2010 год должен закрепить рост популярности Китая на международной арене — в мае этого года пройдет Всемирная выставка в Шанхае. Пекин рассчитывает, что это мероприятие станет кульминационным пунктом своеобразной программы, направленной на улучшение имиджа страны, начатой летом 2008 г. проведением Олимпийских игр. Оно, по-видимому, снова будет проводиться под строгим контролем властей, и не будет недостатка в эпитетах, восхваляющих потрясающие успехи этой страны.
За этим последовала широкая пропагандистская кампания, направленная на утверждение этого тезиса; она была отмечена сногсшибательными успехами, самым потрясающим из которых стал первый полет человека в космос в 1961 г. В течение последующих двадцати лет Москва щеголяла лестными статистическими данными относительно производства зерна, стали и проч., которые подтверждали неоспоримые преимущества социалистических методов производства.
Недавно мы узнали, что Кремлем было создано специальное бюро, призванное поставлять данные, которых ждал Запад, потрясенный этой «историей успеха». К этой операции добавилась «оттепель» внутри страны, а затем отправка на Запад ряда выдающихся представителей советской культуры, таких как Хор Красной армии. Читая прессу того времени, убежденную в том, что СССР, вне всякого сомнения, является великой державой конца XX века, можно только восхищаться той силой убеждения, которую продемонстрировала Москва, или поражаться нашей удивительной наивности.
Интересно вспомнить, во что превратил Кремль эту успешную «маркетинговую операцию»: он поверил собственной пропаганде, подкрепленной тем образом государства неудержимой мощи, который мы сами же в его глазах и поддерживали. 1960-1970-е годы были отмечены значительным подъемом СССР — и социалистического лагеря в целом — на международной арене, вплоть до вторжения в Афганистан в декабре 1979. Эти успехи казались тем более победоносными, что западный лагерь переживал в то время экономический кризис после первого нефтяного шока 1973 г., а также кризис нравственный, связанный с поражением Америки во Вьетнаме в 1975 г.
В плане международного соотношения сил СССР действительно мог претендовать на то, чтобы делить мировое лидерство с Соединенными Штатами. С точки зрения внутренней ситуации, «приоткрытие» страны миру, которого требовала роль сверхдержавы, обернулось несколькими всплесками протеста. Они быстро были подавлены (Чехословакия в 1968, помещение в психиатрические больницы диссидентов…), что зачастую оставляло безучастными демократические страны, которые не хотели ссориться с этим крупным государством.
В этом была определенная логика, жертвой которой в конечном итоге стали все: народы, находившиеся под коммунистическим гнетом, которые не могли или почти не могли рассчитывать на поддержку Запада; западное общественное мнение, парализованное мощью этой страны, превозносимой в СМИ; руководители демократических стран, чье малодушие подтолкнуло Кремль к тому, чтобы еще больше развивать свое превосходство; наконец, сами советские руководители, которые в конце концов забыли, насколько хрупкой была их империя. Что было дальше — известно.
Однако тогдашняя «советомания» не идет ни в какое сравнение по силе с нынешней «китаеманией». За последние годы она усилилась за счет механизмов, напоминающих те, благодаря которым СССР представал во всем великолепии, а именно: значительных экономических успехов, подчеркиваемых лестными статистическими данными; определенного увлечения Запада культурой и образом жизни (даже несколькими), которые кажутся ему экзотикой; роста влияния на международной арене, который поддерживают и которого даже желают — во имя справедливости — другие крупные державы. Уже стало банальностью предсказание о том, что Срединная империя к середине века станет лидером нашей планеты. Эта убежденность тем более крепка, что западный мир снова переживает кризис.
Китай кажется нам сегодня настолько далеким от того, чем была вчерашняя советская Россия, что проведение параллелей между ними может показаться смелым. И тем не менее… СССР и коммунистический Китай шли сходными путями в течение значительной части XX века, и даже когда их пути расходились, они продолжали проводить сходную политику, руководствуясь одинаковой идеологией. Правление Мао было не менее кровавым, чем правление Сталина. И тот, и другой начали насильственную индустриализацию, оплаченную гибелью миллионов крестьян; и тот, и другой обеспечили себе абсолютную власть, терроризируя население.
Потом жовиальный Дэн Сяопин чем-то напоминал благодушного Хрущева: оба они мечтали добиться подъема переживающей трудности социалистической экономики благодаря западным технологиям. Начиная с 1990-х годов работа Китая над своим имиджем походила на ту, что проводил СССР в 1960-1970-х годах. Конечно, нынешние китайские руководители имеют мало общего со стариками, сидевшими в Кремле вплоть до прихода к власти Горбачева в 1985 г. Но именно их динамизм — не напоминает ли он, так или иначе, волюнтаризм Горбачева, последней надежды советского коммунизма, пытавшегося спасти свой режим? Правда, они вышли из сложившейся ситуации гораздо удачнее.
Сравнение — не довод, но системы одинаковой природы могут вести себя в политическом отношении одинаково. Как ни старайся китайская Коммунистическая партия быть первой ленинской партией дарвиновского типа ( как удачно заметил Николас Бекелин (Nicholas Bequelin), специалист организации Human Rights Watch ), то есть способной эволюционировать, она, тем не менее, остается партией тоталитарной идеологии, для руководителей которой характерны полицейские рефлексы. Ужесточение режима в течение последних лет иллюстрируется — от Тибета до Синьцзяна — систематическим репрессиями по отношению к интеллектуалам-диссидентам или к ограбленным крестьянам.
По примеру СССР, Китай теперь требует своей доли влияния в мире — которой он заслуживает, учитывая его экономические успехи. В 1970-е годы Москва говорила о разрядке; Пекин успокаивает всех, говоря о мирном усилении своей мощи, но тратит при этом все больше средств на вооружения (даже притом, что его бюджет в этой области пока не может сравниться с американским). Если убрать коммунистический аспект этого Китая, такие параллели будут бессмысленны. Но, пока не доказано обратное, этой страной продолжает руководить одна партия, управляемая людьми, обученными по единому образцу, которые держат под контролем экономику и делят между собой ее плоды, что закреплено почти на генетическом уровне. В режимах такого типа главным остается власть, которая решает все.
Поэтому уместно задаться вопросом о том, не рискует ли Китай, каким бы удивительным он нам ни казался, стать жертвой советского синдрома и не постигнут ли в итоге его руководителей те же беды, что привели к краху СССР. Сочетание нашего безмятежного восхищения и безраздельной власти, безразличной к несчастьям своего народа, одержимой интересами влияния, — которое усиливается сомнениями западных стран по поводу либеральной модели — все это факторы, способные привести к сложной ситуации.
Заигрывания между китайскими коммунистами — слишком уверенными в себе, убежденными (на основании собственной статистики) в успешности своего режима — и западными руководителями — одержимыми мыслями о торговом балансе и дефиците, которые думают только о том, как бы их задобрить, чтобы заполучить некоторые доли его рынка — могут заставить Пекин забыть о своих слабых местах: частичном устаревании своего промышленного аппарата, социальной дискриминации, дисбалансе спроса и предложения, инфляции, старении населения, экологических катастрофах. В общем, обо всем том, что характерно для социалистической экономики.
Это взаимное ослепление, на сей раз между Западом и Востоком, может привести к тому, что Китай захочет пойти слишком далеко, как когда-то это сделал СССР.