За прошедший год в музее произошли серьезные кадровые перестановки (в частности, поменялись практически все заместители директора). Но создание боеспособной команды к ярким прорывам пока не привело — по причинам прежде всего объективным. Например, из-за кризиса застопорилось развитие событий на Крымском Валу, где для Третьяковской галереи обещано было выстроить новое здание. Зато удалось начать ремонт Инженерного корпуса, который заново откроется в сентябре. Из-за технологических трудностей перенесен на следующий год показ выставки «Святая Русь», гастролировавшей недавно в Лувре. Однако в этом году Третьяковка реализовала два выставочных проекта, признанных успешными, — экспозицию «Видение танца» к 100-летию дягилевской антрепризыи персональную выставку Александра Дейнеки.
Удачи чередовались с неудачами, но в целом этот период можно рассматривать как подготовку к будущему стратегическому наступлению. Ирина Лебедева дает понять, что амбициозные планы ей не чужды. О своей концепции она рассказала корреспонденту «Известий».
Ирина Лебедева:Понятно, что у любого человека, который приходит на эту должность, есть собственное видение проблем и некий образ, которому хотелось бы соответствовать. Сама я работала при четырех директорах музеев. Из них для меня, как личности, особенно важны Василий Алексеевич Пушкарев, директор Русского музея, и руководитель Третьяковской галереи Юрий Константинович Королев. Они были настоящими музейщиками. Двое других были преимущественно чиновниками. Так что к моменту моего назначения у меня имелось неплохое представление о разных моделях управления музеем. Это позволило самой себе сформулировать, что хотелось бы взять на вооружение, а что нет. Для меня важна концепция, при которой масштаб замыслов и дел сочетается с большим вниманием к деталям. По-моему, в таком особом музее, как Третьяковская галерея, иначе работать нельзя. С одной стороны, жизнь меняется, и музею необходимо меняться вместе с ней. С другой стороны, есть традиции. Поэтому установка у меня такая: с уважением относиться к прошлому, жить настоящим, смотреть в будущее.
и:Насколько за год директорства удалось реализовать то, что вы себе намечали в качестве первоочередных задач?
Лебедева:Честно говоря, при вступлении в эту должность никакой эйфории я не испытывала. В Третьяковке проработала четверть века, знаю и людей, и проблемы. Было понятно, что мои представления о способах решения проблем во многом не совпадают с тем, как люди привыкли работать. Самое сложное — менять что-то в мозгах. В любой организации, не только в музее, существует инерция, свои стереотипы поведения. Когда я говорила коллективу об оптимизации деятельности, о соответствии новым требованиям, в том числе законодательным, о разнообразии форм показа художественного материала, столкнулась с тем, что не все даже понимали, о чем речь. Было очевидно, что первый год окажется самым трудным и в то же время — базовым, основополагающим.
За это время произошли структурные и кадровые изменения в руководстве. И дело не в моем плохом отношении к прежним замам, к нашему «верхнему эшелону». Мы должны работать на результат. Объяснять всем вокруг, что многого делать не умеем или не хотим, зато люди хорошие, — это нонсенс… В силу давнего знакомства было трудно решиться на некоторые перестановки. Но без решения этого вопроса невозможно двигаться дальше. Думаю, еще около года уйдет на структурные изменения в нижнем звене. Я не сторонник резких и быстрых изменений, но последовательная, методичная работа в этом направлении будет происходить непременно. Так что, говоря о первоначальных планах: некоторые из них просто не успели еще реализоваться. Они не отменяются.
Само собой, пришлось вникать в колоссальное количество аспектов, которые мне, как искусствоведу, раньше были незнакомы. Надо было изучать юридические, нормативные акты, разбираться в вопросах строительства, финансирования. Не забывая при этом ни о руководстве научной работой, ни об имиджевых вопросах, которые представляются мне очень важными. Считаю, что эта работа у нас недостаточно хорошо ведется. Нелепостей и проколов, которые иногда случались, музей такого уровня допускать не должен. Тема профессионализма, качества действий вообще очень остра.
и: Эти структурные и кадровые перестановки, да и в целом задуманная вами «перестройка» музейного сознания к чему в результате должны привести?
Лебедева:Целей много. Самое главное — надо соответствовать той миссии, не побоюсь громкого слова, которая на нас возложена. Один музей может быть более успешным, другой — менее, бывает по-всякому. Но у нас нет права на стратегические ошибки и просчеты, поскольку мы представляем отечественное искусство за тысячу лет. Мы в центре внимания и всегда на виду. Мне бы очень хотелось, чтобы все реорганизации и преобразования, которые здесь происходят и еще произойдут, были направлены в первую очередь на поддержание «лица» музея. Технические и подсобные службы должны ощущать свою причастность к той миссии, о которой я упомянула. Мало придумывать интересные идеи, надо, чтобы они могли полноценно воплощаться… К сожалению, серьезным препятствием остается уровень зарплат. Мы пока не можем привлечь тех специалистов, которых бы стоило привлекать. Ограничены и возможности для стажировок наших сотрудников, а это ведь очень важно для расширения кругозора.
и:Есть ли у вас мысленный образец, идеальная модель какого-то музея из мировых, на которую вы ориентируетесь?
Лебедева:Нет, мы не можем ни на кого ориентироваться. Очень существенна разница в законодательстве, да и в укладе музейной жизни. Какие-то западные музеи, имея очень маленький собственный штат, привлекают к своим проектам множество сторонних лиц и организаций. В других, даже если штат велик, все обязанности строго регламентированы. Если ты хранитель — будь добр, отвечай за сохранность экспонатов, а научные статьи пусть пишут другие. Генератор идей не занимается сам их реализацией — и так далее. Того, что происходит в наших музеях, нет нигде. Может быть, с западной точки зрения это нерационально, но наши люди в этом отношении синтетические. Все занимаются всем. И в здешних условиях это уместно, потому что в противном случае мы вообще ничего сделать не сможем. Не считаясь с рамками должностных инструкций, российские музейщики готовы, если надо, бросаться на амбразуру. Тем искупаются многие недочеты. И с этой реальностью мы будем иметь дело еще долго.