Грабарь — землекоп

В беларуси грабарями называли издревле наемных рабочих — те, кто рыл пруды, разбивал сады и парки, словом, числились землекопами. Игорь Грабарь, чью очередную «круглую» дату рождения мы отметим завтра, всю свою долгую жизнь «копал», причем весьма глубоко и продуктивно, пытаясь докопаться до глубин познания отечественных культуры и искусства, нашего общего исторического наследия. Глубочайший знаток истории и теории искусства, не менее блестящий реставратор и музейный деятель, академик АН СССР и действительный член Академии художеств, и т.д. и т.д., Игорь Эммануилович внес огромный вклад в дело спасения и сохранения множества произведений древнего искусства в России и Беларуси. Выражение «он все оставил людям» как никакое иное точно передает подвижнический подвиг Грабаря. Сколько вложено в создание Центральных реставрационных мастерских в Москве, недаром носящих его имя. И достойно продолжающих в самые сложные времена его главный завет — сохранять прекрасное. Если бы не Грабарь, насколько оскудели бы наши знания об отечественной средневековой культуре, о творческом облике Андрея Рублева и Феофана Грека!

В 20-е годы прошлого столетия И. Грабарь решительно выступил в защиту уникального памятника в Витебске — церкви Благовещения Пресвятой Богородицы. Древнейший храм на белорусской земле входит в тройку самых известных святынь XII века в республике. Его возводили из плинфы — византийского кирпича. В ту пору из-за сырости в храме исчезала уникальная настенная живопись, срочно требовался ремонт. И тогда Игорь Эммануилович поддержал идею закрепления древней церкви за Витебским государственным культурно-историческим музеем. Другого способа спасти храм тогда не существовало. Иначе — снос.

Парадоксы истории: энтузиасты (а к заступничеству Грабаря позже подключился и академик Борис Рыбаков, он рассказывал мне об этой истории) в послереволюционное бурное время отстояли древний памятник, но в конце 1961-го, когда в стране набухала оттепель, кому-то мешавший храм взорвали. Чтобы спустя тридцать лет восстановить его на старом месте — на берегу Западной Двины. Игоря Эммануиловича тогда уже не было на свете, он, увы, так и не узнал, что справедливость восторжествовала.

Первый раз в Центр, носящий имя И. Грабаря, я пришел почти 40 лет назад, готовя газетный материал об истории русского лубка, о созданной в конце семнадцатого века «Библии для бедных». Творческий подвиг белорусского подвижника повторил в наши дни художник Виктор Пензин, мой старинный друг. Наши беседы в его мастерской о древнем искусстве лубка, возвращении к жизни работ старых мастеров длились часами. А в Центре Грабаря я не просто уточнял детали, даты, замысловатую биографию памятников Средневековья. Но и многому учился у реставраторов, замечательных мастеров своего дела. Нет, конечно, освоить даже азы реставрационного искусства мне не по силам, но посчастливилось прикоснуться к их знанию предмета, эрудиции, терпению — на восстановление некоторых полотен уходят годы! Многие реставраторы работали еще с И. Грабарем, учились у него потрясающей работоспособности, энергии. Ведь он уже в преклонном возрасте каждодневно переключался с создания живописных картин на критические статьи, музейную проблематику, подготовку многочисленных выставок, уделяя первостепенное внимание созданию многотомной «Истории русского искусства». «Лучший отдых есть перемена работы», — любил повторять он.

Здешние края на Удомле — действительно, одни из самых поэтических, «вдохновляющих», что довелось мне увидеть за многочисленные командировки. И во многих краях и весях приходилось общаться с удивительным народом — реставраторами: на Соловках, в Архангельске, Малых Корелах, Усть-Выми, Соликамске, Иркутске, Михайловском, Тарханах, Владимире, Великом Новгороде, Талашкино, Изборске, Кунгуре… В годы моей молодости журналисты не сидели, уткнувшись в компьютер, а ездили по стране, благо, интересных адресов не перечесть.

Незабываемые встречи с корифеями реставрационного мастерства случались и в Москве. Теперь жалею, что редко бывал в домах Александра Викторовича Ополовникова, Саввы Васильевича Ямщикова — на Ростовской набережной и в Малом Златоустинском переулке. Вспоминая их, больно становится, как в Первопрестольной сегодня уничтожаются или уродуются новоделом памятники старины. Иногда задумываешься: не исчерпали ли сегодня свои возможности современная культура, театр, кино? Классические критерии забыты напрочь, фэнтази диктуют спрос. Из школьных учебников вырезают подлинную, воспитывающую человека литературу. Закон Божий гулко стучится в классную дверь: но почему в светскую школу, не в воскресную? Ведь вера и церковь — разные вещи…

Объяснять нынче молодежи, что кроме айфонов и наушников есть еще нечто, проверенное временем, становится все сложнее. Слышу возражения: раньше и вода была мокрее, и во времена Пушкина больше читали Кукольника… Молодежи свойственно все отметать, но ломают-то сегодня наше наследие, традиции, завоевания не юнцы, а умудренные возрастом и опытом мужи!

И тут я вполне серьезно призываю в помощь Союзное государство, советский и мировой опыт, без романтических иллюзий и идеологических загогулин: давайте чаще напоминать в школах, семьях, в телеящиках о лучших примерах нашей общей истории, о многовековом поиске человечеством прекрасного, о лучших его носителях и продолжателях.