На красноярском рыбном рынке есть два крупных переработчика — красноярская компания «Делси» и минусинская «Морис», а также несколько компаний помельче, занимающих небольшие, но эксклюзивные ниши. При таком раскладе в предкризисные годы рынок рыбы в крае динамично развивался. И кризис сказался на этом рынке не так остро, как на других. О том, что происходит в сфере переработки рыбы, рассказывает генеральный директор ООО «Делси-С» Евгений Михайлюк.
Евгений Васильевич, вопрос вам может показаться праздным, но он меня занимает все годы, что находимся в рынке: сегодня на рыбных прилавках и супер-, и просто маркетов — изобилие, встречаются названия, которых и в книжках не читали. Где это изобилие раньше-то плавало? В советские годы словосочетание «балык красной рыбы» звучало издевательством.
Во-первых, очень много хорошей рыбы продавали за рубеж. Мы и сегодня довольно много ее экспортируем, но — и это во-вторых — внутри страны тогда не было переработки. Вся переработка была сконцентрирована на берегах. Во Владивостоке, на Сахалине, в Находке, Мурманске, в Санкт-Петербурге. На остальной территории СССР ее было мало, а та, что все-таки существовала, была довольно куцей.
Это определяло и географию поставок готовой продукции? В хабаровском магазине «Океан» в конце 80-х годов я, помнится, видел даже крабов с осьминогами.
Конечно! Ведь что такое готовая продукция переработки? У любого рыбного продукта сроки хранения достаточно недолгие, а отсутствие глубокой переработки их еще укорачивало. Соленая рыба, которая доезжала до нас или тем более до центра России с Дальнего Востока, была уже не просто соленой — пересоленной. О первой свежести уже можно было только мечтать.
Думаю, именно этими факторами определялся дефицит. Мы потому и пошли именно в этот бизнес, что отчетливо видели: ниша совершенно не занята.
В «Делси» 90 или даже 95 процентов руководящих сотрудников — бывшие инженеры завода автоприцепов, который был в Сосновоборске. К середине 90-х завод остановился, мы оказались практически на улице. Собрались вместе, стали думать — чем заниматься? Сначала пытались, как многие, чем-то торговать, потом все-таки решили: нам, инженерам, ближе производство. В 1995 году взяли в аренду в Сосновоборске часть столовой, начали перерабатывать рыбу. Начали с копчения.
Да, это первый шаг. Сначала коптили скумбрию и селедку. Потом стали ту же селедку солить, потом постепенно добавили в продуктовую линейку разнообразные пресервы. Возникла потребность в хорошем оборудовании. Купили упаковочную линию. В конце концов выкупили в собственность один из корпусов завода автоприцепов, основное производство у нас и сегодня находится там.
Поначалу сидели в основном на норвежской рыбе. Покупали через Санкт-Петербург. Позже начали работать с Дальним Востоком. Сегодня оттуда основные поставщики в Красноярск — Камчатка, Сахалин. Работаем с Мурманском. По-прежнему большую долю занимает импортная рыба из Санкт-Петербурга — та же норвежская семга, форель, мойва. Это основные порты ввоза.
Нет, с местными не работаем совсем. Единственное исключение, если его, конечно, можно назвать местным, — на Байкале берем немного омуля и плотвы. В Красноярске предложения нет.
У нас такой статистики нет. Что-то ловят на севере края, везут в Красноярск, но это очень скромные объемы. Мы перерабатываем в сутки от 15 до 20 тонн, а нам предлагают тонну-две. В лучшем случае кто-нибудь заявляет о готовности поставить в сезон, скажем, 20 тонн. Но эта рыба совершенно неудовлетворительного качества, там некому работать над его повышением.
Так и есть. Но нельзя сказать категорично, что перспектив в этом направлении нет совсем. Норвежцы, когда выходили на рынок, тоже ничего не имели. Конечно, они всегда были рыбаками — но весь улов шел на внутреннее потребление. Ловили для себя. Потом они приняли государственную программу, вложили в ее реализацию деньги, полученные за нефть, построили на берегу перерабатывающие заводы, государство помогало частным предпринимателям гарантиями, льготными кредитами. Они создали инфраструктуру — и вышли на мировой рынок. По охлажденным семге и форели они, безусловно, мировые лидеры сегодня. Ведущие позиции у Норвегии и по другим сортам — треска, сельдь, скумбрия, мойва… Ну а наш красноярский Север — это отсутствие мощностей по переработке, заморозке, да и привезти они не могут так, чтобы качество не страдало и объемы были. Нужна госпрограмма, тогда будут перспективы.
Вообще-то это нормально. Есть, конечно, федеральные бренды, которые возят свою продукцию во все регионы. Но логистическая цепочка очень сложная. Мы же в основном производим скоропортящиеся продукты с короткими сроками хранения. В свое время пытались возить свою продукцию в Москву — отказались: слишком сложно. Те же проблемы с поставками из Москвы или Питера — сюда, к нам. Поэтому локальные рынки — это нормально.
Всего — не скажу. Если говорить о серьезных предприятиях, с солидными объемами, это мы и минусинский «Морис». Есть и другие перерабатывающие заводы, но объемы там в основном небольшие.
Наверное, то, что мы производим, и есть высший пилотаж. Дальше перерабатывать уже не во что. Мы недавно ездили в Брюссель — там проходит ежегодная рыбная выставка, самая большая в мире. Ничего удивительного там для себя не обнаружили. То, что делают на Западе, делаем и мы здесь. По большому счету дальше двигаться некуда. Хотя у нас реализуется новый проект по производству свежемороженых рыбных полуфабрикатов. В этом направлении есть над чем работать.
Если бы вдруг возникло заметное предложение с северов — хорошие объемы, хорошее качество, глубокая заморозка, упаковка, — мы бы с удовольствием местную рыбу перерабатывали, продавали и продвигали на рынке. Но, повторяю, на сегодня нет ни обьема, ни качества.
У нас такая мысль была — поставить там береговое предприятие по заморозке. Но никто больше этим заниматься не желает, а мы самостоятельно такой проект не потянем.
Не только в этом дело. Информации недостаточно. Мы даже не знаем, какие квоты на вылов там действуют, какой там ОДУ — объем допустимого улова. Без этого нельзя посчитать, сколько можно выловить и переработать. То есть невозможно посчитать экономику. Если там в советское время и велись какие-то изыскания, делались оценки, то сейчас этого, скорее всего, нет. А это — базовая информация. Вложиться и ничего взамен не получить — кому это интересно?
Обсуждается вопрос в правительстве края о создании в Красноярске рыбного рынка — правда, нас к обсуждению не приглашают. Но могу вам сказать точно: холодильник на 30 тысяч тонн здесь не нужен. Емкость рынка рыбы и продуктов ее переработки в Красноярске, по самой оптимистичной оценке, 20 тысяч тонн в год. Мы, например, перерабатываем пять-шесть тысяч тонн, и нам хватает холодильника объемом в полторы тысячи тонн. То есть нам хватает емкости холодильника вчетверо меньше перерабатываемого объема. Делим теперь 20 тысяч тонн годового объема рынка на четыре — получаем холодильник в пять тысяч тонн. Этого вполне достаточно, чтобы обеспечить потребности города в замороженной рыбе. 30 тысяч тонн — не понимаю, кому и зачем это нужно.
Рыбный рынок должен быть компактным, небольшим по объему. Приведу пример. В Токио есть всемирно известный рыбный рынок. При условии, что Токио — 10-12-миллионный город, а японцы помешаны на морепродуктах, рынок-то сам небольшой. По ассортименту, конечно, роскошный, они на море живут. В Красноярске такого ассортимента никогда не будет. А площадь там не так велика. Может, два наших центральных рынка.
На современных предприятиях и холодильники современные — фреоновые, итальянского, немецкого производства. На «Хладко» — старые аммиачные холодильники. Сейчас такие уже в мире не используются. Нет никаких гарантий по соблюдению температурных условий. Мы свою рыбу там не храним.
Трудно сказать, что главное. Все главное. Мы начинали с малого, постепенно строили бизнес, вышли на нынешние объемы. Сегодня рынок поделен, сегментирован, новому игроку выйти на него крайне сложно.
Опять же трудно сказать. Мы не считали в то время, сколько вложено, мы просто развивались. По большому счету нам было и неинтересно считать. В одну автоматизацию вложено огромное количество денег. В это направление вкладывались просто ежедневно на протяжении 15 лет — ну, как это посчитать? Да и зачем? А уровень автоматизации у нас выше, чем на некоторых европейских предприятиях. Мы были в Германии на заводе, сравнимом по мощности с нашим — правда, это колбасное производство, — уровень автоматизации там намного ниже нашего.
У нас работает около 500 человек. Этого достаточно, чтобы обеспечить стабильную и качественную работу, держать в продуктовой линейке постоянно от 100 до 120 позиций. Часть периодически обновляется, что-то убираем, что-то добавляем, в зависимости от спроса.