньше вроде хотел стать художником, но уж если пророк Илья его благословил быть литератором, значит, он станет вторым Достоевским, или Толстоевским.
Я взял на себя такой подвиг и прочел от корки до корки то, что написал Сорокин. Он знает, чем сегодня можно прославиться. Чем больше писатель хулиганит, чем больше мата на страницах его книг, тем лучше. Хотя пародист он довольно талантливый. Особенно он хорош в «Голубом сале», передразнивая Толстого и Достоевского.
Конечно нет, главное, чтобы его употребляли остроумно и к месту. Вот, например, забавные эротические стихи и песни гусаров. Сплошной мат, но как остроумно написано! И это искусство, а не просто похабень. У Пелевина иногда тоже прорывается мат. Но по делу, и Пелевин иногда делает уникальные вещи.
Читаю роман Сорокина, в котором человек с топором бегает, в одну ночь истребляет полгорода, и развешивает в церкви внутренности своей любовницы, я думаю: «И ради чего все это?». Мне кажется, нынешний разгул так называемой свободы, попахивающей дешевой анархией, скандалом и безграмотностью, может вызвать чувство легкой брезгливости пополам с недоумением.
Государству нет никакого дела до художников и творческих людей. Раньше искусство официально называлось идеологическим фронтом. Вы понимаете, что такое фронт? И всю эту линию фронта снабжало государство. Только не пушками и танками, а мастерскими, красками. Потом те, кто как следует окопался у котла с очень вкусной кашей, начали отстреливать своих соратников, таких как Бродский, Шемякин. Они боялись, что им могут сказать: «Господин N, ведь есть художники поинтереснее, чем вы».
Грызня обычно происходит внутри интеллигенции. Недаром Ленин сказал когда-то великолепную фразу: «Интеллигенция— это не мозг нации, а ее говно». К несчастью, в чем-то он был прав.
Нет, я политикой не занимался и по сегодняшний день считаю, что кристально чистым это занятие трудно назвать. Когда меня спрашивают: «Как вы, диссидент, можете пить чай с Путиным, бывшим КГБ-шником?», отвечаю очень просто: «Я диссидентом никогда не был». А спасал меня от моих собратьев по кисти и резцу именно КГБ.
Диссидентом был Буковский, который недавно маршировал в Лондоне вместе с Березовским. Буковский занимается политикой, и занимался ей всегда. А мы были инакомыслящими. И наше преступление заключалось в том, что мы пытались увидеть мир своими собственными глазами. Меня это привело в один из самых страшных сумасшедших домов— экспериментальную клинику. Меня бросили туда только за то, что я по-своему иллюстрировал Гофмана, Достоевского, Диккенса.
Я выжил только потому, что на год с лишним уехал в Сванетию (область в Грузии—). Я жил там в горах, в пустынях, среди беглых монахов. Просто понял, что только природа поможет мне изгнать из организма ту химию, которой я тогда был напичкан выше головы. В тот момент я чуть не попросился обратно в клинику. Профессор Случевский (был такой знаменитый садист), прощаясь со мной, сказал «до свидания» и добавил: «Те, кто у нас побывал, к нам потом сами приходят». Через 2 месяца я понял, что он имел в виду. Ой как понял! И вспомнил момент из «Мастера и Маргариты», когда Мастер зимой шел в сумасшедший дом. Я был готов на все, чтобы меня избавили от преследовавшего меня бессознательного ужаса.
Сейчас, я понимаю, что это была обыкновенная ломка. Но что-то мне подсказало, что лучше поехать в горы. Я занял денег, улетел, и попытался лечиться, как собаки, ужаленные змеей. Жил почти как дикий человек, спал в пещере, понимая, что только природа поможет мне вернуться к нормальной жизни. Только через полтора года после этого я с трудом заставил себя взять в руки кисти и карандаши. Со мной провели какую-то особую работу: стоило начать рисовать, лоб покрывался холодным потом, и от ужаса я не мог держать в руках карандаш. В клинике со мной проделывали разные эксперименты. Помню, что я лежал под огромной лапой-прожектором, на котором загорались лампы разного цвета, в уши были вставлены наушники, из которых доносилась какая-то чушь, и разумеется я был напичкан психотропными медикаментами.
Недавно вы выпустили в Вильнюсе балет «Коппелия». Он тоже погружает зрителей в пугающий их мир, или это просто романтическая сказка?
В классическом варианте этот балет— вечный праздник, дивертисмент. Никаким Гофманом там и не пахнет. Хотя на самом деле сюжет для «Коппелии» взят из «Песочного человека»— одной из самых страшных Гофманских новелл. У нас с Кириллом Симоновым (мы делали с ним «Щелкунчика» в Мариинском)— совершенно новая версия. Я написал новое либретто, и нам пришлось немного изменить музыку. В классической «Коппелии» она немного водевильная. Поэтому мы включили в нашу работу часть музыки из другого балета Делиба «Сильва», чтобы в ней появились более трагические моменты. У нашего балета два названия— «Коппелия» и «Песочный человек».
Если все будет благополучно, «Коппелию» должны привезти в Москву 2012 году, это будут ее первые западные гастроли. Если конечно, ситуация будет благоволить ко мне.
Раньше меня травил Союз художников. Сейчас я и художники, мыслящие в том же направлении, что и я, подвергаются преследованию со стороны новых российских искусствоведов. Часто это люди просто безграмотные, очень поверхностно понимающие, что происходит на Западе. Но очень агрессивные и нетерпимые.
Они объявляют Дубосарского и Виноградова столпами современного российского искусства. Но если это вершина современного русского искусства, то серединку и низинку даже страшно себе вообразить… Кулика называют пророком. Он человек не бесталанный, у него интересные фотографии, прославился он образом человека-собаки. Ходил на поводке на четвереньках голый. Мочился в галереях. Бывал бит, но снискал при этом известность. Не плохо, но уже старо. Так что положение серьезных художников сейчас опять очень сложное. Только эти сложности теперь носят совершенно иной характер. Что опаснее, покажет время.
Давайте поговорим о ваших книгах. На днях издательство «Азбука» представило новый двухтомник «Михаил Шемякин» на русском языке. Чем эта книга отличается от двухтомника «Михаил Шемякин», который 25 лет назад был опубликован в Америке на английском языке?
У этого двухтомника другая структура, хотя у русской и американской книг примерно один и тот же формат— по 500–600 страниц. Но американская книга— это история развития моего творчества, и все работы представлены в хронологическом порядке. А в русской они разделены по циклам: театр, балет, опера, книжная графика, портреты, натюрморты. Внутри каждого из циклов тоже сохраняется хронология. Еще в русской книге очень интересные статьи и философа Владимира Иванова, и академика Дмитрия Лихачева. Больше ничего сказать не могу: так подробно занимался каждым отдельным фрагментом, что до сих пор внимательно не просмотрел книгу целиком, с начала до конца.
А как складывается судьба другой вашей книги— «Две судьбы» о вас и о Высоцком? Уже несколько раз объявляли о ее выходе, а книги все нет.
Отчасти, ее выход задерживался по моей вине: поэзию, вообще, очень сложно иллюстрировать. Знаете, я очень люблю Бродского и даже выучил наизусть такие сложные стихотворные опусы его, как «Римские элегии». Такое со мной бывает редко: я знаю наизусть разве что детские стихи Агнии Барто, да стихотворения Некрасова, которыми нам забивали головы еще в школе. Но читая про себя эти «Римские элегии», я иногда себя спрашиваю: «А как бы их можно было бы проиллюстрировать?» И понимаю— это почти невозможно.
Да, это станковая графика с акварелью, очень тщательно выполненная. В какой-то момент я задал себе вопрос: почему я так долго работаю над каждым листом? А потом просто сосчитал количество мелких деталей на каждом. Например, герои моих гравюр часто оказываются на Красной площади. Я решил сосчитать, сколько я нарисовал булыжников— маленьких, аккуратно вычерченных пером кружочков? Оказалось, что на одном небольшом листе их иногда нарисовано до 9 тысяч. Мне самому была любопытна эта математика.
Все иллюстрации к этой книге очень сложные, интересные и острые. Я хотел показать в ней, почему власть имущие и так называемая правящая советская интеллигенция так панически боялись творчества Володи Высоцкого. В своих иллюстрациях я открываю его как обличителя, как пророка. Не как критика советского режима. Быть критиком легко. А быть настоящим трибуном и обличителем— прежде всего, опасно.
Сейчас книга почти закончена: иллюстрации готовы, и мы монтируем редкие фотографии Высоцкого, которые я делал у себя в мастерской, и оттиски его автографов. Володя обычно дарил мне автограф стихотворения или песни, если она была написана по моей просьбе, посвящена мне или как-то со мною связана.
Надеюсь, что к концу 2010 года книга уже выйдет. Хотя будет доступна не всем. «Vita nova» издает очень дорогие книги небольшим тиражом. К примеру, недавно оно выпустило роман Густава Майринка «Голем» с иллюстрациями моей дочери Доротеи. «Голем»— с детских лет ее любимая книга, в ней 40 с лишним иллюстраций, очень интересных. Но, к сожалению, эту книгу мало кто видел. Поэтому мы сейчас пытаемся придумать какую-то комбинацию, чтобы часть моих иллюстраций к стихам Высоцкого опубликовать в более дешевом, более доступном читателям издании.
На вашем официальном сайте я видела раздел «Произведения и цены». Вам важно, сколько вы получаете за ту или иную работу?
Неужели я похож на человека, который выставляет в интернете цены на свои работы? Этот сайт не имеет ко мне никакого отношения. Где вы его нашли?
Я в интернет не хожу и набрать ничего не умею. Только иногда слушаю рассказы, что там обо мне пишут. Например, написали, что я днем сплю в гробу. Наверное, безграмотный писака перепутал меня с французской актрисой Сарой Бернар, одна из ее экстравагантных выходок являла из себя спанье в роскошном гробу отделанному брюссельскими кружевами. Актрисы— странный народ.