Сериал «Похождения бравого журналиста Шаврея» — это не только рассказ о светской жизни Латвии, но и истории о встречах журналиста Андрея Шаврея с замечательными людьми. Предлагаем вашему вниманию эпизод пятый «Как я одолжился у академика Лихачева». Новые эпизоды «Похождений» читайте в журнале ЖЗЛ.
Я долго думал, когда в этих «Похождениях…» писать об академике Дмитрие Сергеевиче Лихачеве. И главное: как писать, чтобы не было чересчур академично. Дорогие читатели, поймите: для меня эта история была определенным Рубиконом — не как для журналиста, а прежде всего как для человека.
…К ноябрю 1994-го я в журналистике был уже «огромадное» количество времени. То есть, четыре месяца. А взял интервью у прославленного академика… не то, чтобы случайно. Просто я этого очень хотел! В моей жизни есть только три человека, которым я хотел задать элементарный и в чем-то даже глупый вопрос «Как жить?». Это кинорежиссер Отар Иоселиани, Мстислав Ростропович и Дмитрий Лихачев. Всем трем этот вопрос я потом задавал — Лихачеву уже в четвертом, последнем интервью (по телефону).
Если вдруг кто запамятовал, напомню, что Дмитрий Лихачев, помимо того, что академик, до последних дней был главой, так называемого, Пушкинского дома в Санкт-Петербурге (Институт русской литературы), Герой Соцтруда, за плечами которого годы отсидки на Соловках, блокада, годы брежневской опалы и масса трудов по древнерусской литературе. К тому времени, как ушел из жизни академик Андрей Сахаров, руководители государства российского стали к месту и ни к месту именовать академика Лихачева «совестью нации». А совесть эта поджидала их повсеместно (на приемах, официальных встречах, даже перезахоронении Николая Второго, например) и требовала ремонтировать библиотеки и музеи, поддерживать их сотрудников. Представляете, ему никто не мог отказать!
Потом я долго анализировал: почему Лихачев согласился встретиться? По-моему, я знаю ответ. Дело в том, что тогда между Латвией и Россией опустился своеобразный «железный занавес». Академик, ненавидевший любую блокаду, был рад в этом занавесе пробить маленькую брешь. Когда меня провели в кабинет Лихачеву, он встал: «Приветствую гостя из Риги!» И пожал руку — рукопожатие было крепкое, хотя Дмитрию Сергеевичу тогда было уже 87 лет. «Как вы себя чувствуете?», — спросил я с бухты-барахты. «Так себе. Как еще можно чувствовать себя в моем возрасте? Мне сегодня сказали, что я хорошо выгляжу. Думаю, это просто из вежливости. Плохо я себя чувствую». Мы присели и начали беседу. На заметку: в углу кабинета сидела секретарь академика, стенографировавшая все наши слова.
Больше всего меня поразило, что он знал о Латвии то, что знает не каждый латвиец. «В свое время и Латвия была хранительницей русской культуры — с 1918-го года, когда ваша республика получила независимость, и до того времени, когда ее окуппировали советские войска. Вот этот период, на мой взгляд, был самым лучшим. Потому что издавалось множество русских журналов и книг. Даже полное собрание сочинений Достоевского тогда у вас вышло. Это никого не раздражало, так как было полезно для обеих культур — русской и латышской». «Вы так много знаете о Латвии!» — искренне восхитился я. «Кстати, у меня начальником охраны на Соловках был латыш», — засмеялся Лихачев.
Я позвонил почти через три года, когда работал уже в «Бизнес&Балтии». Ко мне подошел главный редактор Владимир Гуров, который в то время весьма сильно интересовался проблемами образования: «Андрей, я помню, вы брали интервью у академика Лихачева. У него сейчас интересная идея о создании Всебалтийского университета… Не можете ему позвонить, побеседовать по этому поводу?».
Я позвонил, мы беседовали целый час. Я удивился такому удивительному энтузиазму академика, в чем-то даже авантюризму и, как показалось, некоторой наивности одновременно. Он утверждал: «Вот, скажем, Тарту — там может быть литературоведческий факультет, в память о Юрие Михайловиче Лотмане. А в Петербурге, поскольку он Эрмитажем обладает и Русским музеем, должен быть искуствоведческий факультет. У вас в Риге может быть физико-математический факультет. Сорос денег не даст, я точно знаю. Но вы позвоните президенту Нобелевского комитета, там деньги точно есть…» «Кому?» — переспросил я. «Михаилу Сульману. Он отлично говорит по-русски, кстати — сын эмигрантов. Разрешаю действовать от имени Лихачева…» В общем, в Нобелевский комитет я не звонил, но если что — могу.
Хорошо, что я не одолжил у академика денег. Потому что в результате я у него одолжил самое дорогое — рецепт жизни. А он прост: любить прекрасное (господа, ходите в Эрмитаж!), уважать людей, соседей (не только по дому, но и по географическому положению). Главное: чтобы никогда больше не было никакой блокады. Умейте мыслить более масштабно, а не по-хуторски! Академик мне сделал такое вот одолжение, я возвращаю его через вас, дорогие читатели.