Его гениальные закорючки и человечки, его первородно яркие цвета, его принципиальная неклассифицируемость – все это постоянно взывает к ребенку во мне, к тому сочетанию веселого и странного, которое только и возможно в детстве и которое умудряются не забыть очень немногие. Если говорить о сюрреализме как о «духовной политике радости» (Марсель Дюшан), то Миро мог бы с полным правом вместо намного менее интересного Дали сказать «сюрреализм – это я».
Его движения, ритм, краски и формы – это мои движения, краски, формы, я даже не задумываюсь, почему мне это нравится, ныряяс головой в его картины.
В музее Миро в Барселоне, однако, мне встретились две работы, значительно расширившие мое представление о нем.
Конечно, впечатляет там многое, – чего стоят хотя бы огромные гобелены сразу при входе, вышитые им уже в 1973 году, в без малого 80-летнем возрасте, (один — с добавлением зонтиков и перчаток — как тут не вспомнить ставшую девизом сюрреалистов фразу Лотреамона «красота —это случайная встреча швейной машинки и зонтика на анатомическом столе»). Впрочем, речь не об этом.
Итак, первое – картина «Май 1968». Миро писал ее, как понятно из названия, под впечатлением событий в Париже в мае 1968 года. Студенты тогда потрясли всю Францию, а с ней и мир, устроив даже не революцию, а самое массовое в истории восстание детей против взрослых, веселого абсурда — против узколобого порядка и закостеленых границ в жизни и в культуре, навязываемых моральным большинством.
Миро рисовал это полотно 5 лет. Получилось полное сумасшедшей динамики столкновение цветов и линий и даже отпечатков ладоней, такое, какое может быть только в уличном бою, проходящем, правда, под лозунгом «Будьте реалистами – требуйте невозможного». Кажется, соавтором Миро в этом полотне выступила баррикада. «Май 1968» — отпечаток того бунта на поверхности искусства, и отпечаток очень точный, в нем не только требование невозможного, но и «Под этой брусчаткой находится пляж», и «Скука контрреволюционна», и «Запрещать запрещено», и «Счастье — это новая идея», и «Вся власть воображению!»
Второго произведения просто нет. Только фильм о нем на музейном мониторе.
В 1968 году франкистское Министерство информации и туризма попыталосьиспользовать имя Миро, организовав первую официальную выставку его работ. Показ состоялся в больнице Де-Ла-Санта-Креу в Барселоне. Художник проигнорировал событие. В 1969-м группа молодых архитекторов из Ассоциации архитекторов Каталонии и Балеарских островов (ныне COAC) организовала альтернативный вернисаж. Миро, тогда уже 76-летний, с энтузиазмом согласился. Выставка получила название «Другой Миро» (Miró otro).
В качестве дополнительного вклада в проект Миро предложил написать фреску вдоль всех окон первого этажа штаб-квартиры COAC в Барселоне. Онвыбрал четырех человек из числа кураторов, назначил каждому из них один из цветов, с которыми обычно работал (желтый, зеленый, синий и красный) и дал им волю рисовать все, что угодно. Для себя выбрал черный, которым и нанес завершающие штрихи 28 апреля 1969 года.
COAC пригласила документалиста Пера Портбеллу снять фильм о проекте. Но Портабелла не хотел делать простую документальную фиксацию. Вместо этого он предложил Миро сообщничество в подрывном жесте: снять, как он стирает собственную фреску. Художник вновь ответил полным согласием, и в полдень 30июня, в последний день выставки, начал стирать фреску с помощью шпателя, веника и растворителя. К акту деконструкции присоединились уборщики здания, искусствоведы и студенты-архитекторы. Пере Портабелла заснял действие от начала до конца, результатом чего стал 15-минутный фильм «Миро, Иной» (Miró, l’Altre), в цвете, с музыкой Карлоса Сантоса, без голоса за кадром, показывающий весь процесс от создания до уничтожения росписи.
Этот перформанс имел взрывной эффект, став не только культурным, но и политическим жестом: в Испании, стоит напомнить, шло ужечетвертое десятилетие профашистской диктатуры Франко, конца которой было не видать. С другой стороны, в более свободных странах Европы уже вовсю поднялся концептуализм, ставивший идею выше формы произведения – но Миро, к тому времени живой классик, проявил себя не меньшим концептуалистом, чем молодое и злое поколение. Влиятельный искусствовед Морено Гальван написал газетную статью, в которой, среди прочего, заметил: «Вид Жоана Миро, уничтожающего произведение искусства, которое он сделал своими руками — зрелище, которое я никогда не хочу видеть вновь», но при этом добавил: «должен признать, что есть что-то захватывающее в этом жесте Миро и группы молодых архитекторов из Барселоны. Есть что-то действительно прекрасное в уничтожении полумиллиона долларов средь бела дня».
Собственно, величина таланта поверяется тем, как он отвечает на вызовы реальности – в любом возрасте. Создать, а затем абсолютно осознанно, зная цену своей работе, уничтожить свое произведение, чтобы бросить вызов системе, в определенной степени твой же авторитет и взрастившей – не говоря уже об оплеухе режиму, который все еще прочно стоит на ногах и способен изувечить любую жизнь — на такое способен только великий мастер.
Миро был действительно иным – во всем.
И это новое для меня движение в нашем с ним танце.
Источник: