Кругосветный путешественник

В середине октября на лейбле Soyuz Music выходит новый альбом легендарной советско-российско-американской-далее везде группы «Оберманекен». Пластинка «Бриллиантовый дым» стала первой студийной работой коллектива за последние 10 лет. Накануне премьеры лидер коллектива Анжей Захарищев Фон Брауш рассказал «Ленте.ру» о свежем диске, ощущении от нулевых и географии «Оберманекена».

«Лента.ру»: «Оберманекен» возвращается. Это было долгое ожидание. Фактически про группу ничего не было слышно с начала-середины нулевых. Расскажите, где вы пропадали, чем занимались?

Анжей Захарищев Фон Брауш : Я надеялся, в глубине души, что в России в начале тысячелетия наступит что-то напоминающее Серебряный Век-2, по многим признакам это должно было произойти, но, к сожалению, не случилось. Вместо этого благоденствия вползли тусклые, бледные нулевые. Слякоть нулевых – а в слякоть сидят дома, а лучше улетают в солнечные страны. Что я и сделал. Отправился в творческую экспедицию.

Нулевые стали для меня плодотворным безвременьем. Я остановил секундомер и погрузился в безмятежные пучины собственного творчества – музыкального, литературного, иногда, когда появлялся в Москве, участвовал в интересных событиях — «Оберманекен» отыграл на многих фестивалях с собратьями по новоромантическому оружию — «Николай Коперник», «Ночной Проспект», «Центр», «Мегаполис», «Альянс», организовал фестиваль-манифест «Алмазная Дефлорация Гламура». Написал тексты нескольких песен нового альбома «Браво» «Мода», провел курс лекций по истории современной рок музыки.

Но за это десятилетие Россия стала сырьевой сверхдержавой, и искусство тоже стало сырьевым. Нефтедоллары заполнили все ниши, от клубов, выставок, галерей до ТВ и радио – тоталитаризм профанации, сплошные «продюсерские проекты», ничего естественного, натурального. От пестрой и разнообразной флоры и фауны 80-х – 90-х остались в лучшем случае незамысловатые поющие инфузории–туфельки. По моим ощущением, процесс достиг дна, и логично предположить, что он будет развиваться в обратную сторону.

Я дистанцировался от процессов обнуления. Я стал сам себе и Робинзоном Крузо и его островом и выращивал там свой соловьиный сад. За это время я написал порядка двухсот песен, чего даже при щедром трек-листе вполне хватает на 10 полноценных альбомов. Так что в моей параллельной вселенной издавалось по альбому в год.

А в это время альбом мерцал. Музыка, песни этого альбома появлялась в формате аудио-тизера в интернете, на концертах, на радио, на CD-сборниках – кропотливые ценители творчества «Оберманекена» хорошо знают примерно половину альбома. Существует даже некий условный хит парад этих тизеров – на первом месте «Романс Венеция», затем — «Я не верю слезам», и третью строчку нашего виртуальнейшего из виртуальных чартов делят «Бриллиантовый Дым» и «Санто-Доминго».

По-моему, это время было замечательным для чистого искусства. И чтобы не связываться с процессами распада, я стал кругосветным путешественником. Как известно, в такие сумеречные периоды русская культура стремилась за границы. Для меня это был хороший рецепт.

Моими компасами и картой служили литература и музыка, архитектура и живопись, гастрономия и этнология. Я выбирал маршруты, связанные с внутренними меридианами — Лхаса, Лос-Анджелес, Гонконг, Барселона, Париж, Акапулько. К примеру, в определенный период в Италии больше всего меня привлекла Венеция — тропинки Бродского, тропинки Байрона. Я погружался в их истории, блуждая с антикварным томиком Чайлд Гарольда или еще пахнущим типографской краской «Пейзажем с наводнением». Важно было пожить там, пропитаться метаболизмом и светотенями этого места.

Я решил, что за это время лучше дать материалу выдержаться, как хорошему вину. Это вообще был знаковый процесс. И не только у меня. Навскидку — Шаде, Брайан Ферри, Duran Duran, у Жени Хавтана тоже самое — первый номерной альбом за эти годы. Эта такая общая всемирная история произошла; видимо, Земля попала в хвост какой-то особенно недружелюбной комете.

Действительно, есть такая тенденция. А у прогрессивной молодежи другая. Быстрее записать, выложить в интернет, поделиться со всем миром. Некоторые по несколько альбомов в год выпускают.

Тут надо разобраться с терминологией. Прогрессивная или регрессивная молодежь. Она выдает продукт, который служит заболачиванию местности. За 10 лет произошел большой технический прогресс, а культурный и духовный — абсолютно регресс.

Иногда творческая атмосфера настолько мощная, что действительно все происходит стремительно и ярко. Вот Лондон в 1960-е, Америка в 70-е, рок-н-ролл, панк-рок, нью-вейв, поп-арт и т.д. и т.п. Париж начала прошлого века — вспышка модерна. Петербург серебряного века и Ленинград 80-х – время рок-клуба и «новых» художников.

Сейчас наблюдается очень большая жажда этой энергетики. В России просто колоссальный вакуум. Это связано с социально-экономической перестройкой России, вот этой феодализацией, которой выгодно девальвировать очевидные ценности, сместить ориентиры. Боевой клич последних лет — «бабло побеждает зло» — из этого ряда.

А как вы относитесь к современным переменам именно в музыкальном бизнесе? Отмирает понятие альбома, альбома на физическом носителе, музыканты выкладывают все в интернет бесплатно, понимая, что выпуском музыки ничего не заработать. Музыку все слушают в айподах, по песне; людям проще воспринимать треки отдельно, нежели большим цельным продуктом.

Отлично отношусь, очередной этап сегрегации. Suum cuique. Искушенного меломана не удовлетворяет цифровой звук. Это как радио — просто фон или для информации. А прогрессивная, уже без кавычек, молодежь не то что мыслит альбомами, она начинает мыслить виниловыми альбомами. Последние несколько лет наблюдается всплеск интереса к винилу. Я давно его коллекционирую, и вдруг обнаружил, что все больше знакомых втягиваются в это увлекательное хобби. Тиражи винила растут, все сведущие музыканты выпускают альбомы на виниле. Сейчас это музыкальная реальность.

Конечно. На тяжелом 180-граммовом, аудиофильском. Он еще глубже по звуку, по обертонам, почти полный эффект присутствия. Плотный конверт с прекрасно оформленной обложкой, с вкладышами, текстами, постером. Как старый добрый «Abbey Road». Чтобы в руки взять было приятно, достать пластинку, почувствовать ее вес, не виртуальность.

Давайте, собственно, немножко про сам альбом поговорим. Насколько свежий материал записан на диске? Много ли там архивных вещей?

Я вообще убираю понятие «архивный». Идеи некоторых песен возникли давно, пусть парой слов, интонацией, они жили своей жизнью, развивались на границе сознания, обрастали мелодией, метафорами. Ряд песен возник сразу в студии, но это тоже не означает, что они привязаны к данной минуте, они развивались за границей сознания.

Вне времени и вне пространства. При этом у них, конечно, есть субъективное сюжетное время и пространство и объективное время записи, и при желании их легко соотнести с логарифмической линейкой событий и фактов. Например, «Бриллиантовый дым» можно воспринять как увертюру к ледяным нулевым, но можно и не воспринимать. Собственно, для меня не стояло художественной задачи делать альбом определенного времени. Я с сомнением отношусь к тому, что талант артиста — это зеркало, которое отражает происходящее вокруг, это как-то все упрощает, скорее, он радио, где можно настроиться на неизвестную волну, порой на незнакомом языке, так интересней, больше интриги, больше открытий.

У альбома есть своя архитектура, свой ландшафт. Песни являются мостиками — над советской эпохой, над лихими 90-ми — но никакой ностальгии. Для меня были интересны, например, Стравинский и Pink Floyd, Набоков и Генри Миллер, Аполлинер и Ахматова, Берроуз и Лу Рид. Вот первое концептуальное объединение. Во-вторых, это альбом-путешествие. Неогеография. Песни писались в разных городах, в разных странах, на различных континентах. И несут в себе аромат, ритмы, отпечаток культуры и мифологии тех мест… Титульную песню «Бриллиантовый дым» я начал писать еще в Нью-Йорке, какие-то строчки всплыли по пути из Вестфалии на Лазурный берег, и окончательный вид она приобрела в Египте, у пирамид в тени Сфинкса. Возможно, поэтому она имеет такой имперский и одновременно метафизический характер. Бриллиантовый дым – это дым империй, распадающихся или возникающих на руинах предыдущих. «Серпантин — Романс Венеция» был сочинен, разумеется, в Венеции, во время жарких недель середины лета, а точнее в полнолуние, и является почти дословным пересказом реальной истории. На мостовых этого города еще не остыли следы Дон Жуана и Казановы, их просто надо научиться распознавать. «Волшебные глаза» — это Париж, осень, шафрановые листья каштанов, бульвары, горячее вино с корицей и губная помада с запахом дождя.

А песня «Где джентльмены ищут нефть» , которую мы с вами презентовали на «Ленте.ру» еще в прошлом году, получается, концептуально не встраивается в эту цепочку?

У альбома «Бриллиантовый дым» есть продолжение. Сначала была идея сделать двойной альбом, и в нем совершенно естественно существовала «Где джентльмены ищут нефть», но затем показалось интересней и красивей сделать следующий альбом, в котором темы и сюжеты «Бриллиантового дыма» получат дальнейшее развитие.

В ближайшее время. Я думаю, в течение нескольких месяцев с момента выхода «Бриллиантового дыма» появится второй альбом.

Если говорить об «Оберманекене» в целом, насколько, на ваш взгляд, группа сейчас актуальна и соответствует моменту? Вы восприимчивы к модным музыкальным тенденциям или не отступаете от своего сложившегося стиля, грубо говоря, сидите в своей башне из слоновой кости и творите?

Конечно, в России комфортнее существовать в башне из слоновой кости, но с вертолетной площадкой, скоростным лифтом и современными средствами связи, поэтому я весьма восприимчив к модным музыкальным тенденциям и одновременно не отступаю от своего сложившегося стиля, а всячески развиваю этот стиль, во многом благодаря как раз модным музыкальным тенденциям. Интересно все, вся хорошая музыка, которая существует и появляется. Эти эволюции легко заметить в альбоме. Например, никогда раньше «Оберманекен» не писал таких песен и не использовал таких ритмов, как в тех же «Где джентльмены ищут нефть» или «Я не верю слезам» — это, если угодно, психоделическое нео-диско.

Стараюсь быть в курсе текущего музыкального момента. Слушаю, к примеру, Muse, Radiohead, Bonaparte, The White Stripes, CocoRosie или вот забавные ребята из последнего JEFF the Brotherhood, но в то же время — Steely Dan, ранний Роберт Палмер. Все открыто, все фибры работают, процеживается планктон, Моби Дик рассекает широкие просторы океана. И все находит отражение в собственной музыке; она видоизменяется, растет, дополняется.

Надо сказать, что в странах с традиционной демократией музыка воспринимается иначе. Например, концерт Дэвида Сильвиана — совершенно волшебный в Европе и будто через какую-то мутную пелену в Москве. Я думаю, это зависит от энергетики, от публики, в Европе она гораздо легче. Я сегодня послушал хит-парад одной из отечественных рок-радиостанций, и это, конечно, дремучий лес, палеозой. Ощущение, что к балалаечникам и ложкарям по неведанным причинам случайно попали гитары и барабаны. Порой даже вступление в приличном саунде, европейском. Но как только начинают петь… Элвис покидает здание.

Первый альбом Оберманекена «Прикосновение нервного меха» упоминается в культовой книге Кушнира «100 магнитоальбомов советского рока». Я помню, как когда-то некие энтузиасты в интернете задались целью собрать все эти альбомы, но ваш найти так и не смогли. Ходят слухи, что копии этой пластинки не сохранилось даже у вас. Существует ли этот диск еще в природе?

В природе этот диск существует, а так как я часть природы, он есть и у меня. Думаю, что «Прикосновение нервного меха» непременно увидит свет, но для этого должен быть создан определенный контекст. Это дело не далекого времени. На нем есть прекрасные образцы песенного творчества «Оберманекена». Некоторые из них были впоследствии переделаны, перепеты и вошли в другие номерные альбомы.

История «Оберманекена» неразрывно и напрямую связана с некоторыми городами. Например, Вяткой 1980-х. Какие у вас остались впечатления и воспоминания о ней?

Надо сказать, что я там не так много времени провел, год или два. Видно было, что туда любили ссылать фрондирующую интеллигенцию царских времен, и в Вятке сложился такой интересный культурный срез. Завязались отношения с творческой молодежью. Я импортировал записи ленинградских групп — «Аквариум», «Зоопарк», «Кино» — и они моментально разлетелись по городу. Заработало сарафанное радио. Однажды я с двумя местными ван гогами организовал там выставку (подпольную, разумеется) современной живописи. Конечно, об этом узнало КГБ, явку накрыли, начались слежки, филеры, в результате мне пришлось покинуть пасторальные берега Вятки. Но катализатор был вброшен, внесено много новых витаминов.

Нью-Йорк — это антиВятка. Это великолепный мегаполис, это горнило, это в принципе весь мир. Тогда это было сосредоточение всех энергетик. Мощное и комфортное магнитное поле, и когда туда попадаешь, то все твои внутренние компасы начинают показывать куда надо. Очень коммуникабельный город, очень много происходит в нем встреч. Он так организован, что если ты готов внутренне, то тебе не надо специально планировать и лезть из шкуры вон, чтобы что-то происходило, все происходит само собой. Я там встречался и с Игги Попом, и с Ленни Кравицем, и с Ванессой Парадиз, и с Дэвидом Бирном, и с Куртом Кобейном. При этом происходил обмен какими-то вибрациями, и я получал какой-то резонанс, еще один обертон в голос. В Нью-Йорке можно жить постоянно, не покидая его, но ощущая пульс всей планеты.

В Лондоне. Сюда сходятся оси магического треугольника. Сейчас время 3D, мир получил новую оптику, временно хрусталик у мира чуть-чуть разжался. Нужно заново учиться фокусироваться, поскольку вокруг слишком много иллюзий. То, что кажется реальностью, на самом деле почти реальность, мираж. Поэтому я люблю быть в различных точках пространства, чтобы разглядеть истинную, четкую и объемную картину .

Получается, что ваш альбом космополитичный, но он же все равно ориентирован на наш внутренний рынок?

Скорее космогонический. Он не ориентируется на рынок, это не продукт, это произведение искусства, ориентированное на внутренний космос, прежде всего мой личный, а также тех, у кого этот космос совпадает с моим, или тех, кто находится в поиске этого космоса. Это чистое искусство, это вещь в себе, которая открывается тем, у кого есть рецепторы для ее восприятия. Это Байконур, с которого ракеты уходят в неизведанное, а их след — бриллиантовый дым.