Как обустроить семейный кисель is cafix gluten free

Что делать, если родственники подростка не справились с потерей ее матери, а сам подросток больше всего хочет, чтобы взрослые отстали и занялись собственными проблемами?

https://holistickenko.com/roasted-caramel-herbal-coffee/

is cafix gluten free

Участники дискуссии: Катерина Мурашова , Лена Де Винне , Надежда Рогожина , Марина Романенко

Они пришли в поликлинику вдвоем — высокий сутулый мужчина с седыми висками и пожилая сухенькая женщина с распухшими лодыжками. О чем-то очень тихо поспорили прямо перед дверями моего кабинета, и в результате женщина осталась сидеть на банкетке в коридоре, а мужчина зашел внутрь.

Долго устраивался в кресле, так и эдак подгибая худые ноги, потом поднял на меня усталый взгляд.

— Я по поводу дочери, Маши. Ей скоро будет пятнадцать.

— Подростковые проблемы? —  предположила я.

— Не знаю, — вздохнул он. — Но полгода назад умерла моя жена, мать наших детей.

— Соболезную.

— Спасибо.

Мне было его искренне жаль. Он сказал «детей», значит, кроме Маши, есть кто-то еще. Полгода не такой уж большой срок, чтобы пережить серьезную потерю и как-то по-новому устаканить быт. Наверняка им всем, сколько бы ни было оставшихся, сейчас очень тяжело — и духовно, и физически. Однако он сказал именно про дочь. Интересно, она старшая или младшая? Возраст мужчины и бабушки в коридоре допускал разные варианты.

— Маша очень переживает смерть мамы?

— Не знаю, — уныло повторил мужчина.

Ухаживал за женой и потерял контакт с дочерью? Никогда его не имел? Маша закрылась от всех уже после смерти матери?

— От чего скончалась ваша жена? Болезнь? Несчастный случай?

— Она очень давно тяжело болела, много лет. Были ремиссии, но в общем все, в том числе и она сама знали, к чему идет…

Ситуация нависшей угрозы. Да еще какой угрозы! Дети в семье, конечно же, всезнают и боятся, не могут не бояться. Отец бессилен защитить их от грядущей потери, и это состояние длится годами… Мое сочувствие еще усилилось.

— Ваша супруга скончалась. Что же дети?

— Младшая грустит, конечно. Но это ведь нормально! Иногда плачет по вечерам, спрашивает, хорошо ли маме на небе, правда ли, что у нее там уже ничего не болит и она опять красивая; у нас бабушка как бы верующая, она ее утешает этими христианскими сказками. Как-то сразу за эти полгода повзрослела, старается по дому помогать, гуляет с собакой, предлагает сходить в магазин. Иногда мы с ней вместе смотрим фотографии. Недавно она сказала мне, что боится забыть, как мама выглядела до последнего обострения — у ее одноклассницы три года назад умерла любимая бабушка, и она как-то по случаю, чуть не плача, призналась нашей, что не может вспомнить ее лицо, только руки и запах…

У меня у самой уже защипало в носу, но мужчина явно пришел ко мне не для того, чтобы поплакать вместе с психологом.

— А что же Маша?

— Маша? — на его высоких скулах заходили желваки. — Три дня назад на мой прямой вопрос: чего ты от нас хочешь? — она ответила так: я бы хотела, чтобы ты нашел себе любовницу. Или, если тебе порядочность не позволяет, женился бы опять, что ли. Можно на женщине с ребенком, я бы для разнообразия не отказалась от маленького братика, мне маленькие нравятся, а наша Лилька уже корчит из себя большую, с ней стало скучно… И еще я хочу, чтобы тетя Света отвязалась от меня, съездила куда-нибудь надолго, (может быть, в Таиланд?) и тоже нашла себе там какую-нибудь личную жизнь или хоть какое-нибудь увлечение.

— Кто такая тетя Света?

— Это моя младшаясестра. Все эти годы она много помогала мне… нам ухаживать за Марией, я ей бесконечно благодарен, и ей, конечно, очень обидно теперь… Когда она приходит, Машка ведет себя просто несносно.

— А еще?

— Еще она слушает на полную мощность какую-то мозгодолбительную музыку («мамы же теперь нет, ей не мешает, а вы потерпите, в 11 я все выключу, по закону»), шляется где-то сама или приводит домой целый выводок глупо хихикающих подружек, не желает совершенно ничего делать по дому, курит, хамит бабушке… Иногда мне кажется, что она просто совершенно бесчувственная дура, иногда — что это какая-то демонстрация, но я совершенно не понимаю — демонстрация чего и в чем ее цель? А иногда — и это меня пугает больше всего — я думаю: а вдруг это уже что-то за гранью нормы? Недавно она заперлась в квартире и ни на что не откликалась, отключила мобильник, Света звонила, стучала руками и ногами, перепугалась до полусмерти — она почему-то решила, что Машка наглоталась таблеток, вызвала меня с работы. Потом она все-таки открыла, спокойно пожала плечами и сказала: ну и чего было с ума сходить? Видишь, у нас никого нет дома,ну и пошла бы себе  в кино…

— Почему не зашла в кабинет ваша мама?

— Это мама моей жены, Марии. Она тоже волнуется за Машку, но уже здесь решила, чтобы я сам все рассказал, потому что вы зададите вопрос, она сразу заплачет и будет только мешать.

— Маша придет ко мне в поликлинику?

— Я думаю, да, она любит общаться. Но я хотел заранее вам все рассказать, потому что она очень демонстративна, вмешивается в разговор, и не всегда дает даже договорить…

Когда он уже ушел, я поняла, что не спросила важного: а какой, собственно, была Маша до смерти матери? Такой же или какой-то другой?

— Не, вы не подумайте, я против вас лично ничего не имею, у вас, я понимаю, работа такая, но как же они меня все достали! Я так думаю, что им самим нужен не психолог даже, а целый выводок психиатров с уколами!

Машка была маленькая, чернявенькая, нервная и жилистая, похожая не на отца, а на бабушку (и, по всей видимости, на покойную мать). В ноздре у нее висели три сережки, но никаких других признаков молодежных субкультур не наблюдалось.

— Почему ты так думаешь?

— Даони все теперь растеклись, как кисель в столовке из перевернутого стакана, и так лежат! Может, им уколы бы как раз помогли, понимаете?

— Прости, не очень понимаю. Поясни, если можешь.

— Они не знают, что теперь делать, и живут так, как будто бы город все еще осажден. Все для фронта, все для победы, — слыхали такое?

— Слыхала… — нешуточно удивилась я. В манере ее речи, в метафорах, которые она использовала, было что-то странное. Я это чувствовала, но никак не могла эту странность ухватить и рационализировать.

— Ну вот. А город уже пал, даже завоеватели уже уехали с награбленной добычей, а они как ни в чем не бывало все стоят на стенах спина к спине и кипятят смолу для отражения нападения. А надо бы уже чем-нибудь другим заняться. Но они по-чесноку не знают, чем и как…Теперь вот взялись меня то ли воспитывать, то ли уже лечить…

— А кому щаз легко?! — моментально ощерилась Машка и я не сразу поняла, что это такой юмор. —  Не, я понимаю, когда оно вдруг — вот вчера был здоровый человек, а сегодня его — р-раз! — и машиной насмерть задавило. Это шок, конечно. Но у нас-то не так, можно было сто раз прикинуть… Вот я, например, заранее знала, что мне мамина комната достанется, и знала, какой цвет обоев…

— Маша, но… — честно говоря, мне уже было как-то не по себе.

— Так вы на их стороне, да? — девочка поставила вопрос ребром.

— Ну, я не знаю, — нерешительно проблеяла я. — Я вообще-то сама по себе…

— А… Ну тогда ладно, спасибо за беседу, я пошла.

Она встала и ушла, а я смотрела ей вслед. Неудача.

Я долго думала над этим случаем, пыталась поймать нечто ускользающее, мне все время казалось, что оно там уже было, просто я не сумела его распознать. В конце концов, пригласила отца и спросила сначала про Машку (ничего нового не узнала), а уже потом, по какому-то наитию задала вопрос:

— Расскажите, каким человеком была ваша жена Мария?

— Веселым, легким, — моментально ответил он. — Ко всему, даже к своей смертельной болезни, относилась с иронией. Всегда нас всех поддерживала, много играла с дочерьми. Когда у нее были ремиссии, мы всей семьей ездили на озеро на турбазу, там она с мужиками сидела на пирсе и ловила рыбу, а дочки ее потом жарили…

Все едкие метафоры, которыми Машка сопровождала рассказ о своей семье, были из лексикона предыдущего поколения!  — внезапно поняла я и попросила. — Пожалуйста, уговорите как-нибудь вашу старшую дочь прийти ко мне еще раз.

— Я поняла про кисель, — сказала я Машке. — Твоя тяжело больная, а потом и умирающая мать была веселым, легким и очень сильным человеком. Именно она держала кисель в стакане, и она прекрасно понимала, что с ее смертью вся выстроенная вокруг ее многолетней болезни семейная организация рухнет. Когда осада закончится, люди, сплотившиеся и привыкшие жить в ситуации безнадежной войны, с трудом будут приспосабливаться к мирной жизни. Вы были близки, ты похожа на нее, у вас одно имя и вот, она попросила тебя, когда ее не станет…

— Да, — сказала Машка и шмыгнула носом. — Она в конце говорила, что устала и смерть это так же естественно, как и жизнь. Мы с ней вместе придумывали, как я себе комнату обустрою, она мне рисовала… И она велела мне любой ценой выпихнуть их в жизнь, она очень боялась, что папа войдет в роль такого страдальца и больше никогда не женится, а ведь ему всего тридцать девять лет! А Лилька станет мужественной сироткой, она на папу похожа, и книжки такие любит. А Светка вообще дура какая-то, ее никто и не просил, она сама к нам таскалась, вместо того, чтобы свою семью завести, говорит нам с Лилькой: бедные вы мои! Я ее просто видеть не могу! Но они не понимают… — Машка тихо заплакала.

— Теперь я поняла, и я — на твоей стороне, — твердо сказала я. — Однако,   смотри — ваш семейный кисель уже опять сплотился, на этот раз в тревоге за тебя и в раздражении на тебя же…

— Ну да. Думаете, мне этоприятно?

— Конечно, нет. Но тебе всего четырнадцать, а задача, которую поставила пеаред тобой Мария, очень непростая. Мне кажется, тут надо поэкспериментировать со средствами. Например, мозгодробительная музыка явно не катит…

— А что подойдет? — деловито спросила Машка, вытянув тонкую шею и сдвинувшись на край стула. — Меня папа в первую очередь интересует, конечно…

— Вот это мы сейчас с тобой и обсудим, — пообещала я.

Потом я пригласила по очереди всех членов семьи и попросила их: отца — временно оградить Машу от Светы и хотя бы попытаться вникнуть во что-нибудь в современной молодежной культуре (у него растут две дочки — кто же, если не он?).

Бабушку — почаще выпихивать отца девочек из дома, настоять, чтобы они куда-нибудь съездили в отпуск, а не сидели на даче.

Свету — время от времени (но не чаще двух раз в месяц) выводить мать Марии «в свет» — в кино, в кафе, на выставки, ибо ей нужно отвлекаться от своего горя и домашнего хозяйства, а девочки еще слишком малы и глупы для такой гуманитарной миссии.

Лилю — помочь старшей сестре справиться с подростковым возрастом, отягощенным смертью матери. Больше понимания и просьб помочь в том или этом — Маша обязательно откликнется.

‘); document.write(»); AdFox_getCodeScript(1,pr1,’http://ads.adfox.ru/163317/prepareCode?pp=h&ps=vrw&p2=eirg&pct=a&plp=a&pli=a&pop=a&pr=’ + pr +’&pt=b&pd=’ + addate.getDate() + ‘&pw=’ + addate.getDay() + ‘&pv=’ + addate.getHours() + ‘&prr=’ + afReferrer + ‘&dl=’+dl+’&pr1=’+pr1); // —>

Источник:

https://holistickenko.com/roasted-caramel-herbal-coffee/