ОНИ НЕ ПРОСТО ХРАНИЛИЩА РАРИТЕТОВ, А ЦЕНТРЫ ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКОЙ ИНФОРМАЦИИ И ПАТРИОТИЧЕСКОГО ВОСПИТАНИЯ.
Представьте себе следующую ситуацию: вы пришли в Третьяковскую галерею или Русский музей, переходите из зала в зал, а там статуи поставлены или боком, или так, что видна только какая-либо деталь изваяния, многие картины перевернуты изображением к стене. Иные же шедевры живописи и скульптуры отделены от публики ограждением, не позволяющим к ним подходить ближе десяти метров. Вы просите экскурсовода рассказать, что это за произведения, а он требует по 100 баксов за краткую информацию. И тут-то вы просыпаетесь в холодном поту. Ибо такое может присниться лишь в страшном сне.
Однако для Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи, чаще именуемого кратко и просто — Артиллерийский музей, это явление нормальное, даже сказал бы типичное. Например, большинство экспонатов на обширной открытой площадке перед ним рассмотреть детально вблизи невозможно — только на отдалении 3-20 мет-ров и лишь с одной стороны. Я перелез через ограждение и попытался сфотографировать несколько лежавших на земле, как дрова, мортирных стволов с нужного мне ракурса, но был остановлен милиционершей, поигрывавшей электрошоковой дубинкой.
В переднем дворе ВИМАИВиВС валяется как минимум сотня уникальных стволов русских и иностранных орудий XVI-XIX веков, причем без всяких табличек. В конце мая 2009 года экскурсоводы нашли-таки мне дяденьку, ведавшего этими раритетами. Решил заинтересовать его материально и потому спросил, знакомит ли он посетителей с экспозицией музея. Получив утвердительный ответ, предложил сразу деньги и за индивидуальную экскурсию, и за сведения о нескольких стволах во дворе или просто показ заведенных на них формуляров. Замечу, что формуляр — это не исследовательский трактат, а документ, содержащий всего несколько строк: вес орудия, время поступления в музей и т. д. На это дяденька ответил, что формуляры есть, но чтобы ознакомиться с каждым из них, надо заплатить пять тысяч рублей!
Предвижу возмущение руководителей музея. Они приведут длинные выдержки из своих отчетов о проведении десятков тематических выставок, опубликованных статьях своих научных сотрудников и т. д., и т. п. Да, у нас еще в 20-х годах научились писать великолепные отчеты о проделанной работе…
В далеких 60-х я еще студентом попытался проникнуть на задний двор Артмузея, где было собрано множество уникальных отечественных и иностранных орудий, иные из которых сейчас стоили бы десятки, если не сотни тысяч долларов. Но у входа на задний двор висела табличка «Посторонним вход воспрещен. Штраф 50 рублей» и дежурил милиционер. «Давайте, — говорю ему, — заплачу вам штраф и быстренько сфотографирую несколько образцов». Но милиционер не согласился: то есть 50 целковых он был готов взять, но в качестве наказания за попытку проникновения на запретную территорию. «Вон пушки стоят — их и фотографируйте». Непреклонный страж показал на десяток орудий на бутафорских лафетах, стоявших между служебным входом в музей и обелиском декабристам.
Кстати, на тех лафетах в давние времена поместили металлические таблички с подробной информацией об орудиях. В 60-х годах на них еще что-то можно было прочесть, а сейчас — почти ничего. Новыми табличками экспонаты, естественно, никто не снабдил.
Уверен, что найдется читатель, который возразит: «Нечего, мол, соваться на задний двор, подождал бы немного и осмотрел всю уникальную технику в основной экспозиции». Увы, ни мне, ни данному оппоненту никогда не увидеть тех пушек. В середине 70-х их почему-то решили отправить на полигон «Ржевка» под Ленинградом, где затолкали в деревянные складские здания (орудия, как говорят, лежали там друг на друге). А в 1982 году они сгорели. Спекшиеся от жара артсистемы сдали в металлолом. Впрочем, злые языки утверждают, что самые интересные пушки еще до пожара ушли «на сторону».
К сожалению, и во многих других военных музеях к экспонатам также нельзя подступиться. Вот, к примеру, Музей бронетанкового вооружения и техники в Кубинке. Здесь сотни боевых машин находятся в закрытых полутемных ангарах и посетители могут из-за ограждения лицезреть лишь их лобовую часть.
Но почему человек, заплативший не столь малую сумму, ни в Артмузее, ни в Кубинке не может оглядеть со всех сторон заинтересовавший его объект. Аргументация музейщиков везде одинакова и вроде бы справедлива: защита экспонатов от вандалов, особенно несовершеннолетних. Так почему же не повесить грозные таблички с солидными суммами штрафа за порчу? Ведь в каждом зале или на открытых площадках есть и служители, и видеокамеры. Вместо этого наказывают всех посетителей чохом, а попросту — издеваются над ними.
Замечу, что акты вандализма имели место и в художественных музеях, даже в той же?Третьяковке (резали холсты, обливали их краской и т. д.). Преступников сурово наказывали, но посетители по-прежнему подходят вплотную к шедеврам искусства и никому не приходит в голову потрогать пальцем полотно Рембрандта или Репина.
Думаю, что многие сотрудники музеев сами воспитывают вандалов, разрешая, а иногда даже и призывая детишек лазить по танкам, пушкам и ракетным установкам. А потом, когда что-то пропадает, начинают городить заборы от людей, увлекающихся военной историей.
В конце концов в музеях можно организовать платные экскурсии и разрешить в присутствии экскурсовода заходить за ограждение, рассматривать, измерять или фотографировать образцы военной техники. Или вообще обойтись без этого. Видимо, руководство музеев забыло, что мы живем в XXI веке. И если им лень самим составлять каталоги своих раритетов, пусть наймут пару студентов-энтузиастов. Те за месяц, а то и пару недель отснимут, обмеряют экспонаты, расшифруют надписи на них, изучат формуляры и все это занесут в собственный ноутбук. Далее они могут продавать по разумной цене диски интересующимся посетителям, избавляя их от необходимости читать таблички, фотографировать, считать нарезы и оставив им только эмоциональное наслаждение. Часть средств пойдет студентам, а большая часть — музею.
Результатом издевательства над посетителями стал забавный казус. Один законопослушный человек в Артмузее сфотографировал пушку «Рижский лев» с единственно доступной стороны — сзади. На снимке оказались казенная часть пушки и великолепные бронзовые фигуры — длинные вьющиеся волосы, жирные спины, переходящие в рыбий хвост. Кто бы это мог быть? Вот и написал законопослушный человек, что пушку «Рижский лев» украшают «пышногрудые русалки». Ну а моя жена оказалась закононепослушной, залезла за ограждение и сфотографировала «Рижского льва» с запретной стороны, то есть с дула. Каково же было мое удивление, когда я узрел вместо «русалок» бородатых мужиков.
А может быть, писать о военной технике — привилегия исключительно музейщиков? Уверен, руководство Артмузея так и думает, но заявить об этом открыто и официально боится. Хотя в других музеях это считается аксиомой. К примеру, где-то в начале 90-х годов я откопал в одном из архивов материал о крылатой ракете среднего радиуса действия Ту-121 (изделие «С»). Не хватало одной мелкой детали, и знакомые историки посоветовали мне обратиться к директору музея Туполевского КБ. Позвонил по нужному телефону, но ответа не получил, зато мне назидательным тоном объяснили, что о Ту-121 писать не надо. «Почему?». «Я сам буду об этом писать!». На секунду я буквально обалдел, а потом быстро нашелся и елейным голосом спросил: «А вы будете сравнивать Ту-121 с современными изделиями?». Безапелляционным тоном: «Ничего подобного у нас не было и нет!». «А как насчет «Метеорита» и «Болида»?» — не унимался я. (Не будем забывать, что это самое начало 90-х.) Дрожащим голосом: «Я не знаю, я не знаю таких…». «Но если вы занимаетесь этим вопросом, почему не знаете изделий, изготовляющихся в Реутове по постановлению №…». «Пи-пи-пи», — раздалось в трубке.
Увы, сей персонаж не одинок. Вхожу в большой государственный военный музей. Спрашиваю экскурсовода: «Что это за пушка?». Ибо на табличке значатся лишь калибр и страна-изготовитель. Через четверть часа ко мне подводят упитанного «эсэнэса». Повторяю ему вопрос и узнаю, что «сейчас мы готовим об этой пушке статью, прочтете ее и почерпнете всю нужную вам информацию». Ну как мне объяснить этому новоявленному товарищу Саахову, что надо отделять своих баранов от государственных?
То, что товарищ Саахов в свободное от службы время накопал в архивах, — это его личные бараны. А вот формуляры пушек и иные документы, хранящиеся в музее, — это бараны государственные, которых сааховы приватизируют и пытаются использовать в своих целях.
Не пора ли в министерствах обороны, культуры и иных ведомствах осознать, что за учреждение — музей. Это место, где люди получают информацию, потому что ее не прячут от посетителей. Вспомним, что Петр Великий, открыв первый на Руси музей — Кунсткамеру, велел всех приходивших туда угощать водкой. Но бог с ней, с водкой. Уберите из музеев сааховых.
А кто их заменит? Ведь ставки у музейщиков невелики. Так не пора ли руководству музеев во весь голос потребовать деньги у государства? Кризис? Но ведь несмотря на него, из казны расходуются фантастические суммы на различные массовые патриотические мероприятия.
Кроме того, музеи могут зарабатывать и сами. В этом плане государство должно дать им полную финансовую самостоятельность. Так, за особую плату можно устраивать узкоспециальные тематические экскурсии. Еще больше средств принесут всевозможные праздники и военно-исторические шоу, на которых будут выставлены музейные экспонаты, особенно движущиеся автомобили, танки. Почему не показать публике, к примеру, разборку и сборку горного орудия, а потом сделать холостой выстрел уменьшенным зарядом? Никакого вреда он системе не причинит — она рассчитана на тысячи подобных операций.
К организации военно-исторических праздников целесообразно привлекать военно-исторические клубы и частных коллекционеров. Ни для кого не секрет, что у нас в стране множество богатых собирателей оружия. Если в начале 90-х раскопанные поисковиками самолеты, танки и орудия зачастую уходили за рубеж, то сейчас найденный Т-34 будет стоить на внутреннем рынке в два раза дороже, чем за бугром.
Не я ввел капитализм на Руси, но поскольку он существует, пора легализировать частные коллекции. А пока в правовом отношении по этой части у нас полный беспредел. Состоятельные люди хранят за высокими заборами танки, пушки, военные автомобили и прочая, и прочая. МВД делает вид, что о них знать не знает. Но показать это все в музее или на военно-историческом шоу владельцы раритетов не могут.
В нашем МВД в принципе не понимают разницы между боевым оружием и коллекционным. Если человек решил кого-то пристрелить, что он будет покупать ТТ или ПМ за весьма скромную сумму на черном рынке или, скажем, «Смит и Вессон» русского производства за 40 тысяч долларов. Да и использовать коллекционный пистолет для совершения преступления — все равно что оставлять на трупе свою визитную карточку.
Полнейшим бредом является уродование артиллерийских систем конца XIX — первой половины ХХ века, в частности заваривание затворов. Пусть высокопоставленный милицейский чин отыщет, например, 107-мм снаряд для пушек образцов 1910 года, 1910/30 годов и М-60. И снаряды, и орудия пустили на лом еще в начале 50-х, а у сохранившихся до сих пор единичных образцов заваривают затворы. На Западе за подобное варварство директора музея отправили бы за решетку или в психушку.
Сейчас ситуация такова, что любой малограмотный участковый может забрать у вас «на экспертизу» коллекционное оружие, и вам год-два придется судиться, чтобы его вернуть.
В частных разговорах с сотрудниками центральных музеев поднимались еще две интересные темы. Так, их возмущает, что руководители регионов, пользуясь своей властью, оставляют у себя найденные поисковиками на территории региона предметы вооружения и военной техники периода Великой Отечественной войны. Тут я не рискну полностью согласиться с точкой зрения музейщиков. Это смотря что нашли. Если, предположим, речь идет о германской 3,7-см противотанковой пушке Pak 35/36, то ее можно увидеть в любом центральном музее, и пусть она остается в регионе. А вот если обнаружена ПТП с коническим стволом (s.Pz.B.41; 4,2/2,8 cm Pak 41 и т. д.), то место ей, естественно, в одном из столичных хранилищ. Там опытные реставраторы приведут ее в порядок, изучат инженеры и историки.
Итак, повторяю. Любой опытный или редкий образец должен направляться в Москву или Петербург, а вот среди центральных музеев, видимо, следует устраивать «тендер» — отдавать тому из них, который быстрее сможет провести реставрацию и выставить образец в экспозицию. Пора кончать с практикой, высмеянной «Литературной газетой» еще в 70-х годах: «Паровоз — для машиниста, поликлиника — для врачей». Деятельность военных музеев следует оценивать главным образом по отношению выставленных артефактов к числу хранимых. Причем уникальные образцы вообще ни в коем случае не должны лежать в запасниках.
Если же по каким-то причинам музей не может экспонировать часть образцов, их не грех передать на временное экспонирование в другие музеи. Но пока мы видим обратное. Так, Артмузей изъял у Выборгского краеведческого музея две небольшие мортиры, которые в XIX веке состояли на вооружении Выборгской крепости. Где они сейчас? В июне 2010 года в экспозиции Артмузея я их не встретил. А между тем Выборгская крепость была одной из самых мощных и важных крепостей Российской империи.
Сотрудники ряда музеев говорили мне, что «министр обороны запретил выдавать гражданским организациям предметы военной техники». Мол, лучше пусть сдают ненужное на переплавку, но не Министерству культуры. Я попросил показать копию этого приказа или хотя бы назвать его номер. Безрезультатно. Поэтому не могу утверждать, что такой документ действительно существует.
Впрочем, нельзя обойти молчанием еще одну проблему. В армии сейчас проходят массовые расформирования арсеналов и складов, в которых хранятся уникальные пушки, танки и ракетные установки. Так, говорят, где-то имеются 210-305-мм опытные пушки Грабина, так называемый Сталинский заказ (их фотографии никогда не публиковались в открытой печати). То же самое можно сказать об опытных и малосерийных 152-мм зенитных пушках и т. д., и т. п.
А ведь, например, в Центральном музее ВВС в Монине, который я посещаю довольно часто, с 1992 года по сей день мне не довелось увидеть ни одной новой машины (дай бог, чтобы ошибся!). При этом десятки опытных летательных аппаратов были отправлены на лом, и мы их никогда не увидим. В апреле этого года хотел посмотреть в Монине разрезанный самолет-снаряд «Комета», но в зал меня не пустили. В окно увидел папки и стопки документов на крыле «Кометы» — там теперь бухгалтерия. Но это не вина сотрудников, они стараются, у них просто нет денег. Зато самолеты разваливаются.
Говоря о недостатках военных музеев, не следует забывать и о достижениях. Вспомним хотя бы площадку Центрального музея Великой Отечественной войны в Москве на Поклонной горе. На трех гектарах здесь выставлено свыше 300 экспонатов. Ряд опытных или малосерийных образцов военной техники был получен музеем без всякой документации. Офицеры арсеналов даже не знали, что это такое. Но музейщики тщательно изучили раритеты, обратились в архивы и к историкам техники. В результате все экспонаты снабжены табличками с точной информацией. Мало того, в 2007 году был выпущен превосходный альбом с цветными фотографиями почти всех имеющихся в музее орудий и боевых машин с подробным их описанием. Особенно радует возведение тентов над армейской и авиационной техникой. Тенты сделаны так, что предохраняют экспонаты от влаги и одновременно не затеняют их, то есть дают возможность посетителям подробно осматривать и фотографировать объекты.
Всего десять лет под Москвой рядом с музеем «Архангельское» существует Музей техники Вадима Задорожного, но его уже можно включить в число лучших военно-исторических хранилищ и исследовательских центров России. Там есть все! Вплоть до бронированного лимузина ЗИС-115, на котором ездил сам Сталин. Входная плата смешная. Зато в музее работают превосходные реставрационные мастерские, где трудятся высококвалифицированные специалисты, включая докторов технических наук. Там же имеются лаборатория, техническая библиотека, конференц-зал.
В прошлом году мне посчастливилось побывать сразу в нескольких музеях на Волге, в том числе в музее-панораме «Сталинградская битва», Техническом музее АОО «Автоваз» в Тольятти и Саратовском государственном музее боевой славы. Всем их сотрудникам хочется сказать одно слово: «Молодцы!». Хотя и у них, естественно, много проблем.
Если в Сталинградской панораме я был десятки раз, то в музеях Тольятти и Саратова — первый. Тольяттинский музей создан лишь в 1999 году, Саратовский — годом позже, но там собраны сотни образцов военной техники, многие из которых отсутствуют в музеях Москвы и Петербурга. Обидно лишь то, что шел с экскурсией и катастрофически не хватало времени, поскольку, чтобы все осмотреть, нужно не менее двух дней. Зато среди посетителей я не видел ни одного мужчины, который не был бы в восторге и не испытывал бы гордости за грозное оружие нашей страны.
Да и в других городах открыты отличные военные музеи. Так, мое внимание привлекли материалы по Аксайскому военно-историческому музею. Там собраны сотни экземпляров самолетов, ракетных установок, бронетехники, артсистем. Частью музея стал подземный командный пункт Северо-Кавказского округа, построенный в 60-х годах для руководства военными действиями в случае третьей мировой войны.
Любопытно, что во всех известных мне региональных военных музеях стоимость билетов прямо-таки несерьезная: 5-30 рублей, в отдельных случаях — 50 рублей. Так и напрашивается сравнение с Санкт-Петербургом.
К сожалению, нет возможности рассказать об интереснейших региональных военных музеях, в том числе в Туле, Перми и Ижевске. Слава богу, на Руси хватает энтузиастов и просто настоящих мужчин, интересующихся оружием и военной историей. Рискну показаться наивным, но, на мой взгляд, военные музеи, как государственные, так и частные, являются лучшим средством воспитания патриотизма у нашей молодежи.