Как–то довелось говорить «за искусство» с одним работником интеллектуального труда, а точнее, с тем, кого называют «офисным планктоном», эффективным менеджером, современным бизнесменом… Так мой знакомый, выяснилось, любит картины с изображением природы. Тут мы с ним сошлись во вкусах. Он мне так объяснил свои эстетические пристрастия: «Сидишь в офисе. Народ вокруг снует, разговоры разговаривают, проекты обсуждаются, телефоны звонят, факсы пищат, вопросы задают, мониторы светятся, клавиши щелкают. В общем — работа кипит, остановиться и подумать о вечном некогда. А ведь иногда надо остановиться, дух перевести, сосредоточиться. За стеклопакетом улицы городские гудят. В окно глядеть не хочется. И тут голову поворачиваешь и — стоп! Проваливаешься в пейзаж. Картина вроде обычная. На ней природа безлюдная, трава, ветром наклоненная, деревья вдоль дороги… Небо серое с тучками дождевыми, но дождь еще не начался, а только минут через пятнадцать первые капли упадут. Я смотрю в эту картину и дождя, как ребенок, жду».
Пару дней назад художник вернулся из славного города Бобруйска, где был на открытии своей персональной выставки.
— Давняя история. Много–много лет назад я поступал в Бобруйске в художественное училище. Предстояло сдать всего один–единственный экзамен — рисунок. Очень быстро нарисовал свой натюрморт, а потом и еще три или четыре рисунка соседям сделал. Сдал. Получил пятерку, но меня не приняли. Вот такая судьба.
— Преподаватели посмотрели мой рисунок, позвали меня в учительскую и сказали, что будет лучше, если я поеду учиться в Минск. Сегодня я им благодарен за тот совет. А поступал я в училище на специальность краснодеревщик ровно тридцать семь лет назад. Город мне тогда совершенно не понравился. Сейчас же я от него в восторге. Настоящий маленький европейский городок. Уже несколько лет прошло, как из Бобруйска мне звонили и просили привезти выставку. Но все как–то не складывалось. Моя персональная выставка ездила по разным странам Европы. Теперь большая часть картин вернулась домой.
— Ну какой интерес. О чем ты? Я просто подумал и решил, пусть и мои земляки смотрят подлинники. Так, один бобруйчанин пришел на открытие выставки. Немолодой мужчина, запыхался, видно, что очень торопился. Подошел ко мне и признался, что у него сегодня день рождения, что ему шестьдесят лет. Даже паспорт показал, словно я не поверил. Так вот он бросил гостей за праздничным столом и пришел меня и мои картины увидеть. Он потом ходил полчаса по залам, смотрел пейзажи.
— Конечно. Я его поздравил с днем рождения, сфотографировались с ним на память. Вот только ради этого момента стоило ехать на автобусе из Минска в Бобруйск.
— Я ее делаю не для себя, а для людей. Хочу, чтобы и они ощутили то, что чувствовал я, когда писал тот или иной пейзаж. Когда зрителей приходит много, то мне приятно. Что скрывать. По глазам зрителей сразу видно, что людям интересно. Если глаза широко раскрыты, то и я волнуюсь. Может, ты и не поверишь, но на родине волнуюсь больше, чем когда показываю свои картины в Италии, Германии, Японии, Китае. Ведь все мои пейзажи — Беларусь, та, которую и зрители видят. Тут не обманешь.
— Нет. Что в Минске, что в Борисове, что в Светлогорске, что в Бобруйске. Я назвал эти города, потому что там уже состоялись мои выставки.
— Благодарят… Мне нравится, когда художник показывает на выставке работы разных периодов. Тогда можно четко представить, как мастер растет, куда движется. А когда работы одного периода, то понять сложно. Вот поэтому и я собрал из тридцати полотен ретроспективный вернисаж. Некоторые пейзажи закончил совсем недавно, а есть написанные двадцать лет назад.
— Давай от лирики перейдем к «серьезному» разговору. Чем фотография пейзажа отличается от природы, написанной на холсте красками?
— Буду говорить только за себя. Между тем моментом, когда мной написан первый этюд какого–то пейзажа, и моментом написания картины проходит как минимум целый год. Когда–то я написал десять–двадцать этюдов. Они лежат в мастерской и ждут своего часа. Потом какой–то из этих маленьких этюдов начинает появляться, возникает перед глазами. Он просит, чтобы я обратил на него внимание. Беру тот давний этюд и начинаю делать многочисленные эскизы. Все они друг от друга отличаются. Даже зима может смениться осенью. Затем составляю из кусочков свою будущую картину. То есть мой пейзаж — это пейзаж сочиненный, собирательный, а фото — оно сиюминутное, фиксирует лишь короткий момент.
Я ведь иду на природу со своими мыслями и чувствами и там ищу мотив, который поможет мои эмоции проявить. Я рисую свое небо, деревья, свое настроение, состояние, а в фотографии уже все задано. Картина — сложносочиненное предложение. Того, что я изображаю, в натуре нет. Я обманываю зрителя. Но соврать должен так убедительно, чтобы зрители мне поверили, что именно эти облака именно в этот момент летели над этими деревьями, отражались в этой воде…
— Это важный вопрос. Наверное, это не художник, если он не любит запах краски, картины, процесс работы. Да, я люблю их, как любят то, с чем больше всего мучаются. Разве можно иначе, если и страдаешь, и переживаешь, и не спишь, и поесть не успеваешь из–за них. Меньше люблю те картины, которые получились быстро и легко, то есть те, с которыми почти не мучился.
— Любовь. Только любовь, заложенная художником. Мольберт, холст, краски, кисти — это только инструменты. Нужны чувства, переживания, страдания. Вот это и останавливает меня как зрителя перед чужими работами. Если нет любви, то и работы нет. Она может быть написана мастерски, но без искренности она не взволнует. А искренность появляется только тогда, когда художник честно верит в то, что он делает. Я стараюсь, но не всегда получается… Тяжко.
— Вот смотри… Это угол моего дома. Того самого, где жил я, мои родители. Вот цветы, посаженные отцом. Он умер, и цветы засохли. В этой картине много личного… Еще я люблю свой зимний пейзаж с озером Нарочь. Зимой озеро совсем не такое, как летом. Именно это состояние я пытался передать. Писал и добивался нужного состояния и настроения очень долго. Много сделал эскизов.
— Как ты только такой вопрос придумал? Когда я нахожусь на природе и целый день пишу этюд, то мне никто не нужен. Вдруг мобильник зазвенит — это для меня ЧП. Есть только я и природа. И больше там никого не может быть. Всякая, даже маленькая фигурка сразу же начинает отвлекать. Привносит свой сюжет. Начинаешь думать, а кто это, куда и зачем идет… Я пытаюсь писать так, чтобы и зритель чувствовал, что есть только он и природа. И даже больше скажу. Вот уже не первый раз с этим сталкиваюсь. На открытии люди подходят и говорят, что они обязательно придут на выставку завтра или послезавтра, чтобы побыть с картинами наедине. Каждый из них и будет тем ненарисованным человеком. Той фигурой, о которой ты спрашивал…
— Я один такой большой проект как организация передвижной выставки и ее показ в разных городах нашей страны, как ты понимаешь, реализовать не смогу. Мне в этом сильно помогает наш Музей современного искусства. А следующая выставка пройдет в Слуцке.
Мы сидели и разговаривали. Хозяин то и дело поглядывал на большой начатый холст. Рядом с ним стояло несколько эскизов. На палитре поблескивали горки свежей масляной краски. От масла и разбавителя на всю мастерскую пахло разрезанным арбузом.
Валерий Шкарубо — лауреат Государственной премии Беларуси. Премия присуждена в 2002 году за цикл картин «Спрадвечнае». Пейзажи художника находятся в коллекциях многих музеев, а также в частных собраниях как в Беларуси, так и за рубежом.