4. Человеческий капитал в периоды ломки институтов. Есть одна проблема, обычно не затрагиваемая в исследованиях, посвященных человеческому капиталу. Используемые в отечественной и зарубежной литературе измерители человеческого капитала подразумевают, что его развитие, равно как и развитие всего общества, шло плавно, постепенно, эволюционно. Однако история России ХХ века не вписывается в эти рамки.
На протяжении столетия наша страна пережила два глубоких насильственных и быстрых слома – 1917 и 1991 годов. В эти периоды ««нормальная» (институциональная) передача норм, ценностей и групповых представлений от одной социальной группы к другой становилась невозможной. Имели место отрывы или разрывы культурного и социального воспроизводства, дефициты регуляции, что влекло за собой и нарастающую девальвацию культивируемых ранее форм социального поведения, «варваризацию» высших уровней нового общества» [6, с.10].
В таких условиях в деле накопления человеческого капитала как всего общества, так и индивидуального создаются дополнительные трудности. Как отмечал Д.Лихачев, «общее падение культуры непременно наступает при утрате какой-либо одной ее части» [15, с.350]. Резкие разрывы социальной и культурной ткани вели к скачкам в процессе накопления человеческого капитала. В частности, в такие периоды обесценивается часть ранее накопленного человеческого капитала и, наоборот, резко возрастают в цене иные его компоненты.
Типичными в условиях резкой революционной смены общественной системы были ситуации, в которых при востребованности ранее накопленного человеческого капитала оказывались разрушенными старые институты, благодаря которым он мог реализовываться, конвертироваться в другие (прежде всего денежный) виды капитала, а новые институты еще не были созданы. В такой ситуации носители человеческого капитала оказывались в условиях, когда их знания и умения, с одной стороны, остаются нужными обществу, а с другой – институты, с помощью которых эти знания и умения могут получить общественное признание, разрушены. И им приходится искать средства к существованию в видах деятельности, не связанных с реализацией накопленного в предшествующий период человеческого капитала.
Создается ситуация, когда часть накопленного человеческого капитала общества оказывается как бы «законсервированной», и от того, произойдут ли изменения в обществе, будут ли созданы новые институты, позволяющие раскрыться старому человеческому капиталу, зависит и то, сможет ли он реализоваться в новых условиях. Тем более, что в современном быстро меняющемся мире человеческий капитал – «скоропортящийся товар». Не только для его развития, но и для простого поддержания, требуется каждодневная работа носителя человеческого капитала над его расширенным воспроизводством. Чем выше качество накопленного человеческого капитала, тем чувствительнее он к перерывам в процессе его воспроизводства, тем короче интервал, по истечении которого начинается его быстрая деградация.
Революционные взрывы общества, два из которых пережила наша страна в ХХ веке, не могли не сказаться на процессах эволюционного накопления человеческого капитала страны. И думается, при анализе современной ситуации важно учитывать влияние событий не только конца, но и начала ХХ века. Эти, казалось бы, исторически отдаленные от современности моменты, воспроизводясь и через общественные механизмы, и через индивидуальные механизмы передачи элементов человеческого капитала в семье, накладывают свой отпечаток на качество человеческого капитала современного общества.
Однако при анализе современности воздействие обусловленных историческими катаклизмами специфических черт человеческого капитала обычно игнорируется. В лучшем случае учитываются лишь последствия последнего слома. Например, Р.Капелюшников в своем подробном исследовании современного состояния человеческого капитала России ограничивается констатацией того, что российская рабочая сила по своим структурным характеристикам отличается от рабочей силы западных стран. Он фиксирует тот факт, что значительная часть человеческого капитала, сложившегося в советский период, «подверглась частичной или полной эрозии» и произошло «массовое обесценение человеческого капитала» [12, с.3].
С моей точки зрения, процессы, характерные для развития человеческого капитала в современной России, нельзя адекватно оценить, игнорируя два аспекта проблемы. Во-первых, необходимо учитывать воздействие двух исторических сломов ХХ века на современное состояние человеческого капитала. Во-вторых, в условиях, когда в стране продолжает господствовать система «власти-собственности», пусть в измененном институциональном виде, требуется особо акцентировать внимание на том, как специфика этой системы сказывается на человеческом капитале.
В связи со значительной ролью государства во всех сферах жизни общества, характерной для этой системы, важно учитывать как прямое, так и косвенное воздействие государственной политики на формирование условий для развития и индивидуального, и массового человеческого капитала. Причем в этой сфере существенно воздействие государства не только непосредственно через проводимую им экономическую политику, особенно в области оплаты труда, стимулирования тех или иных видов деятельности. Не менее важна его роль в деле создания в обществе атмосферы, способствующей или препятствующей творчеству, мобилизующей массы на трудовые свершения, создающие стимулы к самосовершенствованию или атмосферу «застоя», эмоциональной апатии и т.п.
Для страны, не отмеченной господством системы «власти-собственности» с ее гипертрофированной ролью властных структур, страны, прошедшей путь плавного эволюционного развития, роль государства в деле формирования человеческого капитала может ограничиться анализом его действий по организации институтов, обеспечивающих широкий доступ к образованию, поддержке инновационных направлений развития экономики и стимулирования научно-технического прогресса, включая поддержку мер по обучению работников, способных трудиться в новых отраслях. То есть государство действует в единой системе с другими общественными институтами, направленными на социально-экономический прогресс общества в целом и совершенствование человеческого капитала его членов. И роль государства оценивается в зависимости от того, насколько точно оно уловило веяния прогресса, вызревающие в обществе, или насколько эффективно оно само стимулировало новые разработки и, соответственно, подготовку кадров для них, исходя из собственных нужд, например, в военно-технической сфере. Важно также насколько хорошо налажена связь различных негосударственных структур общества, позволяющих быстро распространять инновации из платных отсеков по всем заинтересованным областям.
В системе «власть-собственность» роль государства оказывается принципиально иной. De facto монополизировав функции, не только имманентные ему самому, но и те, которые логично было бы исполнять негосударственным институтам, оно монополизировало и инструменты воздействия как на научно-технический прогресс в целом, так и на призванный оживлять, одухотворять его человеческий капитал. Отсюда – сужение сферы этого воздействия прежде всего на необходимые самому государству нужды, в первую очередь военно-технические, действия по мобилизационным образцам , лишающим средств для нормального развития иные сферы, особенно социальную. Последние получают финансирование по остаточному принципу. Это сказывается и на производстве, и на воспроизводстве человеческого капитала: усилия концентрируются в области подготовки кадров для избранных государством приоритетов.
При этом в социокультурной сфере происходят противоречивые процессы. С одной стороны, мобилизационный подход как основа экономической политики в условиях господства системы «власти-собственности» тяготеет к опоре на традиционные ценности народного большинства, прежде всего, веками поощряемый патернализм. С другой стороны, сам процесс индустриальной модернизации ведет к размыванию основы социокультурного традиционализма, по сути своей опирающегося на аграрный уклад жизни.
С созданием индустриального и урбанизированного общества традиционализм как целостность неизбежно размывается. И если государство для мобилизационных нужд, равно как и для решения своих политических, социальных и иных проблем, по-прежнему считает целесообразным опираться на традиционалистские принципы, эксплуатируя прежде всего широко распространенный патернализм населения, то со временем эта основа становится все более зыбкой. Она поддерживается благодаря гипертрофированной развитости в системе «власти-собственности» институтов, ориентированных на патернализм, и блокированию как формальными, так и неформальными методами институтов поощрения разного рода индивидуальных и общественных инициатив (и в экономической, и в других областях деятельности).
Эти противоречивые процессы, оказывавшие и оказывающие воздействие на формирование как массового, так и индивидуального человеческого капитала, имеет смысл проанализировать в конкретных ситуациях различных этапов развития нашего общества.
Кроме того, в рамках, заданных общей политикой государства, в деле формирования человеческого капитала важнейшую роль играет семья. Именно в семье закладывается та общекультурная база, от качества которой во многом зависит успешность усвоения получаемых в будущем знаний, умений, возможности гибкого использования накапливаемого в течение жизни человеческого капитала. Чем больший в широком смысле человеческий капитал накоплен в семье, тем лучше база для наращивания детьми своего человеческого капитала.
Причем этот фактор очень важен и в ситуациях эволюционного развития стран, постепенного накопления их населением человеческого капитала. При этом, как показывают зарубежные исследования, разные слои населения по-разному относятся к проблемам накопления человеческого капитала, по-разному делают акцент на творческих и экономических аспектах этого процесса, что влияет на мотивацию как родителей, так и детей при выборе будущего жизненного пути.
Исходя из выводов данных исследований, можно заключить, что в плане накопления человеческого капитала как основы инновационной деятельности типичные подходы представителей рабочего и среднего классов в массе своей разнятся. Хотя при этом сам средний класс постоянно пополняется наиболее одаренными, творчески активными выходцами из низших слоев. Но так как такая «восходящая мобильность» не соответствует выявленной учеными типичной мотивации этих слоев, для поступательного медленного накопления человеческого капитала важна эволюционность процесса, с одной стороны, открывающая возможности роста для талантливой молодежи из низших слоев, но с другой – не подвергающая риску разрушения (или размывания) уже накопленный средними слоями (а именно оттуда, как правило, рекрутируются наиболее активные инноваторы) образовательный и культурный потенциал.
Революционный «взрыв» эволюционного процесса открывает возможности вертикальной мобильности для многих из тех, кто ранее такой возможности был лишен. Хотя при этом, как было отмечено, мотивация для многих, получивших такую возможность, носит чисто материальный, а не креативный характер. Нельзя не признать того, что ситуация революции облегчает возможности «взлета» талантливым людям из «низов». В то же время и до революции их вертикальная мобильность отнюдь не была заблокирована. Уже отстроенные к началу ХХ в. система образования, другие общественные институты давали одаренной молодежи шанс самореализации в рамках эволюционно функционирующей системы. Свидетельство тому – постоянный рост, начиная с середины ХIX в., слоя разночинной интеллигенции, состоявшей в большинстве своем как раз из одаренных выходцев из таких сословий, как купечество, мещане, крестьяне и др.
Но революционные преобразования обычно имеют и обратную сторону. В ходе политических катаклизмов наносится удар по накопленному в ходе предшествующего развития человеческому капиталу не только высших, властвующих слоев, но и средних слоев. Как известно, в ходе революции начала ХХ в. такой удар был особо чувствителен. И без того достаточно тонкий слой интеллигенции как в огне самих революционных событий, так и в последующие годы репрессий еще более истончился. Важно также, что революционный слом коснулся и всей системы образования, как среднего, так и высшего, особенно касающейся дисциплин, связанных с идеологией нового строя.
Опасность разрыва преемственности в образовании молодого поколения еще в 1920-е гг. ощущалась лучшими представителями старой интеллигенции, несмотря ни на что продолжавшей свое служение Отечеству. Так, А.Ахматова еще в 1926 г. говорила П.Лукницкому, что массовая эмиграция – «преступление перед Россией»: «Вот сейчас осталось, скажем, двадцать профессоров старых. Скоро их не будет совсем. Новые не годятся – плохо подготовлены… А если б не уехало большинство профессоров – и уровень подготовки молодых был бы выше, молодые могли бы заменять старых, когда они (многочисленные) постепенно бы выбывали» [31, с.209-210]. При всей важности выстроенной впоследствии системы образования, ориентированной прежде всего на военно-индустриальные нужды государства, произошедший разрыв преемственности отразился на качестве подготовки специалистов массовых профессий. Этот разрыв преемственности, на мой взгляд, породил «волну», идущую к последующим поколениям, которую можно сравнить с последствиями демографической волны, связанной с резким спадом рождаемости в стране в годы революции и гражданской войны.
В то же время нельзя не отметить и положительный аспект воздействия революционного рывка на процессы формирования человеческого капитала. Любая революция означает освобождение от разного рода табу, наложенных традициями старого общества, всплеск идей свободы. Эта атмосфера наиболее благоприятна для творческих озарений, особенно если они опираются на фундамент человеческого капитала, накопленного в предреволюционный период. Поэтому не случайны восхищающие всех успехи отечественных литературы и искусства 1910-1920-х гг., открытия, сделанные в тот период русскими учеными как внутри страны, так и в эмиграции. Лишь среди экономистов можно вспомнить не только таких ученых, как, например, А.Чаянов и Н.Кондратьев, но и В.Леонтьева, чьи работы берут свое начало внутри зарождающейся советской науки 1920-х гг.
Из внеэкономических факторов, воздействующих на наращивание человеческого капитала страны, особенно его инновационного типа, прежде всего, выделяются как степень свободы, которую государство может предоставить своим гражданам, так и его способность вооружать общество созидающей идеей, дать обществу некий духовный импульс. Нельзя не признать, что в первые десятилетия существования советского государства идея создания нового, справедливого общества искренне воодушевляла людей. Многие, особенно до насильственной коллективизации, голода начала 1930-х гг. и массового террора, развязанного после убийства С.Кирова, верили в то, что они действительно участвуют в строительстве новой жизни. И возможности творческой свободы сворачивались постепенно, начиная с 1920-х гг. Однако этот потенциал, способный дать импульс развитию науки, литературы и искусства, достаточно быстро был исчерпан. Например, А.Смелянский – знаток истории советского театра – отмечал, что культурные достижения уже 1930-х гг. – некая инерция атмосферы 1920-х., а послевоенные годы оцениваются им как «одни из самых пустых лет в искусстве» (беседа на радио «Эхо Москвы» 7 марта 2010 г.).
Новый всплеск в развитии отечественной культуры и, соответственно, в формировании человеческого капитала, ориентированного на творческие ценности, также был связан с некоторым ослаблением жесткости государственного контроля и допущении большей по сравнению с предшествующим периодом степенью свободы в годы «оттепели». И этот всплеск свободы также сопровождался распространением надежд на возможность «исправления ошибок предшествующего периода» и построения «социализма с человеческим лицом». Но этот период был резко оборван. Окончательно под ним подвели черту события в Чехословакии 1968 г. В частности, экономисты могут вспомнить и фактическое сворачивание «косыгинских реформ», и реорганизации в Институте экономики АН СССР 1971 г., и многое другое.
Краткое упоминание об этих событиях важно в рамках рассматриваемой темы, ибо молодые люди, годы чьего формирования пришлись на период бльшей свободы, к тому же воодушевленной благородными идеалами, получили возможности для развития своего человеческого капитала в более благоприятных условиях. И это сказывалось на характеристике целых поколений. Вспомним о «шестидесятниках», сформировавшихся как личности именно в годы «оттепели» и впоследствии сыгравших ключевую роль в преобразованиях рубежа 1980-1990-х гг.
«Семидесятники» попали в более сложную общественно-политическую ситуацию, сужавшую рамки свободы мысли, что не могло не сказаться на их судьбах. А.Улюкаев, принадлежащий уже к поколению «восьмидесятников», отмечает: «…это не мы такие выдающиеся и умные. У меня глубокое убеждение, что те, кто поступал на факультет (экономический факультет МГУ – Н.П. ) несколько раньше, были умнее и талантливее! Они были лучше, но время было неподходящее. А ведь в этой жизни все должно сойтись: right man, right time, right place – человек должен попасть в свое время. Из нашей позиции уже было видно, что «стена» гнилая. А тем, кто пришел на пять-десять лет раньше, – увы, нет! Они жили с мыслью, что никогда ничего не будет, никаких реформ, никаких перемен. У тебя выбор – либо потихонечку лезть по карьерной лестнице и стать маленьким начальником, либо уйти в сторону. Вот люди и уходили в сторону, во внутреннюю эмиграцию, в дворники, или навсегда оставались в мэнээсах, читали интересные книжки, дискутировали на кухнях. Это ужасно! Это непозволительная растрата человеческого капитала. Я мог бы много назвать фамилий чудесных, умнейших людей, которые никем не стали. Вот беда какая» [37, с.33].
В то же время нельзя не признать, что руководство страны, отличавшееся жесткостью в идеолого-политической области, было заинтересовано в создании и тиражировании научно-технических достижений, которые обеспечивали передовой уровень в военной сфере. Поэтому для людей, работавших на оборону страны, прежде всего в разного рода закрытых КБ, а также в институтах естественнонаучного профиля, создавались некие «островки» большей свободы. Это касалось не только чисто рабочих моментов их деятельности, но и доступа к запретным в обычной жизни общества культурным ценностям. Известно, что в годы «застоя» в закрытых клубах таких научных и технических центров выступали опальные писатели и артисты, демонстрировались фильмы «с полок», устраивались выставки художников, не поддерживаемых официально, и т.п. Такое идеологическое послабление допускалось властью, ибо создание хотя бы «островка» относительной свободы оказывалось необходимым для развития человеческого капитала инновационной направленности, воспитания личности, способной к творческому прорыву в научно-технической области.
6. Экономические и неэкономические факторы формирования человеческого капитала. Однако общие ограничения свободы не могли не сказаться на качестве формируемого в стране человеческого капитала, включая и эксклюзивные сферы. Особая роль в принятой в советский период системе ограничений принадлежит общей оторванности от передовых достижений научной, технической и культурной мысли. Отсутствие свободного доступа к зарубежной научной периодике (далеко не в полном объеме собираемой в спецхранах), равно как и к достижениям современных литературы и искусства, ограничения в прямых контактах с западными коллегами сказывалось на качестве человеческого капитала отечественных специалистов. Одно из следствий такой ситуации – слабое знание большинством советских граждан иностранных языков: эти знания часто просто негде было применять. Но искусственные препятствия на пути свободного обмена научными, техническими, культурными достижениями сказывались на человеческом капитале людей, сформировавшихся в советский период. Разумеется, было много исключений из общего правила, но массовый человеческий капитал в условиях ограничения доступа к информации не может не нести на себе отражения этого ограничения, сказавшегося для многих при новом революционном разломе общественной системы, когда искусственные ограничения предшествующего периода были сняты.
Действие еще одного внеэкономического рычага власти на формирование человеческого капитала в советский период также претерпело со временем существенные изменения. Вначале идеи построения принципиально нового справедливого общества воодушевили многих людей, причем из самых разных слоев, породили как вполне искренний массовый трудовой энтузиазм, так и оправдание крайне низкой оплаты труда как цены, которую люди были согласны платить за ускоренное движение к прокламированному идеалу. Однако шли десятилетия, и приходило все большее осознание ложности, утопичности целей, по-прежнему эксплуатируемых официальной пропагандой. В результате все шире стали формироваться такие явления, как двоемыслие, массовый цинизм. Это накладывало свой отпечаток и на трудовую этику позднего социализма, и на особенности приватной жизни людей, где в процессе воспитания новые поколения усваивали пропитанные этими явлениями ценности.
Формировались новые поколения, для которых традиционные для российской культуры ценности коллективизма подменялись, с одной стороны, пассивным патернализмом (ибо государство, подмяв под себя все другие общественные институты, оказалось единственным источником и распределителем жизненных благ), а с другой – агрессивным адаптационным индивидуализмом [7]. Пока советская модель системы «власти-собственности» была прочна, эти черты проявлялись не ярко, но при ее ослаблении агрессивный индивидуализм одних и требовательный патернализм других, в конечном счете, способствовали тому, что страна в итоге вместо модернизации встала на путь новой институциализации системы «власти-собственности».
Одновременно с внеэкономическим воздействием на процессы формирования человеческого капитала государство весьма эффективно использовало имеющиеся в его распоряжении экономические рычаги. Здесь в его политике важно выделить два момента. Во-первых, воздействие на человеческий капитал взятого de facto курса на экстенсивное развитие страны в режиме ускоренной индустриализации. Во-вторых, роль политики в сфере формирования заработной платы на развитие человеческого капитала отдельных групп трудящихся. Важно, что экономическая политика государства осуществлялась в ситуации господства системы «власти-собственности», причем первоначально в крайне жестком ее варианте. Эта система, как известно, предполагает максимальный контроль над всеми ресурсами страны, в том числе трудовыми. Люди были поставлены в условия, когда единственным их работодателем, а по сути – единственным источником средств существования, стало государство. Речь в данном случае не ограничивалась работающими по найму, но и жестким контролем над лицами так называемых свободных профессий – творческих работников, частнопрактикующих адвокатов, врачей и т.п. Объединенные в контролируемые государством разного рода союзы они также оказывались под контролем государства, которое получало возможность прямыми или косвенными методами воздействовать на направления их творческой деятельности. Все эти факторы оказали свое влияние на формирование человеческого капитала в советский период. Причем в их воздействии можно выделить как положительные, так и отрицательные моменты.
7. Меры по «индустриализации» человеческого капитала. Взяв курс на ускоренную индустриализацию, государство не могло не быть озабоченным ускоренной же подготовкой работников, способных своим трудом вдохнуть жизнь в создаваемые гиганты индустрии. Здесь решались две задачи. Первая – массовая подготовка новой инженерно-технической, а также научной интеллигенции. Задача эта была осложнена тем, что многие высококлассные специалисты либо были уничтожены, либо покинули страну в годы революции или сразу после нее. А оставшиеся оказались объектом массовых репрессий в течение всего сталинского периода истории страны. Вспомним, например, Шахтинское дело, процесс Промпартии, разгром системы руководящих кадров системы Наркомтяжпрома после гибели Г.Орджоникидзе, компанию против «космополитов» и т.д.
При этом в области общественных и гуманитарных дисциплин массовое образование было, с одной стороны, крайне идеологизировано, а с другой – ориентировано на достаточно поверхностные стандарты массовой культуры, ограничивалось жесткими рамками, за которыми оставались многие достижения науки и культуры, наработанные как в дореволюционный период развития страны, так и за рубежом. А это, в свою очередь, обедняло общекультурную базу, на которой строилось накопление научно-технических знаний, что чем дальше, тем больше сказывалось на возможностях оперирования этими знаниями его носителями. Частично такая ситуация могла быть компенсирована или уровнем человеческого капитала, накопленного семьей в предшествующий период, или личными способностями человека, осознавшего недостаточность стандартного набора получаемых им знаний и самостоятельно стремившегося восполнить имеющиеся пробелы. Но в целом система образования была настроена на экстенсивное воспроизводство специалистов, необходимых быстро развивающейся новой индустрии.
В то же время принятая стратегия мобилизации ресурсов на основных направлениях индустриального развития, прежде всего тяжелой промышленности, отраслей ВПК, обусловила политику минимизации затрат на воспроизводство рабочей силы. Сложившаяся в стране «система низких зарплат» ставила свои ограничения совершенствованию человеческого капитала, особенно тех, чьи семьи не обладали достаточным его запасом и не могли компенсировать то, что не додавала им государственная система, ориентированная на решение своих инструментальных задач. Об этом свидетельствуют, в частности, данные об отраслевых соотношениях зарплат в разные периоды развития страны (табл.1).
Под «системой низких зарплат» я понимаю созданную благодаря государственной монополии на предоставление работы по найму четырехкомпонентную конструкцию, сочетающую в себе не только заработную плату, покрывающую лишь часть насущных потребностей работника, но и органически связанную с ней социальную сферу (как государственную, так и ведомственную), а также практику закупок сельскохозяйственной продукции по заниженным ценам, позволяющим поддерживать низкие розничные цены на продукты питания. Вся эта система действовала в органическом единстве, позволяющем в разные исторические периоды балансировать общий низкий уровень затрат на рабочую силу с основным упором то на одни, то на другие ее компоненты [24-25].
Из таблицы 1 видно, что отрасли, призванные обслуживать человека, либо непосредственно, либо косвенно – через создание комфортных условий жизни, воздействуя на формирование человеческого капитала, оказываются отнюдь не в лидерах по оплате труда. И в довоенный, и во все последующие периоды работники таких сфер, как культура, здравоохранение, физкультура и социальное обеспечение, ЖКХ, непроизводствнные виды бытового обслуживания получали на 20-40% меньше средней заработной платы.
Тенденцию к сокращению в относительном выражении зарплаты в таких важнейших для развития человеческого капитала отраслях, как образование, наука и научное обслуживание и особенно искусство, также демонстрируют данные табл.1. Если в 1940 г. оплата труда в этих отраслях может быть более-менее соответствующей их роли в формировании человеческого капитала (в образовании она соответствовала средним показателям, а в искусстве и науке даже превышала их, соответственно, на 18 и 42%), то в послевоенный период ситуация меняется. Особенно резко – в сфере искусства, где к 1960 г. зарплата была уже на 21% ниже средней по народному хозяйству в целом, а в 1987 г. – ниже на 26%. Ниже средних значений она стала и в сфере образования: в 1960 г. на 10%, а в 1987 г. – на 18%. Ситуация в сфере науки и научного обслуживания также все послевоенные годы ухудшалась. Хотя заработки здесь и оставались выше средних, но превышение это сократилось с 42% в 1940 и 37% в 1960 г. до 7% в 1987 г.
По этим данным нельзя, разумеется, непосредственно судить о ситуации с формированием человеческого капитала в стране, но косвенно они свидетельствуют как о смене приоритетов государства, так и о возможном изменении мотивации людей, посвящающих себя труду в той или иной сфере. Если говорить о мотивах государства, проявляющихся через систему оплаты труда, то тут просматривается некий слом приоритетов, произошедший в послевоенные годы и углубляющийся вплоть до конца 1980-х гг. Оказывается, что оплата труда в сферах, отвечающих за формирование человеческого капитала, становится все менее приоритетной .
Думается, здесь следует иметь в виду два фактора. Прежде всего, то, что к 1960-м гг. была решена задача формирования новой интеллигенции, необходимой для построения индустриальной экономики в ситуации, когда требовалось заполнять лакуны, образовавшиеся из-за физического уничтожения или исхода из страны существенной части старой интеллигенции. Естественно в период, когда решалась эта задача, было велико значение образования, как среднего и среднего специального, так и высшего. Причем потребностям индустриализации соответствовал новый по сравнению с дореволюционной Россией уровень массовости этого образования. Поэтому и в иерархии отраслевых зарплатных приоритетов сфера образования устойчиво занимала средние позиции, уступая, как в целом более приоритетным областям, инженерно-техническому руководству промышленности и строительства, а также идеологически приоритетной сфере государственного управления. К идеологическим приоритетам того периода можно отнести и сферу искусства, к 1930-м гг. уже институционально организованную в качестве сферы, призванной воспитывать массового «строителя нового общества», а на деле – работника массового производства, вооруженного нужным власти комплексом идеологических стереотипов, способных одухотворить общее стремление к индустриальному подъему. В этой атмосфере поддерживалось стремление талантливых людей к развитию, к получению образования, совершенствованию своего человеческого капитала. Причем стремление это поддерживалось не только идеологически, но и материально – более высоким общим уровнем зарплат за более квалифицированный, прежде всего, умственный, труд.
Однако ставка на экстенсивное развитие индустриальной мощи страны уже к 1960-м гг. вошла в противоречие с возможностями ресурсного обеспечения такого развития. Это выражалось и в нарастающем дефиците материальных ресурсов, постоянном несоответствии планов по вводу новых мощностей и возможностями их реализации, что отражалось в постоянном росте объектов так называемого незавершенного строительства. Так, если незавершенное строительство в процентах от объема капитальных вложений на конец года в 1970 г. составляло 73%, то в 1980-х гг. эта цифра колебалась уже вокруг 80%, а в 1980 г. составляла 87%; причем в наибольшей степени пострадавшими были такие важные для индустрии отрасли, как энергетика (от 123 до 147% в 1980-х гг.) и химическая и нефтехимическая промышленность (от 133 до 171%) [17, с.299].
8. Последствия индустриализации для человеческого капитала. Но, на мой взгляд, тяжелее всего по своим последствиям политика экстенсивного развития страны отразилась на ее человеческом ресурсе. Растущие потребности промышленности не только в квалифицированной рабочей силе, связанной с умственным трудом, но и в физическом труде разного уровня квалификации вошли в противоречие с возможностями по «всасыванию» промышленностью все новых и новых работников из других сфер, прежде всего, из аграрной. Возможности деревни как массового поставщика рабочей силы для промышленности, широко используемые в годы первых пятилеток, были исчерпаны. Кроме того, сказались и огромные людские потери, которые понесла страна как в годы революции и войн, так и в результате массовых репрессий в мирное время. В результате «зарплатный тренд» начиная с 1960-х гг. стал смещаться от сфер, требующих в массе более высококвалифицированного, умственного труда к сферам труда физического, тяжелого, нередко вредного, разной степени квалификации. Такая политика подкреплялась идеологией существующего строя, согласно которой именно рабочий класс являл собой передовую часть общества. Так, согласно данным табл.1, относительно выросли заработки в строительстве, на транспорте, у рабочих промышленности при относительном понижении их доли у инженерно-технического руководства в промышленности, в сферах науки и научного обслуживания, образования, искусства. А в таких областях, как здравоохранение, образование, культура, они по-прежнему оставались на достаточно низком уровне.
Эти изменения, на мой взгляд, не могли не сказаться на мотивации вступающих в жизнь молодых людей, особенно живущих во вновь создаваемых рядом с новыми индустриальными объектами населенных пунктах (от крупных городов до поселков городского типа). Ситуация, когда физический труд в массе своей начинает цениться выше умственного, когда молодой инженер получает зарплату ниже, чем рабочий, приводит к тому, что ориентирующиеся на нее дети теряют мотивацию к учебе, строя в массе своей будущие жизненные стратегии из расчета на занятие трудом, пусть более тяжелым и даже вредным, но не требующим глубоких общеобразовательных знаний. Например, по данным, основанным на обследовании ленинградских машиностроительных предприятий, зарплата квалифицированных рабочих составляла в среднем 142 руб., а исполнительской части инженерно-технических работников – 133 руб. [3, с.168-169]. Вспомним уже упоминавшееся исследование Дж.Голдторпа, отмечавшего, что для представителей рабочего класса важнейшей мотивацией к повышению образования является не возможность творческого труда, а перспектива более высоких заработков. В новой ситуации этот мотив к наращиванию человеческого капитала блокировался.
Этот процесс, к сожалению, попадал в резонанс и с процессами, идущими внутри системы среднего образования. Профессия учителя, став массовой, тем не менее, не была подкреплена высоким зарплатным статусом. В результате в педагогические институты шли отнюдь не самые талантливые выпускники школ, а из закончивших эти институты далеко не все посвящали себя тяжелому труду педагога. Разумеется, в школах по-прежнему работали многие педагоги-подвижники, избравшие эту профессию по призванию, но их число не соответствовало потребностям массовой системы среднего образования.
В результате в позднесоветский период сформировались три потока носителей разнокачественного человеческого капитала. Во-первых, это лица, признававшие глубокие знания как ценность, стремившиеся получить качественное образование в относительно немногих элитных вузах страны и дать его своим детям. Для них была важна углубленная подготовка уже в период школьного обучения, стремление самостоятельно получать знания, недодаваемые стандартной средней школой. Не случайно с 1960-х гг. стало широко распространяться такое явление, как репетиторство. Можно сказать, что эта часть нашего общества, получившая элитное образование и заботящаяся о постоянном пополнении багажа своих знаний, стала носителем наиболее высококачественного человеческого капитала.
Во-вторых, потребность общества в массовом работнике как инженерно-технических, так и медицинских, образовательных и иных специальностей, требовала развития широкой сети высших учебных заведений, в которые обычно шли выпускники школ, не чувствующие особого призвания к избираемой ими профессии, но ориентирующиеся на престиж высшего образования, не желающие (или не способные) связывать свою жизнь с физическим трудом. В индустриальном обществе они выполняют важную работу, требующую достаточно высокой образовательной подготовки, но, как правило, рутинного характера. Это был массовый отряд работников, не претендующий на особые «взлеты» в избранной профессии, но дорожащий статусом, задаваемым самим фактом получения диплома о высшем образовании.
Наконец, в-третьих, складывалась значительная страта, связанная с физическим трудом той или иной степени квалификации. В связи с тем, что экстенсивно растущая промышленность, равно как и другие отрасли народного хозяйства, требовали все больше и больше подобных работников, а возможности массового рекрутирования их из деревни были практически исчерпаны, началась межотраслевая, а также межведомственная конкуренция за работников этого типа. Б о льшими возможностями в этой конкуренции обычно располагали предприятия, связанные со стратегическими целями государства, как правило, входящие в систему ВПК. Они могли предложить своим работникам и более высокую зарплату, и лучший социальный пакет. В целом же такая конкуренция вела к тому, что материальное обеспечение этой группы работников нередко оказывалось выше, чем у представителей второй и даже первой группы. В результате ценность качественного не только высшего, но и среднего образования для многих молодых людей оказывалась под вопросом. В формировании своего человеческого капитала они ориентировались не на общетеоретические и общекультурные знания, а на навыки (нередко очень тонкие), приобретаемые в ходе профессионального обучения и конкретной трудовой деятельности. При этом обладающие б о льшими возможностями предприятия сферы ВПК имели возможность отбора из этой группы наиболее способных работников, а также подготовки из них для своих нужд специалистов достаточно высокой квалификации, предполагающей сочетание навыков физического труда с элементами умственного.
Эти три выделенные основные группы трудящихся советского общества, со всеми их навыками и представлениями о наиболее удачном именно для них наполнении собственного человеческого капитала подошли к рубежу 1980–1990-х гг., когда в обществе произошел очередной социальный разлом. В результате они оказались в другой стране и вынуждены были адаптироваться к новым условиям, используя ту базу человеческого капитала, которая сложилась в предшествующий период.