Автобус остановился на границе Грузии и Армении. Меня, как единственного американца среди пассажиров, провели мимо солдат, лениво поигрывающих автоматами, в сарай с надписью «Паспортный контроль».Пограничник – он был без рубашки – варил суп. Оторвавшись от этого занятия, он быстро распечатал на лазерном принтере въездную визу, но категорически отказался принимать сбор (15 долларов) в грузинских лари. К счастью, еще в автобусе мне удалось выпросить у попутчицы достаточно армянских драмов, и я мог продолжить путь в Гюмри – второй по величине город Армении.
На этот захолустный КПП в глубине Южного Кавказа меня привели слухи: армянский бренди якобы настолько хорош, что французы когда-то разрешили называть его гордым именем «коньяк». Поэтому, путешествуя по Турции и Грузии, я решил заехать еще и в Армению и посетить знаменитую фирму Yerevan Brandy Co., где делают тот самый «дипломатический бренди», что, как рассказывают, помогал Сталину и Черчиллю договариваться в те дни, когда «холодная война» еще не началась.
Подождав еще 20 минут, пока наш водитель закончит партию в нарды, мы наконец двинулись дальше, от нечего делать глядя в старый телевизор, подвешенный под потолком – там крутили видеоклипы сексуального вида певичек. Карни – женщина, одолжившая мне деньги на визу – угостила меня яблоком, печеньем и мармеладом. Я с благодарностью принял эти дары: дорога оказалась долгой. За окном мелькали пологие холмы, древние церкви и бесконечный мусор, выброшенный из окон проезжавших машин. После десятилетий коммунистического строя и брежневского «застоя» в семидесятые здесь сейчас всерьез относятся к сбережению ресурсов, но об утилизации отходов никто особо не заботится.
Гюмри оказался большим городом со следами былой красоты, но сильно запущенным. Большинство зданий, заслуживающих внимания, относятся к временам российской империи; их элегантные фасады потрепаны временем и явно нуждаются в покраске. И хотя небо над городским центром было ослепительно синим, а облака резали глаз белизной, вокруг меня царили лишь разные оттенки серого. В поисках местного колорита я отправился бродить по городу – до ужина с американцами, работающими здесь по линии гуманитарных организаций, времени было больше чем достаточно.
Именно здесь, в Гюмри, закончила свое двухлетнее существование первая армянская независимая республика: в 1920 году, потерпев поражение в войне с Турцией, она была аннексирована Советской Россией. Город очень сильно пострадал во время Спитакского землетрясения в 1988 году, унесшего 25 тысяч жизней и сравнявшего с землей целые кварталы в центре Гюмри. И сегодня, через 20 с лишним лет, то тут, то там встречаются развалины многоэтажек и поврежденные дома, до которых так и не дошли руки строителей.
С одного из холмов на город смотрит поставленный в советское время монумент «Матери-Армении», обещающий мир за счет силы, но сегодня большинство жителей не обращает на него особого внимания. Полюбовавшись на несколько очень симпатичных церквей и элктроподстанцию – на вид самую опасную из всех, что мне довелось встречать, – я взял такси и отправился в расположенный неподалеку от города Мармашенский монастырь. По дороге мы миновали большую российскую военную базу (жизнь там явно бьет ключом), а затем целый квартал недостроенных и заброшенных жилых домов – унылое кладбище бетонных плит и ржавой арматуры.
Главный храм монастыря, построенный тысячу лет назад, сохранился на удивление хорошо – это особенно бросается в глаза на фоне разрушений в Гюмри. Мы с таксистом обошли территорию, а затем он повел меня к ручью на дне небольшого ущелья, пересекающего долину. Водитель, не обращая внимания на разбросанный повсюду мусор, улыбнулся и произнес по-русски: «Очень красиво, да?». Затем он ничтоже сумняшеся швырнул окурок в воду.
В тот же вечер американцы из гуманитарной организации долго рассказывали мне, что им нравится в Армении, а что нет. По их словам армяне, как и многие из их соседей – народ консервативный и религиозный; понять их порой бывает нелегко. В принципе они люди гостеприимные, но поначалу могут показаться необщительными и даже мрачными. Страна все еще ищет свой путь после распада СССР, страдая от высокой безработицы и коррупции. Это, а также острый конфликт с соседним Азербайджаном и разногласия с Турцией из-за масштабов геноцида армян порождает у населения нечто вроде общенациональной депрессии.
Мы ужинаем в рыбоводческом хозяйстве недалеко от города – это место известно только знатокам; едим удивительно вкусную свежевыловленную рыбу. Рассказ о том, что я приехал сюда попробовать знаменитый армянский бренди, вызвал у американцев живое любопытство. «Здесь контрафактных бутылок этой штуки чуть ли не больше, чем фальшивых банкнот», – заметил Скотт, у которого я остановился. Мы провели за столом несколько часов, попивая средненькое пиво и болтая о всякой всячине. Вот один любопытный факт, о котором рассказали мне собеседники: местная молодежь всех американцев называет «Джонни».
На следующее утро я отправился в Ереван. Моя новая знакомая Карни пришла проводить меня на автовокзал, и на прощание вручила несколько плиток русского шоколада. Таксист уговорил взять попутчика – юного солдата в новеньком мундире. Два часа пути до столицы прошли в гробовом молчании. Когда мы добрались до места, первый же встреченный подросток окликнул меня: «Эй, Джонни, Джонни!». Надо полагать, меня выдал рост, непривычно бледная кожа и неосмотрительный выбор багажа – пестрый рюкзак емкостью в 30 кило сразу бросается в глаза.
Ереван разительно отличается от Гюмри: это современный город, где живет больше миллиона людей – треть населения Армении. На обсаженных деревьями центральных улицах полно роскошных магазинов; там же нувориши покупают в фешенебельных высотных домах квартиры, на которые простым людям пришлось бы копить лет 500. Здесь денег тратят больше, чем зарабатывают: многие армяне живут за счет денежных переводов от родственников-гастарбайтеров.
Ереван – един в трех лицах, и каждое из этих лиц по-своему не лишено очарования. Первый Ереван – бедный, но гордый, второй – доставляет наслаждение своей интеллигентностью, третий – яркий, но безвкусный: золотые цепи и «показушные» дорогие мобильники. Поскольку цены в местных гостиницах колеблются от высоких до заоблачных, я мимо дорогих ресторанов и пустующих фешенебельных многоэтажек направился в северную часть центра, на площадь Оперы: там на верхнем этаже красивого жилого дома, построенного в 1950-х для ереванских деятелей культуры, находятся меблированные комнаты Анаит Степанян. Они состоят из двух отдельных спален на несколько человек, в изобилии снабженных туалетными принадлежностями, и общей гостиной, увешанной великолепными абстрактными полотнами, написанными отцом хозяйки.
Приняв душ и заглянув в бункероподобное здание рынка, где торгуют разнообразными пряностями, я решил в оставшееся до экскурсии на коньячный завод время посетить памятник жертвам геноцида. Этот мемориал – Цицернакаберд – находится чуть к западу от центра города: он посвящен памяти тех, кто погиб в ходе депортации армян из ряда провинций Турции в 1915 году, незадолго до крушения Османской империи. Армения утверждает, что это был спланированный геноцид, жертвами которого стали 1,5 миллиона человек; турецкая сторона настаивает, что жертв было значительно меньше, и произошедшее стало результатом войны и сопровождающих ее потрясений.
Армяне, однако, уверены в своей правоте. Первое что видишь, подходя к мемориалу – это 44-метровая стела на вершине холма, разделенная надвое глубоким разломом – она символизирует расколотость армянской диаспоры и волю народа к возрождению. Рядом, внутри двенадцатигранного конуса, горит вечный огонь. Поблизости находится и Музей геноцида, где хранятся документы и изобразительные материалы из ряда стран, свидетельствующие о произошедшим. Увиденное меня глубоко тронуло; погруженный в раздумье, я бродил по комплексу, пока не понял, что опаздываю на следующую экскурсию – ту, ради которой я сюда приехал.
Завод находится примерно в миле от мемориала; в спешке я заблудился, и в поисках главного входа мне пришлось обежать его территорию кругом. Минут через десять после назначенного времени симпатичная девушка-экскурсовод повела меня – изрядно вспотевшего – в небольшой музей, а затем обширное помещение, где хранятся бочонки с бренди, преподнесенные главам различных государств. Среди них – подарки российским президентам Борису Ельцину и Владимиру Путину. Бочонки остаются на заводе, пока напиток не достигнет возраста, выбранного новым владельцем; затем он сам или его потомки смогут забрать подарок. Армянский коньяк, в частности, очень любил Черчилль: рассказывают, что Сталин каждый год посылал ему 400 бутылок. Еще в экспозиции есть бутылка семилетнего коньяка, разлитого 100 лет назад: экскурсовод объяснила, что после розлива он не «стареет» – аромат напитку придает лишь дерево бочонка. А вот еще один интересный факт: выдержка коньяка представляет собой «средний возраст» спиртов, использованных в данной смеси.
Удачным завершением экскурсии стало посещение дегустационного зала, где мне предложили три бокала бренди – семи-, десяти- и двадцатилетней выдержки. Пока я потягивал напиток, пытаясь оценить особенности букета каждого из трех сортов, экскурсовод рассказала мне о парижской Всемирной выставке в 1900 году. Именно там ереванский бренди получил Гран-при и право называться коньяком. С тех пор история была не слишком милосердна к Армении, но ее коньяк неизменно пользовался популярностью у самых взыскательных ценителей в России. Сегодня Yerevan Brandy Co. – она теперь принадлежит Pernod Ricard – снова пытается выйти на рынки за пределами постсоветского пространства и делом доказывает, что ее бренди – продукт мирового класса. И может быть в один прекрасный день он снова сможет носить имя «коньяк».