Sotheby’s, один из старейших аукционных домов, — место, где совершаются главные собития арт-рынка. В одной упряжке с ним бежит второй крупнейший игрок, аукцион Сhristie’s — вместе эти два дома во многом определяют состояние рынка искусства. В 2011-м
Sotheby’s был самым крупным аукционом мира. Но за прошлый год он выручил $5,4 млрд., а Сhristie’s заработал почти на $1 млрд. больше. Несмотря на постоянную смену лидера, Sotheby’s и Сhristie’s близки друг другу и по оборотам, и по отношению к искусству, далеко опережая всех остальных.
После недели Украины в Лондоне и выставки украинских художников в Saatchi Gallery представители Sotheby’s приехали в Украину, чтобы изучить наш арт-рынок. Марк Корнелл, за которым аукционный дом «охотился» долгое время как за опытным менеджером и знатоком искусства, и лорд Марк Полтимор,
30 лет ведущий аукционы, приехали в Киев, чтобы встретиться с украинскими коллекционерами, оценить украинских художников и определить стратегию по отношению к восточноевропейскому региону.
Марк Корнелл: Высокая цена отражает спрос на искусство. Искусство высокого качества. Основной спрос существует именно на него.
Марк Полтимор: Иногда работы очень редкие. Например, подлинный Рубенс — редкость. Цена может быть очень высокой, если картина — последняя недостающая в коллекции покупателя. Или это может быть знаковая картина, как «Крик» Эдварда Мунка, эмблема импрессионизма и предвестник всего искусства XX века. Люди сходят с ума от единственной в своем роде картины — и срабатывает закон спроса и предложения.
М.К.: Много работ и жанров просто исчезают с рынка. Чем больше музеев и фондов, тем больше они раскупают, тем меньше работ остается в обращении. Давление на предложение усиливается — и цена идет вверх.
М.П.: А еще представители новых экономик — Китая, России, Украины, Индии, Казахстана, Бразилии — начали рассматривать искусство как актив. Покупают его не только музеи этих стран, а и частные лица с целью инвестирования.
М.К.: Быстро появляются новые рынки: «новые богатства» растут в Индонезии, Западной Африке и СНГ. Тем не менее на сегодняшний день как никогда силен китайский рынок — там очень высок спрос. Гонконг стал третьим по продажам — после Лондона и Нью-Йорка. У Sotheby’s там уже третий год работает круглосуточный офис. Он был и раньше, но круглосуточным стал только сейчас — и почти достиг уровня западных коллег по оборотам.
М.К.: Я так не думаю. В любом случае при продаже объект не скоро возвращается на рынок. Это правило работает в любой стране — тех же Америке, Европе или Китае. Самый невозвратный канал — это музеи и фонды. В то же время этот канал проделывает огромную работу, пропагандируя искусство и привлекая в этот мир миллионы людей. Самое главное — искусство остается в обороте.
М.П.: Sotheby’s играет важную роль в открытии китайского рынка. Чем больше мы будем туда проникать, тем больше сможем внедрять европейские стандарты проведения сделок. Например, Китай не хочет продавать антиквариат. Это понятно, потому что там, как и во многих странах, жесткие экспортные нормы. Но мы надеемся увидеть смягчение. Лет эдак через 20.
М.П.: В 2001 году произведений русского искусства Sotheby’s продал на $7 млн., а в 2008-м — на $250 млн. В 2013 году объем продаж упал до $100 млн. Но в этом же году россияне потратили на мировое искусство $300-400 млн. Сейчас покупают российские олигархи. В самом тренде нет ничего нового — Екатерина II, Морозов, Щукин были известными коллекционерами. Матисс приезжал в Россию и рисовал для них. Хотя русское искусство — сфера сложная.
За что мы любим россиян, так это за то, что они не покупают по одной картине. Они всегда хотят много. Еще они любят побеждать: «Эй, Виктор, я дам больше за это полотно», — кричат они друг другу во время аукционов.
М.П.: Хороший вопрос и хорошая интрига. Марк и я — британцы. Скорее всего, мы начнем покупать с британского — мы с этим выросли. То же самое происходит с россиянами, китайцами и т. д. Но как только у вас окрепнет уверенность в своем вкусе, вы начнете искать картины одного периода, а не одной страны.
М.К.: Это действительно связано с ростом уверенности. И правило это можно применить ко всему. К примеру, сейчас я перешел на Ferrari, но все же остаюсь доволен своим Аston Маrtin.
М.П.: Русские — отличные художники. Но они также одни из лучших копировщиков. Поэтому мы более осторожны, когда делаем каталоги русских художников. Существует много студий, где создают подделки. Нам, к примеру, нужны очень серьезные доказательства, когда мы имеем дело с авангардистами, поскольку 98% русских авангардистов — подделка. Когда получаем такую картину? Мы априори считаем ее подделкой, пока не докажем обратное. Нужны подтверждения подлинности,история картины. Например, на ранних выставках Малевича 1920-1930-х годов был сделан ряд фотографий — для нас они решающее доказательство.
В прошлом году на Sotheby’s продали картину художницы украинского происхождения Марии Башкирцевой «Портрет молодой женщины за чтением». Она продавалась как «русская живопись». Разделяют ли на Западе русское и украинское искусство?
М.П.: Разница, конечно, есть. К примеру, если вы англичанин, вы всегда увидите разницу между английским и шотландским — несмотря на то что она мизерная. То же самое с украинским и российским искусством.
М.К.: Я хочу лучше понять потенциал рынка, чтобы точнее оценить, как я смогу направить экспертов с целью его развития. Я приехал скорее с макроперспективой — почувствовать, есть ли тут спрос, и что мы можем сделать для его повышения.
М.П.: Мой взгляд несколько иной. Да, первое задание у меня — найти в Украине заинтересованных в искусстве. Второе — понять, что они хотят покупать. Третье —найти то, что они хотят купить, и приблизить их к покупке. У нас уже покупают украинское искусство — это Фонд FIRTASH Foundation и другие. Были вполне успешные продажи современного искусства из Украины.
Но также мне нужно понять, кто здесь интересные художники, чтобы вывести их на международный уровень. Пусть и китайские коллекционеры покупают украинское. В ноябре у нас аукцион восточноевропейского искусства. Пока рано говорить о стопроцентных продажах украинских авторов, но, может, лет через пять у нас будет отдельный департамент украинского искусства или украинский автор, который составит конкуренцию Энди Уорхолу.
М.К.: …качество его работы отвечает требованиям и деньгам, которые есть у покупателей. Но за пределами бизнеса самый главный критерий в искусстве — качество.
М.П.: А я отвечу так: Sotheby’s не дает инвестиционных советов. Единственное правило — покупай, если нравится. Дело не в количестве. Я бы предпочел десять фантастических картин пяти тысячам посредственных.
М.К.: Что интересно, эксперты пользуются двумя противоположными правилами. Они действительно не заинтересованы в продаже, и если видят, что клиент ошибается,
говорят ему об этом. Как бизнесмен я удивляюсь такому поведению — нам ведь нужно продавать.
Но мы всегда должны поддерживать репутацию надежности, которой можно достичь только благодаря профессиональным советам экспертов. Не инвестиционных советов, а именно советов искусствоведа именно об искусстве. Вот тут и достигается баланс. Я могу доставать Марка цифрами, но он мне отвечает: «Я продаю только то, что правильно для моих клиентов».
М.П.: Я занимаюсь этим уже 30 лет, и мы стараемся построить долгосрочные отношения. Быстрая продажа — это катастрофа.
М.П.: Все мы люди. Конечно, Sotheby’s старается контролировать такие вещи. И процент подделок очень низкий. Я уже говорил — особенно сложно в этом плане с русским искусством. Сейчас у нас есть доступ к музеям, куда мы не могли попасть 70 лет. Есть эксперт для каждого художника. Если вы придете ко мне и скажете, что вы эксперт в русском искусстве, мне будет неинтересно. Но если вы будете экспертом по Гончаровой — другое дело. Главное требование к экспертам — высокий уровень доверия. Да, к их экспертизе все время добавляются химические тесты краски, проверка подписи художника — методы становятся все более изощренными. Но несмотря на это, в некоторых случаях мы не покупаем картину, пока не отследим ее историю вплоть до времени создания. Мы гарантируем аутентичность. А если ошибаемся, тщательно исправляем промах.
М.К.: Наши сотрудники и эксперты изучают работы часами и днями, скрупулезно проверяют историю владения. Мы выполняем значительную часть работ, добавляя ценность в процесс покупки и продажи искусства.
М.П.: Брендовые имена в искусстве — это как «голубые фишки» топовой компании. Если вы покупаете известное имя в импрессионистах — вы платите довольно много за само имя. Невозможно вычислить — сколько именно, но когда люди смотрят на картину Ренуара, а рядом будет висеть наша с вами, мы будем стоить немного меньше.
М.К.: 99,9% — качество. Это вопрос покупателя. Сколько он готов отдать за инвестиционную составляющую, коллекцию, недостающую часть коллекции и т.д.
М.П.: Я выделил десять пунктов, которые составляют ценность произведения: например, редкость, владелец, открытость публике. Если на картине мертвая крыса, ее сложно будет продать, даже если это Ван Гог. Спокойное море продается лучше, чем шторм. Красный цвет покупают больше. Маленький размер неходовой. Люди охотнее отдают большие деньги за что-то большое. С другой стороны, слишком большое может не поместиться дома. Это все коммерческие вопросы. Но как от них зависит цена?
М.П.: В прошлом году мы продали на $5 млрд. Мы и вторая всем известная компания — абсолютные лидеры на рынке.
М.К.: Это не считая того, что происходит в Китае. Аукционные дома China Guardian и Poly Auction — значимые игроки (в 2012 году однодневный рекорд Guardian составил около $24 млн., Poly — $66,8 млн. — Ред.). Мы должны быть готовы, что со временем они будут только расти.
М.К.: Онлайн-аукционы нам не конкуренты. Я не уверен в их финансовом успехе. Многие лоты нельзя продать так же успешно онлайн, как они продаются в залах. У нас нет исключительно онлайн-аукционов, но каждая наша продажа в зале параллельно ведется в интернете. Возможно, лучший механизм — комбинация обоих подходов. Кто-то может посмотреть картину вживую, а потом купить ее через онлайн-аукцион. Кто-то скажет: я даже не хочу ее видеть, ее продает Sotheby’s — для меня этого достаточно.
М.П.: Думаю, люди все же всегда будут хотеть «потрогать» то, что они будут покупать.
М.П.: Аукцион должен быть игрой. Это шоу. Даже если он проходит напряженно и ставки высокие, я стараюсь шутить и создавать непринужденную атмосферу. Я уже 30 лет веду аукционы. Это тяжелая работа — быстро думать, обращать внимание на много мелочей одновременно, запоминать… Знаете, поначалу моя жена очень пугалась, когда я выкрикивал цифры по ночам.
М.К.: Sotheby’s — это бренд, имя с историей и репутацией, которое я всегда уважал. Он тесно пересекалсяс моей предыдущей деятельностью по характеру клиентов и качеству продукции — у меня был долгий опыт в LVMH Group, который мне сейчас помогает.
Что касается армии, она научила меня продавать. Там мы продавали планы. Чтобы заставить солдат «бросаться на амбразуру», нужно их убедить в том, что это хорошая идея. Как правильно оценить обстоятельства, чтобы в уме быстро нарисовать план и «продать» его вашим солдатам, чтобы они пошли за вами, — меня научила армия. В бизнесе с такими знаниями мне легче определять правильное направление, создавать подходящий план действий, а потом продавать его команде. Быть уверенным в том, куда мы идем и чего хотим.
Источник: