На Х герценовских чтениях, приуроченных к двухсотлетию со дня рождения Александра Герцена и состоявшихся накануне на площадках Кировской областной научной библиотеки, носящей его имя, прозвучало немало интересных докладов.
Одним из самых ярких стало выступление историка Михаила Судовикова, который рассказал, как проходила вятская ссылка писателя. Доцент, заведующий кафедрой отечественной истории Вятского государственного гуманитарного университета Судовиков открыл множество интересных подробностей из вятского периода жизни Герцена, неизвестных широкой общественности.
Ученый отметил, что в отличие от других ссыльных Александр Герцен был в Вятке на особом положении. Он, как дворянин, носил мундир и шпагу и имел парадный выезд. У него был личный камердинер, и Герцен, по сути, не затруднял себя решением бытовых проблем. Особое отношение к нему прослеживалось буквально во всем. Он был принимаем в домах вятской знати, приглашался на губернаторские обеды. На службе в канцелярии к Герцену также проявлялось внимание.
Он вспоминал, что Петр Оленицин, бывший тогда правителем канцелярии, «меня не теснил, был даже более вежливый, чем я ожидал». Это объяснялось уважением к кандидату Московского университета, каковым являлся Герцен. Писателю даже разрешали работать дома, «вдали от удушающего, как в собачьем гроте, воздуха затхлой среды». Тем не менее, Герцен не воспринимал такие условия ссылки, как везение или маленький подарок судьбы. Он — ссыльный, и этим было сказано все. Во многом поэтому Вятка поначалу казалась ему «хуже тюрьмы».
Однако после череды тоскливых размышлений начала лета 1835 года в письме к своим друзьям от 17 июля Герцен отмечал уже несколько иные штрихи места своей ссылки. Вятка постепенно стала раскрываться для него с другой стороны. Его фраза «теперь я увидел хоть часть России» звучала уже по-особенному, более жизнеутверждающе. В частности, он видел, что «управление губернское… идет несравненно лучше, нежели я думал». Увидел ссыльный и «некоторые успехи» в вятском образовании.
Однако, как сам Герцен, так и Вятка не спешили раскланиваться друг перед другом. Герцен пытался найти единомышленников среди ссыльных, но поначалу это не вышло. Тогда он стал искать себя в прогулках за городом. Он ездил на охоту, затем окунулся в светскую жизнь. Но все это было не его. «Шумные удовольствия, коими я иногда хочу убить время, оставляют пустоту, туман», заявлял он в своих письмах.
Близким людям Герцен сознавался и в том, что до 1834 года у него не было никаких религиозных идей. А в Вятке такие идеи появились. Герцен обратился к этой теме в своих статьях. «Я описываю свое собственное развитие, чтобы пояснить, какой опыт привел меня к религиозному воззрению» — сообщал он в мае 1936 года.
Ссыльный читал книги, размышлял о христианстве, писал близким: «Молитва и религия, они все уврачуют». С интересом общался с вятским епископом, говел. Но в то же время религия не стала доминантой в его повседневной жизни. «Я редко могу молиться, и всего реже в церкви. Молитвы у меня бывают как молния мгновенно в минуту сильной горести, в минуту сильного восторга, в обыкновенное же время в этом нет потребности».
Настоящей отдушиной для молодого ссыльного стало общение с сосланным в Вятку архитектором Александром Витбергом. Два ссыльных поселились в одном доме, поддерживали друг друга. Герцен поддерживал Витберга и материально, поскольку тот был очень стеснен в материальных средствах. Для Герцена же Витберг был «великим человеком среди мелочного времени». «Посланником неба явился он ко мне» — напишет Герцен в конце 1835 года. Впоследствии он добавил, что приезд Витберга «сделал мне вполовину легче ссылку». И здесь происходит определенный перелом в отношении Герцена к Вятке. Он пишет: «Вятка скучна, но благословляю судьбу, бросившую меня сюда. Встреча с Витбергом выкупает половину неприятностей разлуки».
Под влиянием старшего товарища Герцен начинает беспрерывно заниматься архитектурой. А удручавшая его служба сменилась более творческой работой — составлением статистики Вятской губернии.
Настоящим «пробуждением» для Герцена становится 1836 год, который ознаменовался пылкими признаниями в любви Наталье Захариной, своей двоюродной сестре, которая впоследствии стала его женой. И надеждами о скором возвращении в Москву. Приближаясь к годовщине своей ссылки, Герцен отмечал: «По счастью, моя пустая жизнь кончилась. Я снова занимаюсь, хотя не так много, как прежде, но с пользою. И год этот не совсем пропал в жизни моей. Он богат опытами, он богат чувствами».
Однако Герцену по-прежнему было тяжело. «Я редко занимаюсь от души. Найдет иногда минута, день, когда я много думаю и пишу. Потом опять действительно жизнь и пустота. Утро всякого дня гибнет или в канцелярии или у губернатора». Но в это же время Вятка подарила Герцену дружбу с чиновником Гавриилом Эрном, с учителем гимназии Андреем Скворцовым, которые относились к нему с искренней нежностью. И поддержку этих людей Герцен весьма ценил. «Дружба их меня трогает». А Скворцова называл лучшим из жителей Вятки.
В этот период Герцен активно занимается литературной деятельностью. Он пишет «Письма из провинции» и другие работы. И хотя он «потерял веру в 37-й год», как он говорил, но именно этот год изменил жизнь молодого ссыльного. Хотя год начался с грустных размышлений о пережитом и грядущем, с тоски по любимой Наташе, все это чередовалось с достижением нового. В Вятке Герцен участвовал в любительских спектаклях. Причем он играл хорошо. Ему аплодировали. И он замечал: «Ежели когда я буду в нужде, могу идти в бродячие актеры».
Но жизнь в провинции не приносила ему настоящего удовлетворения. Служба, ломавшая горделивую натуру ссыльного, гонения властей на Витберга испепеляли ранимую душу Герцена. «Сколько опыта горького и свинцового принесу я с собой» — писал Герцен в конце февраля 1837 года. И в марте добавлял: «Надобно признаться, труд очень полезный прослужить 2-3 года в дальней губернии».
В канун своего 25-летия Герцен по новому осознает значение ссылки в своей жизни. «В Вятке я сделал переход от юношества к совершеннолетию». Ему становится печально от мысли, что рано или поздно придется расстаться со своими вятскими друзьями.
Прорывом в его судьбе становится приезд в мае 1837 года великого князя Александра Николаевича вместе со свитой в Вятку, во время которого состоялись показ выставки естественных и искусственных произведений и встреча с поэтом Жуковским. После чего у ссыльного появился луч надежды на помилование. Последнее Герцен готов был принять с достоинством, как требовали его воспитание и характер. «Теперь с поднятым челом я могу принять освобождение. Меня видели, я одинок, со званием сосланного увидели меня и оценили. Тут не было просьбы».
Весть об избавлении от ссылки пришла в Вятку в конце ноября. «Вчера утром получил письмо, спокойно развернул его, прочел… Итак, я еду во Владимир. Ну, прощай, Вятка, всем сердцем благословляю тебя. Ты не оставила чуждого изгнанника. Ты дала ему руку и привет. Благословляю тебя». Здесь Герцен обращается к Вятке уже, как к доброму другу. «Ну, прощай же, город, в котором прошли почти три года моей жизни. Вероятно, мы не увидимся. С каким чувством ненависти я смотрел иногда на твои стены. Расстаемся, как добрые друзья».
Отъезд состоялся 29 декабря 1937 года. «Больно было душе, когда я расстался с Вяткой. Очень больно» — напишет Герцен в последние минуты пребывания на вятской земле. «Дым Вятки мне сладок и приятен».
В областной научной библиотеке имени Александра Герцена десятые герценовские чтения, посвященные 200-летию русского писателя, публициста, философа, общественного деятеля, прошли не случайно. В конце этого года исполнится 175 лет с того времени, как писатель основал библиотеку в Вятке, будучи здесь в ссылке. И, как установили краеведы, даже жил в библиотеке какое-то время. С 1917 года библиотека носит его имя и является одной из крупнейших и старейших среди региональных библиотек России. А на открытии Вятской публичной библиотеки Александр Герцен произнес речь, содержание которой актуально и сегодня: «Отец передает сыну опыт, приобретенный дорогими трудами как дар, для того, чтоб избавить его от труда уже совершенного. Точно так поступали целые племена, так составились предания, имеющие силу закона, одно поколение передавало свой опыт другому, это другое уходя прибавляло к нему результат своей жизни, и вот составилась система правил, истин, замечаний, на которую новое поколение опирается как на предыдущий факт и которую хранит твердо в душе своей, как драгоценное отцовское наследие. Этот предыдущий факт, этот опыт, написанный и брошенный в общее употребление, есть книга. Книга — это духовное завещание одного поколения другому, совет умирающего старца юноше, начинающему жить; приказ передаваемый часовым, отправляющимся на отдых, часовому заступившему на его место. Вся жизнь человечества последовательно оседала в книге: племена, люди. Государства исчезли, а книга оставалась. Она росла вместе с человечеством, в нее кристаллизовались все учения потрясавшие умы и все страсти, потрясавшие сердца. В нее записана та огромная исповедь бурной жизни человечества, та огромная Лутография, которая называется Всемирной Историей. Но в книге не одно прошедшее — она составляет документ, по которому мы вводимся во владение настоящего, во владение всей суммы истин и усилий, найденных страданиями, облитых иногда кровавым потом. Она — программа будущего, это мысль человека, получившая относительную самобытность, это след, который он оставил при переходе в другую жизнь».
Если заметили в тексте опечатку, выделите ее и нажмите Ctrl+Enter
Источник: