Марат Гельман больше в Москве не работает. Продал половину своей галереи, вторую половину отписал жене. И — в Пермь! Вслед за ним из Москвы на освоение «целинных и залежных земель» российской культуры устремились продюсер Эдуард Бояков, основавший в Перми экспериментальный театр «Сцена-Молот», артист Евгений Миронов со своим фестивалем «Территория», композитор Владимир Мартынов, авангардные драматурги, художники, музыканты… Эта команда имеет амбициозную цель — превратить Пермь в культурную столицу.
— В Перми, безусловно, происходят некие изменения. Являются ли они революционными? Мой товарищ Паша Лунгин сказал так: «Ты знаешь, в истории России еще ни разу не было, чтобы культурная жизнь изменялась вне рамок новой и старой столиц — Москвы или Питера». В этом смысле перемены в Перми можно, пожалуй, назвать революционными. Мы пришли к убеждению, что если культурную жизнь не удастся сделать интересной вне этих двух столиц, то мы потеряем страну. Кто-то считает, что мы прожектеры, что это в принципе невозможно.
— Да. Есть такое предубеждение. А мы хотим доказать, что это реальная вещь — сделать Пермь одним из центров современной культуры. Сначала такой задачи не было. Полтора года назад, не имея далеко идущих планов, я устроил в Перми выставку «Русское бедное». Выставка стала событием, имела невероятный успех. За два месяца ее посетили 50 тысяч человек. Для города с населением в один миллион это очень много.
— Эта идея принадлежит не мне. Ее вынашивал Сергей Гордеев, член Совета Федерации от Пермского края. Когда он предложил создать музей, я сказал: «Давай попробуем начать с выставки и посмотрим, что получится». Мы никак не могли найти хорошее место для выставки. После долгих бесплодных поисков остановили свой выбор на Речном вокзале. Отремонтировали его и устроили в нем выставку. Когда она открывалась, тема музея уже достаточно отчетливо звучала. А после того, как выставка произвела фурор, привлекла внимание российской и зарубежной прессы, губернатор Пермского края Олег Чиркунов сам загорелся идеей открыть здесь Музей современного искусства. К тому времени в краевом правительстве появился новый министр культуры Борис Мильграм — известный режиссер, ученик Анатолия Васильева, один из самых ярких и интересных мастеров театра среднего поколения. И началась цепная реакция. Мои друзья и знакомые из числа художников, музыкантов, артистов в один голос заговорили: «Мы тоже хотим в Пермь».
— Да, там, например, я знаю, впервые прошел театральный фестиваль «Территория». Три года подряд, с тех пор как возник, он проходил в Москве. Теперь окончательно в Пермь переехал?
— Он провел там фестиваль современной пьесы «Новая драма». Создал театр «Сцена-Молот». Этот театр работает с текстами лучших современных авторов — Владимира Сорокина, Евгения Гришковца, Ивана Вырыпаева, Юрия Клавдиева, Елены Фанайловой, Линор Горалик…. Сотрудничает с известными российскими и западными режиссерами. В театре нет постоянной труппы, в спектаклях участвуют актеры пермских театров и разных творческих групп. «Сцена-Молот» — это новый культурный центр, это площадка для множества событий: читок и поэтических вечеров, кинопоказов, дискуссий и тренингов…В театре есть кафе, где можно в уютной обстановке за чашечкой кофе обсудить впечатления после спектакля. В итоге в течение года в Перми сложилась новая культурная ситуация.
— Столица — это место, где происходят культурные события. Столица — это открытая площадка, куда приезжают артисты, художники, музыканты из России и со всего мира. Столица — это место для творческой конкуренции.
— В значительной степени — да. В Перми много культурных событий. Мы провели, например, фестиваль «Живая Пермь», когда все клубы, все площадки представили свои проекты, и весь город был погружен в атмосферу творчества. В те дни в нем одновременно открылись восемьдесят выставок. Раньше — две выставки в год, а тут за три дня — восемьдесят! А еще фестивали. В прошлом году их было десять, в нынешнем будет пятнадцать. У нас есть и специальная программа под названием «Открытый университет». Приезжают писатели, читают лекции. Здесь выступал Сергей Гандлевский, здесь собирал большие залы Владимир Сорокин…Теперь вот начали программу «Резиденция». У нас будут резиденции и для художников, которые смогут открывать в Перми свои мастерские, и для режиссеров, получающих возможность ставить здесь спектакли…Городу нужны культурные институции. Первой такой институцией стал Музей современного искусства. Затем появилась вторая — современный театр. Сейчас с помощью Ольги Свибловой создаем третью — Дом фотографии.
— Вы говорите так, будто прежде здесь было шаром покати. Но Пермь никогда не была культурным захолустьем.
— Да, этот город давно и основательно «инфицирован» культурой, но там не было организованной культурной жизни. Например, восемьдесят пермских музыкантов работают в Лондоне. На время фестиваля они вернулись в свой город.
— Кому все это надо? В Перми есть публика, способная понять и оценить художественные новации в театре, музыке, живописи?
— Публика везде одинаковая — что в столице, что в провинции. Московский обыватель приходит в Третьяковскую галерею, стоит перед «Черным квадратом» Малевича и, ни в чем особо не разбираясь, говорит: «Я тоже так могу». Подразумевается: если я тоже так могу, то это не искусство. Вот и в Перми люди пришли на выставку «Русское бедное», где экспонировались работы артистические, изящные, но простые в исполнении. И кто-то наверняка подумал про себя: «Я тоже так могу». Но при этом подразумевалось вот что: «Я тоже художник».
— Почему вы решили, что пермский обыватель вкладывает в эту фразу иной смысл, нежели обыватель московский?
— Потому что после выставки «Русское бедное» пермяки стали нам присылать какие-то безумные проекты. Этот тип реакции — «я тоже так могу» — на произведение искусства, он вообще характерен для нынешнего времени. Современный художник как бы спустился с пьедестала, стал вровень со зрителем. Во всяком случае о пермском зрителе можно сказать, что он перестал быть только зрителем, почтительно взирающим на недосягаемые для него образцы художественного творчества. Он тоже ощутил себя творцом. А во всем остальном, думаю, публика везде одинаковая.
— Как Георгий Саакян, художественный руководитель прославленного Пермского театра оперы и балета, относится к вашей культурной экспансии?
— Он с нами сотрудничает. А мы, в свою очередь, помогаем Саакяну в осуществлении его проектов. Скажем, в прошлом году помогли ему провести фестиваль «Дягилевские сезоны».
— Если в Перми происходит культурная революция, то должны быть и котрреволюционеры. Вы ведь кого-то наверняка потеснили, кому-то вольно или невольно сузили пространство.
— Да, та модель культуры, которую мы отстаиваем, предполагает жесткую конкуренцию творческих сил. Поэтому появились некие, как вы говорите, контрреволюционеры, которые пытаются противостоять переменам.
— Я бы не сказал, что все серьезные, авторитетные мастера искусства заняли против нас оборону. Нет, некоторые из них, такие, как все тот же Саакян или кинорежиссер Павел Печенкин, с радостью восприняли наши начинания. Но есть и другие. Например, руководители творческих союзов. Союз художников в Москве давно уже не играет той роли, какую играл в советские времена. В провинции же отделения Союза художников еще как-то функционируют, распределяют мастерские, кого-то принимают в свои ряды. Это в общем-то профсоюз, не имеющий никакого отношения к художественной жизни. И когда мы пришли, эти люди сильно возбудились. Они выступают против нас, не утруждая себя какой-либо аргументацией. Им просто не нравится, что кто-то появился на их поляне. Кроме того, им не нравится современное искусство. Они признают только традиционный театр, традиционную живопись, традиционную музыку, то есть лишь то, чем сами всю жизнь занимались. И есть еще люди, выбравшие себе роль идеологического противника. В сущности, это один человек — писатель Алексей Иванов. Он занимает извечную позицию почвенника: все настоящее, ценное, духовное создается в провинции, а все привозное, столичное, иностранное, не имеющее русских корней, несет гибель нашей национальной культуре. Но что у нас есть оппоненты — это хорошо. Это создает атмосферу дискуссий, живого диалога людей искусства друг с другом и с публикой. Люди стали ходить на выставки. Неважно, хвалят они эти выставки или ругают. Главное — они стали ходить на выставки. Появилась такая привычка. Я вот в Екатеринбурге был, туда Русский музей привез прекрасную выставку Филонова. Я пришел на эту выставку, а там, кроме меня, лишь один посетитель. Если бы такая выставка проходила в Перми, народ бы валом валил, все первые полосы местных газет были бы ей посвящены. А в Екатеринбурге о выставке Филонова никто ни слухом ни духом. Я это к тому, что культурная столица — это не только сумма событий, но еще и отношение к ним, оценка их важности.
— Чиркунов очень нас поддерживает. Он смотрит на это дело прагматично. Верит, что культура как сфера инноваций поможет всеобщей модернизации города. Ведь Пермь потеряла свое лицо. Раньше это был город заводов, а сейчас здешняя промышленность в тяжелом состоянии. Стало быть, городу надо найти новое предназначение. Поэтому Чиркунов относится к актуальному искусству как к инструменту, с помощью которого можно запустить процесс обновления во всех сферах жизни.
— Я прочитал в ЖЖ ваш культурный манифест «Россия-2». Там есть любопытные вещи. Ну, например: «Символом отсутствия полноценной культурной политики со стороны государства стало упразднение министерства культуры как самостоятельной институции. Культурный механизм, формировавшийся в России 90-х, сворачивается, так и не достигнув стадии зрелости и не утвердив необходимого для свободного функционирования искусства инструментария. Завоеванное было пространство автономии искусства от государства сужается; культурная политика редуцируется в лучшем случае до псевдолиберализма, а по сути — фаворитизма». С этим можно спорить, можно соглашаться, но что вы предлагаете?
— Две принципиальные вещи. И мы в этом уже убеждаемся. Наш проект позволяет нам общаться с пермскими властями, пермским бизнесом не в качестве нищих, убогих, которым нужна благотворительная помощь, а в качестве партнеров. Даже в качестве некоего мотора для края. И второе: мы по-новому определяем приоритеты краевого министерства культуры. До сих пор считалось, что оно существует для поддержки творческих людей. Мы же полагаем, что его задача — обеспечить всему населению края качественный досуг.
— Я различаю понятия «оппозиция» и «альтернатива». Идея культурной альтернативы, она вовсе не оппозиционна укоренившейся традиции. Она из этой традиции вырастает. И существует автономно от нее. Она не спорит с культурными стандартами. Она — сама по себе. Точно так же я не считаю, что художник должен быть либо с властью, либо в оппозиции к ней. Он — самостоятельная величина. Вот мой отец (известный драматург Александр Гельман. — В.В.) в эпоху перестройки пытался быть близким к власти, поддерживал затеянные ею перемены, даже входил в горбачевский ЦК. Потом оказалось, что это были иллюзии. Есть у художника и другой соблазн — быть против власти. Это тоже непродуктивно, а сегодня — тем более. Когда большинство населения поддерживает власть, когда оппозиция себя полностью исчерпала и дискредитировала… Есть и третье — уехать за границу или уйти в сторожа. Но это влечет серьезные потери для творческого человека.
— Вот он: выстраивание альтернативного пространства, которое по отношению к основному ни в какие тона не окрашено — ни в черные, ни в белые. Просто другая система ценностей. Несколько лет назад для остроты дискуссии, в момент патриотической эйфории, я говорил: «Знаете, для меня поменять друга тяжелее, чем поменять гражданство».
Эта фраза звучала кощунственно. Но, что делать, для меня дружба, любовь, профессия важнее, чем показной патриотизм, вошедший у нас в моду. Помните наставление Пушкина поэту: «Ты — царь: живи один». Нормальному художнику, в какой бы стране он ни жил, не важно, кто в этой стране президент. Ему важно решать свои художественные задачи. Вот, собственно, суть моего манифеста. Со времени выставки «Россия-2» прошло пять лет, но вот таким образом те идеи трансформировались в пермский проект. Только «Русское бедное» — это альтернатива богатому глянцу. Гораздо сложнее сохранить автономию от денег, чем от политики.
— Я в трех комиссиях — по культуре, по развитию гражданского общества и по средствам массовой информации. Но, безусловно, комиссия по культуре для меня будет самая энергоемкая.
— Я считаю, что нет. Мы хотим сформировать ее. Я встречался с министром культуры Александром Авдеевым, и мы целый час спорили. Он отстаивает ведомственный принцип. В том смысле, что этот театр или этот выставочный зал принадлежит министерству культуры, он «наш», а вот этот — «не наш». На мой же взгляд, министерство культуры должно работать со всеми институциями, независимо от их принадлежности, и иметь свою политику по отношению к ним. Если смотреть на пермский проект как на пилотный, то он, мне кажется, создает предпосылки для новой культурной политики. Я вижу ее в том, чтобы создавать возможности для активной культурной жизни во всех крупных городах России. Такая вот программа: вон из Москвы!
В свое время нонконформисты не могли и не стремились иметь точки пересечения с официальными структурами: не состояли в Союзах художников, не выставлялись официально, не выходили на широкую публику. Сейчас в намеренном изоляционизме нет необходимости. Новые технологии, носители, новые формы произведений и средства их презентации, сложные системы коммуникации, наименее подконтрольной и максимально плюралистичной из которых, конечно, является Интернет, вселяют уверенность, что внутренняя полемика искусства неизбежно будет прорываться и сквозь «официальные» формы, — как в коллаже, где под одним слоем просвечивает другой.